Лед Бомбея - Лесли Форбс

– И там же проводят вскрытие? – спросила я.

Они оба расхохотались.

– Это утопленник, мадам, в таких случаях не бывает никакого вскрытия.

– Мне представляется несколько чрезмерным вначале вскрыть себе вены, а потом утопиться.

– Индия – страна чрезмерного, мадам, – ответил один из них.

– Но вы-то сами видели тело? Оно же совсем не похоже на тело утопленника. Обычно вокруг носа и рта утонувшего остается пенистая смесь из слизи, пузырьков воздуха и воды, похожая на взбитый яичный белок.

Наша беседа привлекла внимание нескольких праздношатающихся, которые, услышав мои пояснения, что-то забормотали и подошли поближе. Полицейский перестал улыбаться.

– А вы что, специалист по утопленникам?

– Да, я немного разбираюсь в этой области.

«На ней нет тех знаков, что видят на утопленниках». Эти слова отец произнес на похоронах матери. Шекспир, «Буря», действие I, сцена I. Но ее легкие были влажные и тяжелые. Пропитаны водой. Я занесла улики в свой дневник преступлений.

– Вы знаете, куда отвезли тело?

– Это не ваше дело, – рявкнул тот, что был покрупнее, пытаясь выглядеть угрожающе, что оказалось для него не такой уж легкой задачей, так как я была как минимум на голову выше его. До этой его фразы все мои вопросы диктовались специфическим журналистским рефлексом, выработанным в течение многих лет непрестанного интервьюирования, превратившего меня в некий приемник самых разнообразных мнений. И если бы не эта фраза, если бы не эта жалкая попытка полицейского унизить меня, я могла бы уйти, оставив жертвы пляжа Чоупатти спокойно догнивать. Но мне всегда были крайне неприятны люди, для которых их полномочия, их власть – нечто вроде особых галстуков, являющихся свидетельством принадлежности к эксклюзивным клубам, куда вход всему остальному человечеству заказан.

Когда легавые прекратили свою жалкую игру в крутых ребят и медленно удалились, какой-то человек из продуктового ларька неподалеку поманил меня пальцем. Он начертил на песке некое подобие карты и, указывая на нее, сказал:

– Тела с Чоупатти... – и стер рисунок босой ногой.

Я спросила его, чем вызван его интерес к этому делу, но вместо ответа он просто повернулся ко мне спиной, сказав:

– Английский не говорю.

Меня совсем не прельщала перспектива провести свое первое утро в Индии за рассматриванием трупов. Но события развивались именно в этом направлении. Кроме того, этим я занимаюсь вот уже семь лет. И если даже смерти на Чоупатти, как выяснится, не имеют никакого отношения к Миранде, по крайней мере время, потраченное на них, я смогу занести в графу журналистских расследований.

У полицейского участка, куда доставили тела с Чоупатти, был знакомый запах. Специфический аромат, одинаково характерный для трупов и дряхлеющих бюрократических учреждений, аромат внутренних органов, пропитанных формальдегидом, разлагающихся, но еще не преданных земле, подобно колониальному наследию в Индии.

За столом справок сидел человек, принадлежавший к тому распространенному типу людей, которые легко учатся у своего начальства искусству превращения простой работы в немыслимо долгий и сложный процесс. Ожидая, пока он разложит свои бумаги по стопкам, я успела несколько раз прочесть пожелтевшие от времени вырезки из газет, приколотые на доску объявлений:

ПОЛИЦИЯ В ОТЧАЯННЫХ ПОИСКАХ ПОТЕРЯВШИХСЯ ИЛИ ПОХИЩЕННЫХ ДЕТЕЙ

Каждые десять минут в Индии пропадает ребенок. Ежегодно в розыске находится до 50 000 пропавших детей, но многих из них так никогда и не удается отыскать. Сколько трудностей приходится преодолевать полиции и родителям в попытках остановить это бедствие!

ПОЛИЦИИ УДАЛОСЬ ОТЛОВИТЬ КРУПНУЮ РЫБКУ УГОЛОВНОГО МИРА

Как сообщила во вторник пресс-служба полиции штата, отделу расследований уголовной полиции Бомбея удалось спасти пять девушек из группы общей численностью в пятнадцать человек от продажи в публичные дома злоумышленником, известным под кличкой Король Секса – крупной фигурой в уголовном мире города. Есть основания полагать, что одна из девушек покончила с собой.

Наконец полицейский подозвал меня, но и после этого еще несколько минут не отрывал глаз от своих бумаг. Я попыталась скрыть раздражение, прекрасно понимая, что оно только укрепит этого субъекта в сознании собственной значимости. Адвокат-индиец как-то в Лондоне рассказал мне об особом характере бомбейских чиновников.

