Золотая струя. Роман-комедия - Сергей Жмакин

Сидоров внимательно осмотрел место предстоящего действия, одобрительно отозвался о проделанной племянником подготовительной работе.

– Знаешь, Витя, что меня смущает? – спросил он задумчиво.

– Что? – встрепенулся племянник.

– Ветер.

Да, ветер! Он задувал сегодня с юга, со стороны ворот, и закуток в углу между баней и заборчиком уже не спасал. Было у Богемы предчувствие, что здесь что-то не так, но ума не хватило самому догадаться. Порывы ветра налетали неожиданно и резко. В таких условиях точность воплощения творческого замысла художника стояла под вопросом.

– Что же делать? – спросил Богема озабоченно скорее самого себя. Вот-вот должны были подъехать Костя с олигархом.

– Есть у меня в сарайке лист ГВЛ, он метра два с половиной на полтора, – сказал Сидоров. – Можно им прикрыться с подветренной стороны.

– Дядя Толя, ты не перестаешь меня удивлять! Нет, все-таки ты гений! – воскликнул Витя.

В сарайке у Сидорова была навалена обычная для дачи куча разнородного хлама, который увозится из городской квартиры за ненадобностью и который жалко сразу выбрасывать на помойку: старый холодильник, велосипед без колес, мопед без мотора и руля, дырявая, излохмаченная резиновая лодка, обрезки досок, облезлый кухонный гарнитур и прочая дребедень. Ценный гипсоволокнистый лист Сидоров замаскировал этим барахлом.

– Дядя Толя, зачем ты его так далеко засунул? – спросил с досадой Богема.

– Известно зачем. Чтобы не скоммуниздили.

Прежде, чем громоздкий, неудобный лист ГВЛ был вызволен на волю, им пришлось, отплевываясь пылью, изрядно потрудиться, передвигая, переставляя, перекидывая хлам из одного угла тесной сараюшки в другой.

В два часа они сидели в машине и смотрели на пустынную дорогу меж заснеженных дачных домиков.

– Ну, где эти охломоны? Я дома чая чуть ли не полный чайник выдудил, – сказал Сидоров, весь ужимаясь.

– Терпи, дядя Толя, терпи. Уже едут.

Вскоре к даче подкатил черный «Лэнд Крузер». Из него вышли Костя и невысокий, поджарый мужчина средних лет в меховой кепке и куртке-аляске, под которой виднелась белая рубашка с галстуком. «Вот они какие, местные олигархи, на чиновников похожи», – подумалось Богеме.

– Дядя Толя, ты пока сиди, не высовывайся, я тебя позову.

– Вы давайте там поживее шевелитесь и поменьше языками чешите, – напутствовал его Сидоров. – Иначе пусть лучше лопнет моя совесть, чем мочевой пузырь.

– Хорошо, постараемся сделать все быстро, – сказал Богема и пошел встречать.

– Виктор, – представился Богема.

– Геннадий, – ответил мужчина, пожимая его руку. – Вы, что ли, художник?

– Это мой двоюродный брат, – встрял Костя. – Он тоже художник, но не тот.

– А где тот?

– В машине сидит. Настраивается на работу, – сказал Богема.

– Надо бы познакомиться.

– Лучше пока его не трогать, – улыбнувшись, посоветовал Витя. – Он человек творческий, натура капризная, ему нервничать нежелательно.

– Вот как? – удивился Геннадий. – Ладно, показывайте, что тут у вас.

Вошли во двор. Геннадий огляделся.

– В доме есть кто-нибудь? – спросил он.

– Нет. Печки нет, зимой здесь не живут, все закрыто.

– А это зачем? – Геннадий кивнул на лист ГВЛ, распластанный посреди двора.

– Сегодня ветер, надо будет прикрыться. Мы с Костей его подержим. А вам, Геннадий, надо встать вон туда, у яблоньки за забором.

– Почему туда? – насторожился Геннадий. – Я встану туда, куда захочу.

– Это начальник охраны, – поспешил вмешаться Костя.

– Ёлы-палы, Костя, чего же ты молчишь! А где шеф? – спросил обеспокоенно Богема.

– Вадим Иванович в машине, – сказал Геннадий.

– Надо скорее звать его сюда, – заторопил Богема. – Мужики, художнику уже невтерпёж, он на пределе возможностей, физиологию не обманешь. Можно запортачить все дело.

Геннадий на секунду задумался, согласно кивнул, развернулся и зашагал к «Лэнд Крузеру», убыстряя шаг. Богема и Костя – за ним.

Начальник охраны открыл дверцу машины, что-то сказал, и из нее вывалился здоровенный мужик в длинном черном пальто и вязаной черной шапочке-«матершинке». За ним еще какой-то парнишка, видимо еще один охранник. Вадим Иванович прижимал к уху мобильник и кричал:

– Ты чего мне впариваешь? Чего ты мне лапшу на уши вешаешь? Да мне до фонаря твои заморочки, у меня своих выше крыши. Давай разруливай, пока я тебе руль не засунул, куда следует.

Он сунул телефон в карман и сказал с чувством, от души:

– Ну, губошлеп, бляха-муха… Костя подал голос:

– Вадим Иваныч, это Виктор, он занимается художником.

