Маньяк по субботам - Александр Петрович Гостомыслов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Верхов хмыкнул.
— До революции — читайте очерковую литературу — шкурки котов собирали по деревням и шили из них рукавицы и шапки. Потом этот промысел забыли, как и многие другие — разучились выделывать шкурки, валять валенки, шить дубленки… Теперь мы вспоминаем прошлое и постепенно возвращается кошачий промысел. Считается, что кошачий мех не прочен. Может, это и так. Но я уже сам видел на Невском людей в шапках из кошки. Полушубки из кошки шьют.
— Шуба из чемпионов? — усмехнулся Грай.
— Ну, это было бы слишком дорого, — вмешался Копейкин.
Верхов огрызнулся на него:
— Я сам видел, шубка из шкурок обыкновенных кошек, а оторочка из дорогих, сиамских.
Шувалов прикрыл глаза рукой.
— Бедные!
Верхов повернул голову к Шувалову:
— Скажу вам больше, Александр Николаевич, я слышал легенду, что где-то в городе шьется царь-шуба из ваших кошек — русских голубых. Дело не в цене, а в принципе.
Копейкин крякнул:
— Коты эти — государственное достояние. За них на международных выставках будут долларами платить, а тут какой-то… гм-гм… шубу шьет. Это безобразие надо прекратить.
Шувалов открыл глаза, сухо спросил:
— Согласны ли вы взяться за это дело, Грай? Теперь мы вам все объяснили.
Грай посмотрел на меня:
— Виктор, что скажешь?
Я стал размышлять вслух:
— Дело необычное. Может быть, это первый на свете кошачий детектив. Все может оказаться сложнее, чем мы предполагаем. Непонятно даже, с чего начать…
Грай принял решение.
— Мы беремся, но потребуется аванс. Шестьдесят долларов.
Он сдвинул брови — не любил говорить о деньгах.
Шувалов посмотрел на кассира. Тот крякнул, пошевелил широкими плечами.
— Такой расход мы, наверное, выдержим.
— Сумму окончательного гонорара назовем потом.
Кассир поспешил уточнить:
— В разумных пределах, строго в разумных пределах. Ведь впереди выставка, надо платить за аренду помещения, надо… все надо.
Шувалов подвел итог:
— Это становится делом принципа. Из восьми кошек новой породы пять украдены, исчезли. Каждая оставшаяся на вес золота.
— Теперь расскажите, — попросил Грай, — как исчезли ваши кошки.
— Я живу на проспекте Стачек, в большом сталинском доме напротив метро «Автово», — начал рассказывать Шувалов. — Дома у меня пожилая мать, плохо слышит и почти не видит. Она нечаянно заперла в кладовке кота, а кошка бегала по квартире. Когда я пришел вечером домой, кот орал в кладовке — не терпит охотник закрытых дверей, а кошка исчезла бесследно. Кот перед вами, домой везти боюсь, не знаю, куда деть его.
— Царапины на двери или на замке есть? Вы не присматривались, не ковырялся ли кто в замках?
— Есть мелкие царапинки на замке, но, может, это сделал я сам — знаете, лампочки на лестнице пропадают, а в темноте приходится подбирать ключ из связки, он не лезет, нервничаешь, торопишься.
— Покажите ваши ключи.
— Вот, один французский, другой ригельный.
— Что ж, весьма солидные замки, мальчишка или просто прохожий с улицы их не откроет.
— Вы хотите сказать, что профессионал справится с этими замками?
Грай повернулся ко мне.
— Виктор!
— Ваш ригельный замок можно открыть морковкой. А с этим французским минуты три возни, пока не подойдет отмычка.
Шувалов растерялся.
— Я всегда был высокого мнения о русских умельцах. Значит, нашелся Левша, которому наши замки нипочем.
— Что сообщите вы, Верхов?
— Я живу на улице Мориса Тореза в большом доме. В квартире, кроме меня, жена, два взрослых сына. Я сам закрыл дверь на цепочку, когда мы ложились спать. Утром встаем — нет кота. Дверь закрыта, цепочка на месте.
— Форточка?
— Форточка открыта, но у нас восьмой этаж. Кот все-таки не идиот.
— Замок не поврежден?
— Никаких следов-царапин, или еще чего, на замке нет.
— Значит, тайна закрытой комнаты?
— Двери во все комнаты открыты, чтобы воздуху больше было, и — никаких шумов, никаких следов. Милиционер в нашем же доме живет. Пришел, посмотрел, ничего сказать не смог.
Дмитриев покрутил носом, откашлялся.
— У меня было так: утром ушел на завод, жена отправила старшего сына на работу, младшего в школу и сама пошла на фабрику. Младший пришел из школы, он в восьмом классе — дверь закрыта, кошки дома нет. Форточка тоже открыта, но кошка прежде туда никогда не лазала. Мы живем на Васильевском острове в старом фонде. Теоретически, она, конечно, могла выпрыгнуть, но, как сказал Верхов, кошка же не идиотка. Что об этом думать, я не знаю.
Ирина покосила глазом из-под челки на меня, записываю ли, и быстро, как выученный урок — видно, рассказывала не раз, — затараторила:
— Мы с мужем в разводе, но я ему полностью доверяю, у него есть ключи от квартиры, сын живет чаще у мужа, но приходит поиграть с кошкой. Я работаю в гостинице, ухожу на сутки и оставляю еду кошке на весь день. Утром я пришла с работы — кошки нет дома. Судя по тому, сколько съедено, она исчезла в первой половине дня, плотно поела и — исчезла. Сын приходил поиграть с ней, но не нашел и оставил мне записку с вопросом — где кошка?
— И тоже никаких следов?
— Никаких.
— Часто вы не ночуете дома? — спросил Грай Ирину.
Я думал, что она вспыхнет и надерзит. Но, видно, я плохо разбираюсь в женщинах.
— Иногда мне приходится ночью дежурить в гостинице. Часто езжу за город к подруге и остаюсь у нее. Тогда я прошу последить за кошкой соседку по лестничной площадке, оставляю ей ключи.
— Соседка не могла позариться на кошку?
— Не думаю, у них там полна коробочка, людям жить негде. К тому же я ее давно знаю, она часто помогает мне по дому… А почему вы спросили, где я ночую? Вы мне не доверяете?
— Я никому не верю, только фактам. Виновным может оказаться любой. Даже кто-то из вас.
— Неплохая догадка, — хмыкнул Верхов, — Стоило мне ради этого тащиться такую даль.
— Сколько русских голубых осталось в городе? — спросил Грай.
— Три, — ответил Шувалов, — Мой Елисей и еще две — у Копейкина и Молчановой. Вот наши адреса.
— Итак — для чего их воруют? Есть версия, что из них, по принципиальным соображениям, шьют редкостную по цене шубу.
— Я тоже слышал эту байку, — согласился Шувалов. — До какой моральней низости должен человек опуститься, чтобы пойти на это!
— Причем здесь мораль? — разозлился Дмитриев. — Кто-то получает шубу из уникального зверя, небывалой расцветки, с удовольствием носит ее и даже гордится ею: такая шуба — одна в мире! А на мораль и историю ему наплевать.
Верхов цинично усмехнулся:
— Мораль —