«Лорд Маколей в XIX столетии одарил нас своей системой уголовного права, – сказал он, – и к исконной британской бюрократии индийцы добавили еще тысячи собственных изощренных изобретений. Теперь у нас столько же официальных документов, сколько и богов, и так же, как и наши боги, они имеют тенденцию утраиваться и учетверяться».

Человек за столом справок производил впечатление живого воплощения названного принципа, оттиск старой бюрократической системы, сделанный под такую же старую мятую коричневую копирку, с лицом, похожим на зрелый желтый прыщ, и с брюшком, намекающим на то, что он уже довольно давно понял: преступлениями можно неплохо кормиться. Когда я сказала ему, что меня интересует тело хиджры, найденное на Чоупатти, он протянул мне бланк, который следовало заполнить в трех экземплярах.

– Имя, адрес, семейное положение, цель осмотра...

– Мне не нужно его осматривать, – сказала я. – Меня интересуют результаты вскрытия.

Не слушая меня, он продолжал размахивать этими бланками, пока я не догадалась протянуть ему удостоверение сотрудника Би-би-си с пятьюдесятью рупиями внутри.

– Мы снимаем фильм об индийской полиции, – солгала я. – Это прекрасная возможность показать, как вы решаете подобные проблемы.

– Значит, мадам, вы хотите ознакомиться с тем, как мы проводим такие процедуры? – Он аккуратно сложил банкноту, сунул ее в карман и разгладил галстук на брюхе. – Думаю, что я не имею права разглашать подробности вскрытия без наличия письменного разрешения, но присядьте, пожалуйста, а я пока все выясню.

Он вернулся через несколько минут с папками в руках.

– По какому хиджре вам нужна информация, мадам? – Он поднял глаза от папок. – За восемь недель четверо из них покончили с собой. Первого зовут Сами. Личность трех других все еще не установлена. У нас очень мало информации об этом. Тела затребованы отделом по насильственным преступлениям.

– Можно мне посмотреть отчет по первому хиджре – Сами?

Полицейский покачал головой:

– Секретная информация, мадам. Помощник следователя по особо важным делам Бомбея по какой-то причине тоже занялся этим делом, хотя он обычно не вмешивается в дела полиции Чоупатти.

– Значит, вскрытие будет проходить там?

Полицейский отрицательно покачал головой:

– Все они утопленники, как люди говорят. Самоубийцы. Никакой необходимости во вскрытии нет. А помощник следователя по особо важным делам занимается только очень важными делами, а не всякой грязью вроде самоубийц, которую время от времени выбрасывает море. Подобную шваль отправляют прямо в крематорий.

– Четыре одинаковые смерти за восемь недель. Это очень мало походит на самоубийства.

– На что это походит, мадам, не наше дело. Следователь по особым важным делам вполне удовлетворен нашей версией. И только вы почему-то не удовлетворены.

– Первый хиджра... откуда вы узнали его имя?

– Этот Сами – человек с сомнительной репутацией. Один наш сотрудник хорошо его знает.

– А каким образом Сами был связан с миром кино?

Мой вполне обычный вопрос возымел неожиданный результат – мягкое и дряблое лицо полицейского вдруг сделалось злобным.

– Откуда вам это известно? Я вам этого не говорил.

Значит, действительно какая-то связь существовала.

– А, ерунда, не принимайте близко к сердцу. Но не могли бы вы мне по крайней мере сказать, где жил Сами?

– Бесполезно, – произнес он с видом человека, абсолютно уверенного в собственной информированности. – Хиджры не обсуждают с чужими смерти в своем сообществе. Даже родственники умерших не допускаются на их похороны. И даже сотрудники всеми нами чтимого Би-би-си. Единственное, что я могу вам сообщить, – это то, что поселение хиджра расположено около святилищ Хаджра и Барла на железнодорожной линии из Бомбея в Пуну.

За стенами полицейского участка воздух уже стал белесым от дыма и выхлопов. Бледный желток солнца едва проступал сквозь молочную белизну неба. Весь город словно заключен в гигантское яйцо, медленно варящееся вкрутую.

Я остановила такси, резко пахнувшее «Биди» – дешевыми сигаретами для рабочего класса. И сразу же отметила контраст между этим приторно-дешевым запахом и рубашкой шофера, столь же идеально белой, как и его зубы. У него было круглое лицо, характерное для народности керала, среди которой я выросла. Мелкокостный, смуглый, постоянно улыбающийся, как будто умелый резчик сделал его из полированного тика, по-индийски особо позаботившись о прихотливости телесных изгибов.