Усы, лапы и хвост - Тимофей Печёрин

Магазинчик был небольшим и имел статус круглосуточного, о чем свидетельствовали цифры «двадцать четыре» на вывеске. Днем в этот магазин-оборотень приходили даже дети. За товарами, если не полезными, то хотя бы почти безвредными. Шоколадками, например; газировкой, хлебом и йогуртами. Зато ближе к вечеру он становился ни больше ни меньше местом паломничества для сброда всея района.

Робко, словно стыдясь самих себя, сюда заходили алкаши — с лицами заросшими или помятыми до потери людских черт. Под стать были и одеяния данной публики: их, кажется, адепты зеленого змия так и носили всю жизнь, не стирая и не меняя. А своим амбре давали сто очков вперед даже мусорным бакам.

Едва ли подобным людям могла хотя бы прийти мысль о гордости человеческой!

При всем этом, страшными алкоголики не были, видом своим вызывая если не сочувствие, так хотя бы удивление. В прежней жизни, обитая в пределах «бермудского треугольника» из дома, офиса и ближайшего торгового центра, я и представить не мог, сколь много таких людей живет совсем рядом. Не в глухой деревушке, не в мелком городишке, где закрылась единственная фабрика — в наших краях. В городе с репутацией почти даже благостной.

В магазине алкаши вели себя скромно, чуть ли не приниженно. Способствовали тому две цели, оставшиеся в их жизни: утолить порочную тягу и обойти малоприятное обстоятельство — скудность финансов. В последнем случае продавщица, хоть редко, но шла навстречу, за что удостаивалась потока красноречия. Чего только не изрыгало осипшее горло очередного клиента: и слова восхищения ее красотой, и обещание все вернуть при первой возможности, и чуть ли не признание в любви. Примерно те же речуги, как ни странно, звучали и в ответ на отказ. Только вместо радости слышалась в них мольба.

Совсем иным — развязным и шумным — было поведение молодежных компаний, что наведывались к магазинчику далеко за полночь. Эти явно не испытывали недостатка ни в деньгах, ни тем паче, во времени. Последнее они охотно тратили уже внутри, стоя у витрины и переговариваясь то меж собой, то по мобильным телефонам.

Суть подобных разговоров сводилась к одному вопросу: сколько чего брать. Решался раз за разом оный тоже примерно одинаково — чем больше, тем лучше. По-своему приняв принцип «нельзя жить без веры», юные полуночники свято уверовали в свою способность выпить… нет, скорее, влить в себя бесконечное количество спиртного. Ограничение признавая одно: лишь бы вошло в багажник.

Говоря откровенно, что аномальные способности, что их последствия для здоровья молодой человечьей поросли волновали меня не сильно. Куда больше досаждали мне децибелы из их авто — могущие, кажется, разнести и само очередное ржавое корыто на колесах, и магазин в придачу.

Где-то между биологическими подвидами Алкаш Запущенный и Гуляка Ночной Самодеятельный в своей самопальной классификации я поместил шпану, местную и не совсем. Отличаясь от первых молодостью, начинающие обитатели общественного дна, тем не менее, уже успели обзавестись печатью вырождения. Как и пока еще подспудным чувством несостоятельности своей судьбы.

Правда, последнему они, в силу возраста, понятное дело, не верили — всячески глуша его нахрапистостью и выпендрежом. Недостаток денег, эта еще одна черта, общая с Алкашом Запущенным, в случае с гопниками отразилась лишь на способе их передвижения. В отличие от Гуляк Ночных, заявлялись они в магазин на своих двоих… но в остальном старались оным не уступать. И особенно в потреблении хмельных напитков.

Проблему пустых карманов решали они по-своему. Никакой мольбы и лести… если не считать неуклюжих реплик вроде «че, в падлу что ли?» Куда чаще аргументация четких и дерзких сводилась к преувеличению собственной важности. «Да меня здесь все знают, — обыкновенно звучала фраза в ответ на отказ обслужить в долг, — завтра все верну, отвечаю».

Помогали такие речи плохо, отчего покупатели данного вида нередко срывались на угрозы. Обильно рассыпаясь при этом феней и ссылками на неведомые авторитеты. Был даже случай, когда разъяренный подонок бросился на продавщицу с ножом и волной трехэтажного мата. Но… Бог миловал: несостоявшегося убийцу, перехватив, оттащили и увели прочь свои же более благоразумные кореша-братаны.

Еще худшее впечатление на этом фоне производили разве что девицы из соответствующих компаний. Основные манеры, определенно перенятые у самцов, они усиливали-усугубляли визгливыми голосами, одежками как у дешевых проституток, а также способностью банально впасть в истерику. До полной невменяемости. Реального вреда тем они, правда, не наносили, но вот крови продавщице успели попортить немало.

Что до меня, то, если не считать инцидента с ножом и банального шума, даже ночная клиентура мне никак особенно не досаждала. Тем более что время коротать я, от греха подальше, предпочитал по другую сторону прилавка. Продавщица, чья смена пришлась на первую мою ночевку, приняла меня весьма радушно — поделившись ужином и налив блюдечко молока. В обмен требовалось от меня всего ничего: выслушивать ее жалобы на собственную нелегкую жизнь.

Биография продавщицы, еще молодой, но, в силу неустроенности, изрядно поблекшей женщины, напомнила мне затасканную шутку о несостоявшейся студентке или абитуриентке-неудачнице. С той лишь разницей, что пошла она в данном случае не на панель, а за прилавок. И первые год-два даже не теряла надежду попытать счастье вновь. Поступить-таки, ночами зубря учебники… пока не поняла: для того чтоб попасть на избранную специальность, одних знаний, увы, недостаточно.

Не везло продавщице и на личном фронте. Каждый первый, с кем сводила ее судьба, только сквозь розовые очки мог показаться принцем или рыцарем. Да и то поначалу. А на деле оказывался очередной кавалер, как правило, под стать ночным покупателям приютившего меня магазина. Если не хуже.

— Эх, котяра, — со вздохом приговаривала продавщица, — только ты меня и понимаешь.

— Понимаю, — хотелось ответить мне, но изо рта выходило лишь очередное «мяу». Ничего иного сказать я в нынешнем своем положении, понятно, не мог. Вернее, и рад бы, да горло не позволяло.

Утешенье невольная моя товарка нашла в глянцевых журналах и маленьких книжках в мягкой обложке. Хватало ей примерно по одному номеру или томику на смену.

Наутро молодую продавщицу сменяла другая — тетенька уже более зрелая и потому с судьбой своей (какой ни есть) успевшая давно смириться. Меня поначалу эта особа захотела даже выгнать, но вскоре передумала. Не без заступничества со стороны молодой коллеги. В итоге отношения наши свелись к простой формуле: «я не беспокою ее, а она не трогает меня». То есть, прикармливать приблудившегося кота зрелая сменщица желанием не горела, но хотя бы не выставила за дверь.