Царь Соломон - Люкимсон Ефимович

Разгневавшись на своего офицера за непослушание и усмотрев в его поведении все признаки бунта, Давид отправил Урию обратно на фронт, вручив ему письмо к главнокомандующему своей армии Иоаву с тайным приказом послать Урию во время сражения в самое опасное место, а затем бросить его и его отряд на гибель. Вскоре Иоав сообщил Давиду, что приказ выполнен: Урия геройски погиб под стенами Раввы Аммонитской (Раббат-Аммона), столицы аммонитян.

Дождавшись, когда Вирсавия соблюдет положенные дни траура по мужу, Давид поспешил жениться на ней, и таким образом внешне все выглядело вполне пристойно.

Разумеется, и мидраши[10], и многие комментаторы Библии приводят те или иные объяснения, призванные оправдать этот поступок Давида и убедить потомков, что он отнюдь не так аморален, как это кажется на первый взгляд.

Так, согласно еврейским мистикам, Вирсавия и была «истинной парой» Давида, то есть женщиной, предназначенной ему еще в момент рождения, и именно поэтому он испытывал к ней столь непреодолимое влечение. Однако, продолжают они, Давид сам расстроил свой брак с Вирсавией, и произошло это еще в день его грандиозной победы над Голиафом (Гольятом). Когда Давид подбежал к поверженному им Голиафу, юный телохранитель филистимского богатыря протянул ему меч своего убитого хозяина и заявил, что хочет присягнуть ему на верность и пройти гиюр[11], присоединившись к еврейскому народу. «О, пройти гиюр стоит хотя бы для того, чтобы жениться на еврейке, ибо нет красивее и горячее наших женщин!» — якобы ответил на это Давид.

Этим телохранителем, согласно преданию, был не кто иной, как Урия Хеттеянин. Сказанные ему слова Давида вызвали гнев Всевышнего. «За то, что ты с такой легкостью разбрасывался женщинами Моего народа, — говорит Бог в мидраше, — я заберу у тебя твою истинную пару и отдам ее на время Урии Хеттеянину!»

Со дня битвы с Голиафом Урия почти не расставался с Давидом. Он стал бойцом его первого отряда, состоявшего из тридцати отборных воинов; затем сопровождал его во время бегства от Саула, а после воцарения Давида был назначен командиром одного из подразделений созданной им армии. По мнению еврейских мистиков, Урие в любом случае, и без тайного приказа Давида, было предопределено погибнуть на войне с аммонитянами, после чего для брака с Вирсавией не было никаких препятствий. Грех Давида, таким образом, заключался в том, что он не дождался естественного развития событий.

Многие комментаторы также настаивают, что связь Давида с Вирсавией ни в коем случае не была прелюбодеянием, то есть связью с замужней женщиной, так как у евреев издревле, отправляясь на войну, мужчины давали формальный развод своим женам, а по возвращении разрывали разводное письмо и вступали в свои супружеские права. Такой развод дал Вирсавии и Урия, так что Давид, по сути дела, занимался любовью с разведенной женщиной.

Другие комментаторы напоминают, что, согласно устному преданию, связь эта тем более не была греховной, что когда Давид познал Вирсавию, она была… девственницей. При этом, по одному мидрашу, Урия не мог овладеть женой, поскольку был то ли импотентом, то ли кастратом, а по другому — дело заключалось в том, что он женился на Вирсавии, когда та была еще совсем ребенком, и решил не вступать с ней в близость, пока она до нее не созреет. Этот мидраш утверждает, что Давид увидел Вирсавию в тот самый момент, когда та совершала ритуальное омовение[12] спустя семь дней после окончания первых в ее жизни месячных. Но, согласно еврейскому закону, брак с мужчиной, который не способен или не желает исполнять супружеские обязанности, считается недействительным, и таким образом Давида опять-таки нельзя обвинить в связи с замужней женщиной.

Еще один мидраш утверждает, что Давид согрешил с Вирсавией не без участия Сатана[13] — этого вечного врага рода человеческого. Сатан, дескать, обернулся оленем (по другой версии — диковинной птицей), и когда завороженный царь стал следить взглядом за невесть откуда появившимся животным, он и обнаружил купающуюся Вирсавию.

Есть среди исследователей и толкователей Библии и такие, которые во всем случившемся винят не Давида, а Вирсавию: дескать, она намеренно соблазнила самодержца, расчетливо выбрав для купания тот самый час, когда он выходил на крышу дворца. При этом Вирсавия не могла не знать, что с этой крыши хорошо просматриваются все иерусалимские дворы[14].

Словом, религиозные да и не только религиозные мыслители предприняли немало попыток оправдать этот поступок царя Давида, но сам библейский текст между тем оценивает его однозначно: «И было это дело, которое сделал Давид, зло в очах Господа» (2 Цар. 11:27).

Так восприняла все происшедшее и семья Вирсавии. Ее отец, так же, как и Урия, давний соратник Давида и один из генералов его армии Елиам (Элиам), и ее дед, советник царя Ахитофел (Ахитофель), посчитали, что своим поступком царь порушил узы связывавшей их старой боевой дружбы, обесчестил их дочь и внучку, и затаили глубоко в сердце обиду на своего повелителя.

Так же, видимо, считали и многие другие придворные, но все они предпочитали шептаться о страшном царском грехе по углам и никто не решался сказать об этом Его Величеству напрямую.

И все же такой человек нашелся: пророк Нафан явился к царю, чтобы сообщить, что Бог решил вынести Своему помазаннику приговор по принципу «мера за меру».

Впрочем, даже Нафан, находившийся с Давидом в необычайно близких отношениях, на сей раз не решился обвинить царя напрямую. Пророк начал свой разговор то ли с притчи, то ли с недавно произошедшей реальной истории о том, как к одному богачу, обладающему бесчисленными стадами скота, пришел гость, и богач решил устроить в его честь пир. Но при этом богач почему-то взял для этого пира не одну из своих бесчисленных овец, а отобрал единственную овцу у несчастного бедняка…

Смысл притчи был прозрачен, однако, как ни странно, Давид, с его умом, не примерил ее на себя и сам вынес себе приговор. Он провозгласил, что богач из этой истории достоин смерти, а за овцу должен заплатить вчетверо: «…за то, что он сделал это, и за то, что не имел сострадания» (2 Цар. 12:6).

И уже после этого Нафан произносит роковые слова: «Ты — тот человек!» — а затем объявляет царю, что решением Небесного суда тот приговорен к смерти, но перед этим ему придется вкусить горечь унижения и бесчестия.

Сразу после своего страстного монолога (2 Цар. 12:7–12) пророк уходит, и лишь после этого до Давида начинает доходить весь ужас его поступка и вся беспощадность вынесенного ему приговора. В страхе он валится на колени и молит о прощении, и сила его раскаяния, говорит Библия, была так велика, что Всевышний изменил Свое решение.