Этажи села Починки - Сергей Лисицкий

— Вот оно что, — вслух произнес Федор, увидев наконец пустое место, где раньше лежали у Митрия кленовые жерди. Он повел глазами вокруг и разглядел в самом конце двора, у небольшого сарая, которые в здешних местах называют ласково катушок, ровный штабель этих самых жердей, сложенных хозяином, видимо, вчера или же сегодня.

— Нынче опять стройка, — пояснила Марина, поздоровавшись с Федором и поймав его взгляд на жердях. — Погреб перекладывать будем.

— Надо, надо, — понимающе взглянул на Марину Федор. — Хозяин-то дома?

— Придет скоро.

Федор присел на дубовую колоду у кадки с водой. Закинул нога за ногу, покачивая желтым ботинком, закурил.

— Подземную часть хозяйства, стало быть, укрепляем.

— Укрепляем, и конца этому укреплению не видать, — согласно ответила Марина, развешивая белье на веревке, протянутой через весь двор от большого сарая до катушка. — Вам хорошо в городе, ни тебе забот, ни хлопот.

— Малина жизнь, любо-дорого, — довольно улыбнулся Федор.

Марина занималась бельем и искоса поглядывала в сторону Федора.

С одной стороны, она, в общем-то, недолюбливала Федора, пустоватого, беззаботного, с другой — несколько завидовала его жизни в городе; с одной стороны, негодовала, что ее Митрий никак не может порвать с этой «навозной» своей судьбой, а с другой — боялась, как бы он, вкусив той городской жизни, не растерял бы своих мужичьих хозяйских задатков, не стал бы на путь, как ей казалось, каждодневной мелочной суеты.

Дверь калитки скрипнула. Твердым шагом хозяина во двор вошел Митрий. Поставив у порога черную кожимитовую сумку, поздоровался с приятелем.

— Мануковскому наше с кисточкой, — оторвался Федор от кадки.

Лицо Митрия светилось довольно. Он был в хорошем настроении. Снял куртку, сшитую из чертовой кожи, присел рядом с Федором.

— Слыхал новость? — не выдержал, первым спросил Лыков.

— Как не слыхать, — Митрий улыбнулся. — Сейчас самого Романцова с секретарем партбюро Самохиным встретил. Ну, Смирин, говорят, теперь на новый комбайн настраивайся! Мы тебя знаем, говорят. Нам такие механизаторы, как ты, во — нужны. — Митрий при словах: во — нужны — провел ребром ладони по щетинистому кадыку. — Два новеньких СК-три на днях получает совхоз. Ох и машина!.. — Митрий прикрыл глаза. — Я в прошлом году на Гаврильском поле видел ее в деле. Это тебе не С-четыре, хотя механизм тоже неплохой!..

— Ладно тебе, — оборвал Федор, — все машины да механизмы эти. На работе надоели. Лучше давай поговорим насчет картошки дров поджарить. — Он легонько тронул себя за карман, и Митрий догадался: в кармане — четвертинка.

Федор, увидев, как друг нерешительно кинул взгляд в сторону жены, — поспешил на выручку:

— Слышь, Марина, дай-ка нам чего-нито перекусить.

— Да что вы, дети малые. Вол погреб, а вон в избе миска, и хлеб там же.

Федор с укором посмотрел на хозяина, и тот, чувствуя свою оплошность, заспешил в погреб.

Что может быть лучше, чем ужин с другом на свежем воздухе под яблоней? На столике, врытом в землю, — миска красных малосольных помидоров, сало, картошка, лук. А хлеб — это просто произведение искусства!.. Духмяный, ноздрястый, рассыпчатый… Нет лучшего средства — после стакана занюхать таким хлебом. А что касается выпить еще, так Митрий незаметным образом прихватил из погреба бутылочку домашней сливянки.

— Вот я и говорю, — Федор с хрустом откусил головку молодого лука, — перебирайся к нам в город.

— Так-то и легко.

— Вот чудак. А как ты думал? Если б все было легко, так и разговоры нечего разговаривать.

— Не до того будет эту осень, погреб перекладывать надо. Да, вот что. Как насчет цемента? Обещал ведь.

Федор отодвинул тарелку:

— Что цемент. Приезжай — и возьмешь. Я тебе о другом толкую, потребсоюзу механик во как нужен.

— Нет, до будущего года и думать нечего.

— Ну и загорай тогда тут. В прошлом году у тебя — сарай, в позапрошлом — кухня, в этом — погреб. Что на будущий-то придумал?

— На будущий полы надо перегнать, — отозвалась Марина.

— Давай, давай, — безразличным тоном сказал Федор, — ишачьте, таких работа любит.

— Романцов говорит — дома кирпичные совхоз будет строить.

— Дома?

— Да, и Самохин это же толкует. Двухквартирные, по два этажа, говорит, будут. Газ, а там и воду проведут.