– Ага, привет. Ну, где ваш художник? От слова «худо». Или от другого слова, сами знаете, какого.

– Он сейчас будет, – спокойно ответил Богема. – Вадим Иванович, вам нужно пройти на место, которое мы для вас подготовили. Мероприятие займет буквально несколько минут.

– Нет проблем, пошли. – У Вадима Ивановича были генеральские повадки под стать его густому, зычному басу.

Богема зашагал проводником по прокопанной им в снегу глубокой тропинке. Пока шли, олигарху опять позвонили:

– Да, я ему уже сказал пару ласковых. Он совсем оборзел, мышей не ловит, – зарычал он. – Ты ему намекни, что, если дальше так пойдет, ему мало не покажется. Он меня уже достал.

Богема оставил его возле яблоньки, а сам бросился бегом через двор к своей машине.

– Дядя Толя, вылазь, клиент ждет.

Сидоров с суровым видом, молча, выбрался из машины. Когда зашли в ограду, он неодобрительно и строго взглянул на охранников.

– В сторонку, пожалуйста, – за его спиной умоляюще попросил Богема. – Можете помешать.

Охранники шарахнулись к воротам.

Сидоров медленно подошел к «холсту», медленно расстегнул куртку. Богеме понравилось, как он себя ведет: с достоинством, загадочный, словно мессия. Так и надо, так и надо, молодец! А уж он-то, Витя, вокруг этой важной, непостижимой персоны повьётся, посуетится. Сидоров вопросительно посмотрел на Богему – Вадим Иванович, продолжая говорить по телефону, за заборчиком стоял к нему спиной.

– Вадим Иванович, – позвал Богема. – Просьба к нам лицом повернуться.

Олигарх повернулся.

– Костя, помогай, – сказал Богема.

Вдвоем они разом подняли обширный, пружинящий лист, заслоняя Сидорова от ветра.

– Начали! – крикнул Богема, будто кинорежиссер на съемочной площадке.

Сидоров замер, вглядываясь в олигарха. Вадим Иванович с мобильником у уха смотрел с ироничной усмешкой на развернувшийся перед ним сомнительный спектакль. Богема с волнением ждал, когда все закончится. Если ничего не получится, его бывшая супруга Райка будет права – ему прямая дорога в дурдом. А Костю запросто турнут с работы за изощренное издевательство над руководством.

Раздалось звонкое журчание. Впервые Богема мог наблюдать, как работает художник Сидоров. Прямая тонкая струя, подобно лучу лазера, насквозь прожигала снег, уверенно чертя на нем портрет, словно запрограммированный в компьютере сложный геометрический узор.

– Всё! – выдохнул Сидоров и, на ходу застёгиваясь, не сказав больше ни слова, быстро утопал к машине.

Выпустив из рук громыхнувший лист, Богема и Костя шагнули к «холсту». Подошел Вадим Иванович. И охранники подтянулись. Сгрудившись, в наступившей тишине, пятеро мужиков оцепенело разглядывали портрет, с которого на них с ироничной усмешкой взирал олигарх.

На другой день Богема отнес флэшку со снимком портрета на снегу в типографию, где фотографию, увеличив, вывели широкоформатным принтером на белый холст – уже настоящий, плотный, водостойкий. Холст натянули на подрамник, покрыли текстурным гелем от выгорания и влаги, и заключили в красивую, резную багетную раму размером метр на полтора. Всё это обошлось Вите в немалую для его бюджета копеечку, но он не мог не довести дело до конца.

Картину Богема вручил Косте для передачи шефу, а сам внезапно захандрил. Ему стало казаться, что он затеял несусветную чушь, никчемную авантюру. Вспоминал устремленные на него одинаково насмешливо-изумленные глаза бывшей супруги и олигарха с охранниками, и ему становилось стыдно и горько за свои легкомысленные слова и горячие речи, за свою самоуверенную убежденность в правоте, за свою никудышную жизнь. А какие были планы! Какие были достижения! Сейчас никто не вспоминает, что он еще совсем пацаном был выдвинут на премию Ленинского комсомола за цикл акварелей «Сибирские просторы». Был выдвинут и тут же задвинут – так же, как к тому времени и сам комсомол. Когда-то у него была пусть и тесноватая, но собственная художественная мастерская, увешенная и заставленная набросками, эскизами, законченными картинами. Там он, молодой и перспективный, провел несколько счастливых лет, наполненных творческим вдохновением и разгульной свободой. Мастерской он лишился. Конечно, если бы не его гражданская жена Вера и ее обувной бизнес, он, скорее всего, сдох бы где-нибудь под забором от беспробудной пьянки и затянувшейся депрессии. Но сколько можно таскаться с клетчатыми баулами, набитыми под завязку мужскими штиблетами, женскими сапогами на рыбьем меху и домашними тапочками, которые неустанно варганят трудолюбивые, как муравьи, китайцы. Как ни крути, на обуви не заработаешь ни на новую машину, ни на более просторное жилье. Да и творческая струя дяди Толи – это на уровне анекдота или шутки-прибаутки. Надо браться за что-то более серьезное. Вот пробурить бы артезианскую скважину глубиной метров в сто пятьдесят, попасть бы на хорошую, вкусную воду и продавать ее в пластиковых бутылках. Вот с такой струей можно было бы делать бизнес!