Кристиан Фэй - Саша Вайсс

— Проходите, пожалуйста, внутрь! Я все вам объясню!

Ночь в Петрополисе была тиха, насколько могла оказаться тихой ночь огромного города. Полная луна лениво ползла над черепичными крышами домов и острыми шпилями башен, освещая спящих в своих каморках людей и их спящих детей. В ту ночь спали даже грабители, валявшиеся без сил после праздничной попойки. Не спал лишь епископ города, господин Шарпф. Его мучила старческая подагра вкупе с бессонницей, что делало жизнь беспощадно жестокой. Каждую ночь вместо того, чтобы забыться сном и ненадолго отдохнуть от болей, епископ натирался мазями, в темноте нанося их не только на тело, но и на простыни и одеяла.

Та ночь не была исключением. Господин Шарпф как раз закончил растирать узловатый большой палец ноги, когда позади раздался шорох. Он обернулся и вздрогнул, различив тень в сумраке комнаты.

— Кто вы и что вам нужно? — поинтересовался он, стараясь, чтобы предательская дрожь не испортила величественности тона.

— Почему вы не позволяете отцу Расмусу перейти в Петрополис под ваше крыло? — Без всяческих предисловий гость вывалил на господина Шарпфа всю суть вопроса.— Он перешел вам дорогу? Такой уважаемый человек, как вы, не должен судить людей, основываясь на личных обидах.

Свеча в руке епископа наконец вспыхнула, осветив невысокого юношу в черном, хорошо скроенном сюртуке. Его взгляд был полон священного негодования, словно он знал о господине Шарпфе что-то весьма неприглядное.

— Отец Расмус,— повторил юноша.— Помните такого?

— Расмус?.. – Епископ недоуменно нахмурился, силясь понять, о ком шла речь.

Отчего-то при звуке этого имени на ум приходили лишь неприятные вещи вроде скользких угрей и назойливых хитрых енотов.

— О! – воскликнул он, наконец ухватив нужную мысль за хвост. — Расмус из предместья Гроавии? Это абсолютно невозможно.

— Почему?!

— Он благословляет детей за деньги. До сих пор торгует индульгенциями. Покупает у контрабандистов дурманящую траву и добавляет ее в просфоры. Мне продолжить?

Юноша сел с крайне растерянным видом. Епископу даже стало слегка жаль его, такого молодого и доверчивого. Интересно, что подтолкнуло его к подобному безрассудству? Вломиться в охраняемый дом, угрожать самому епископу...

— Вот что мы сейчас сделаем,— наконец решил он. — Вы встанете и исчезнете отсюда. Через три минуты я позову охрану.

Совершенно сбитый с толку, юноша кивнул и запрыгнул на подоконник. Когда его фигура растворилась во тьме за окном, господин Шарпф покачал головой и вновь опустил пальцы в прохладную мазь. Когда-то и он был молод и глуп, прыгал через стены монастыря, хотел показать миру, на что способен... А теперь единственным его желанием — весьма страстным, к слову сказать, — было избавиться от треклятой подагры. 

Кристиан остановился у окованной железом двери дома священника и перевел дух. Он был зол, очень зол. И готов разодрать этого бородатого лжеца надвое, с влажным треском, как тушку курицы. Или спалить его в собственном доме, предварительно заколотив окна и двери. Фэй окинул взглядом добротные стены, выложенные из серого камня, аккуратные чистые окошки с витражами, флюгер на трубе, и его голову посетила отличная идея.

— И что сказал епископ?

Священник даже подался вперед, с нескрываемым волнением смотря Кристиану в рот. Подавив нарастающий гнев, юноша сказал то, что его подопечный желал услышать больше всего:

— Епископ очень сожалеет, что не замечал вашу кандидатуру раньше, господин Расмус.

По лицу священника растеклась волна облегчения, а пальцы, до этого сжимавшие подлокотники кресла, расслабились.

— Я же вам говорил,— самодовольно сказал он. — Меня недооценивали намеренно, уверяю вас. Такие люди, как епископ, всегда встают на пути молодых и перспективных.

Он поднялся с кресла и в запале принялся расхаживать по комнате.

— И на этом он не остановится, можете мне поверить! По прибытии моем в Петрополис он попросит что-нибудь взамен. Приличную сумму, например.

Кристиан внимательно посмотрел на него.

— Это все? Все, что вам понадобится?

Рот священника даже приоткрылся в восторге. Господь был так милостив к нему сегодня!

— Или золото,— быстро произнес он.— Горы золота. А может, бриллианты. Он жаден, поверьте!

В пылу перечисления он не заметил, как крестная фея поднялся с места и скрестил руки на груди.

В следующее мгновение дом сотрясся от фундамента до конька крыши. Словно земля под ним вздыбилась и опала в подземном толчке. Стены угрожающе затрещали, и по светлой штукатурке побежала тонкая трещина.