— Хе, вилами-то писано, когда это будет.

— Вилами не вилами, а будет видно…

Федор перестал курить, затушил сигарету, прислушался.

— И что же еще говорил?

— Говорит, промышленные комплексы строить будем, парниковое хозяйство заводить надо, чтобы свежими овощами снабжаться круглый год. Луга восстанавливать, залуживать. Работы много, большие дела затеваются.

Митрий вытер платком вспотевший лоб, глаза его горели каким-то новым, теплым светом.

«Работе радуется», — мелькнуло в голове Федора. Он представил Митрия на новом комбайне, за лугом, на Гаврильском поле. Места там привольные, ровные. И хлеба всегда родятся добрые. Вот сидит Митрий за штурвалом. Кепка — козырек назад. Глаза нацелены. Много раз видел он своего друга именно таким…

— Да-а, — протянул Лыков неопределенно. — Дела-то большие намечаются.

— И намечаются, и делаются уже.

— Поглядим. Ну, ладно, мне пора, — поднялся гость из-за стола. — Сегодня же в районе надо быть.

Митрий проводил Лыкова до калитки, вернулся во двор и стал размерять погреб. С деревянной метровой линейкой в руке он обмерил старые срубы. Слазил вовнутрь, размерил наверху, прикидывал и так и эдак, чтобы прибавить полметра в ширину (мешал сарай) — на полметра можно все-таки выкроить, и он, довольный, присел на чурку у передних окон избы.

«Камня хватит, — рассуждал про себя Митрий, — песок свой, цемента мешков пять надо б… Ну, раз Федор обещал, то все будет в порядке».

Тут увидел он, как по нижнему бревну венца бежал появившийся откуда-то таракан.

— Ах ты, каналья, — проворчал Митрий, стараясь сковырнуть его железным наконечником. Насекомое упало на землю, хозяин прихлопнул его подошвой сапога и только тут понял, что линейка его застряла слишком глубоко в бревне. «Мать честная, — с ужасом подумал Смирин, — подрубы подгнили».

Он стал лихорадочно быстро ковырять бревно, убеждаясь в том, что оно основательно сопрело. И угол осел вниз, и окно перекосилось. Он как-то не замечал этого раньше: «Теперь одними полами не отделаешься, всю избу перебирать надо будет».

5

Директор совхоза «Рассвет» Алексей Фомич Романцов более двадцати лет возглавлял хозяйство. Агроном по образованию, любящий землю человек, был он всецело предан самому древнему на свете делу — хлебопашеству. Выходец из казаков Старохоперской станицы, один из прадедов которого был грек, Романцов многим выделялся среди окружающих, в том числе и своею внешностью. Был он высокого роста, хотя несколько сутул от многолетнего хождения за плугом в молодости, до работы на Ростсельмаше, но вместе с тем строен. Смуглое лицо, массивный с горбинкой нос, черные как смоль усы и такие же густые брови придавали выражению его лица черты волевые. Густые длинные волосы его, в отличие от усов и бровей, белые, с голубой дымкой всепобеждающей седины, заметно облагораживали это лицо.

Все, кто знал Алексея Фомича, не помнят, чтобы он когда-либо не был гладко выбрит или одет небрежно. Романцов любил белоснежные рубашки, и все удивлялись, каким образом (все-таки работа не кабинетная: в полях, на фермах) — ему удается носить рубахи первой, что называется, свежести.

Красивой внешности человек, он жил и работал всегда красиво. Если агрономия — его призвание, его специальность, то техника — любовь Романцова. Может быть, из-за этой любви к машинам и начинал он свою трудовую жизнь с рабочего на ростовском заводе «Сельмаш»? Возможно, он никогда и не ушел бы с завода, если бы в годы коллективизации его, в числе двадцатипятитысячников, партия не послала в село? Страстный автомобилист, он знал назубок все машины, с которыми приходилось работать. Нет такого агрегата в совхозе, который бы не изучил и не освоил директор.

Всем памятен случай, происшедший прошлой весной, когда в бригаде собралось до десятка трактористов-механизаторов: не заводился один старый грузовик… Даже Василий Кирпоносов, лучший механик-умелец, после получасового копания с мотором машины заявил: надо разбирать карбюратор. Мимо проходил директор. Узнав, в чем дело, — подошел. Снял плащ, пиджак. Правда, и ему пришлось покопаться немало, но он установил причину, карбюратор разбирать не пришлось. И ушел переодеваться: рукав белой рубашки от плеча до манжета был в мазуте и ржавчине.

Опытный хозяин, он всегда, даже в самые тяжелые времена, находил выход из трудного положения. Романцов был твердо убежден: не создай сносные условия для людей, для их труда, никогда не добьешься желаемого успеха. Поэтому-то и приходилось изворачиваться в те годы, когда «Рассвет» еще не был совхозом и надо было обязательно сеять то кукурузу, то горох, то еще что.