Это наконец обратило внимание священника на угрюмый вид Кристиана.

— У вас пятнадцать секунд, чтобы убраться отсюда,— сказал Фэй.

Первую секунду Расмус-средний потратил бездарно, вытаращив глаза. А затем побежал, как никогда не бегал в своей размеренной жизни. Высадив плечом стекло, он вместе с осколками вылетел наружу и приземлился головой в розовый куст. В лицо и волосы впились шипы, но Расмус не обратил на них ни малейшего внимания. На корточках, по-собачьи помогая себе руками, он поскакал прочь, как можно дальше от стен. Затем, не сдержав любопытства, обернулся.

Как раз вовремя, чтобы увидеть, как его любимый дом исчезает в столбе пыли, сопровождаемый грохотом и треском вывернутых балок.

Детей у Расмуса-младшего было много. Они ползали, бегали, кричали, смеялись и дрались в каждом уголке его дома. Казалось, стоит открыть дверцу буфета, и оттуда тоже посыплются дети.

И в настоящий момент Расмус пытался накормить самого младшего отпрыска, ложку за ложкой вталкивая в него пресную кашу на воде. Иного в доме не было, но кроха не желал этого понимать и с протестами отпихивал еду, покрывая отца и окружавшие его предметы бурой массой.

Несмотря на то что дверь была распахнута, в нее кто-то постучал.

— Да, войдите! — рявкнул Расмус, не оборачиваясь.

— Эээ... — протянул юный голос. Судя по звуку, гость так и продолжал неловко стоять на пороге. — Меня зовут Кристиан Фэй...

— Очень приятно! — перебил его гончар, исхитрившись сунуть ложку в рот малыша. Тот накуксился, но под угрожающим взглядом отца все же проглотил варево.— Придется вам немного подождать. Сейчас закончу с этим чертенком и покажу, что у меня есть. Заходите и присаживайтесь.

Не слишком уверенно посетитель пересек порог и остановился в двух шагах от гончара.

— Я не за горшком. Я бы хотел вам помочь...

Расмус удивленно моргнул. Ребенок в его руках извивался угрем.

— Помочь? — Он отвлекся, за что незамедлительно получил кашей за ворот рубахи.

Пробираясь через раскиданные по полу вещи, юноша наконец вошел в поле зрения гончара. Смесь жалости и отвращения отражалась на его смуглом лице, но Расмус лишь хмыкнул и спокойно продолжил кормить ребенка. Он давно привык к подобным взглядам.

— Да, нечто вроде безвозмездной помощи. Есть ли что-то, чего вы бы хотели больше всего?

— Чего я хочу? — Расмус отложил опустошенную миску и вытер руки.— Молока.

— Молока? — переспросил удивленный юноша. Он еще раз окинул взглядом убогое жилище гончара. — Вы уверены?

Расмус задумался.

— И мешок зерна. Чтобы дотянуть до конца лета. Да, было бы неплохо.

Юноша присел на расшатанный табурет, осторожно, словно боясь запачкать дорогой костюм.

— А ваша жена? — поинтересовался он.

— Умерла год назад,— коротко ответил гончар. — При родах.

Шутка этого парня изрядно затянулась. Расмуса ждала куча дел и детей, которых нужно было чем-то кормить. Да и вспоминать об Аде он хотел меньше всего...

— Вот что, — крякнув, он поднялся на ноги. – Если у вас, молодой человек, больше вопросов нет, разрешите откланяться, или как там говорят у вас в высшем обществе. У меня глина стынет.

— А она хорошо продается? Посуда, я имею в виду,— спросил юноша. Он пробирался к выходу вслед за гончаром, лавируя меж бегающих и верещащих детей.

— Паршиво, — откровенно ответил Расмус. У него не было привычки делать хорошую мину при плохой игре. — Может, тарелки где-то и бьются, но не в этом чертовом городе.

— Скоро все изменится, я уверен, — сказал господин Фэй напоследок и скрылся за углом дома.

Тогда Расмус не придал значения его последним словам. Голова раскалывалась от усталости, хотелось есть и спать. Однако наутро с ним произошло нечто невероятное.

Снаружи, у двери его ждали штабеля мешков с гончарной глиной. На вершине этой пирамиды стоял кувшин свежего молока, под которым белел клочок бумаги. «Вам пригодится», гласила надпись. И вскоре Расмус понял почему.

В то утро в стенах многих домов Петрополиса прозвучали яростные крики. Таинственным образом с кухонь исчезла посуда. Пропало все: тарелки, чашки, миски, кувшины и даже вазы, оставив цветы и еду рассыпаться, растекаться и расползаться по столам и полкам. И лишь в тот день горожане с благодарностью вспомнили, что рядом с ними живет некий гончар по имени Расмус.