Козырной день - Виктор Пронин

Потом уже установили — более десятка золотых вещей продал Дергачев. Причем, все покупатели знали, как важно для следствия заполучить хотя бы одну вещицу. По ней можно было узнать похищена она из магазина или у частного владельца, новая она или уже побывала в чьих-то руках, можно было даже попытаться узнать где, у кого и когда она похищена, поскольку ведется учет подобных пропаж. Зная ответы на эти вопросы, можно приблизительно прикинуть, кто мог похитить вещи, а кто не мог этого сделать в любом случае. То есть, одна вещица позволила бы наметить целую программу поисков, вполне обоснованную, надежную программу. Было установлено только одно — сам Дергачев золото похитить не мог, поскольку никуда не отлучался, а в местную милицию не поступало заявлений о пропаже золотых вещей.

Как бы там ни было, но в первый день расследования неожиданно появилось золото. Оно еще никак не привязывалось к событиям, ничего не объясняло, но становилось ясно, что в корне преступления не только червивка. В глубине событий явственно просматривался желтоватый блеск металла.

Красотка на черный день

Где-то в середине дня Борисихина обрела способность воспринимать окружающее. До этого ее показания не имели бы смысла. Молодая женщина на удивление быстро восстановила и цвет лица, и ясность взгляда — здоровьем Бог ее не обидел. Однако, она сразу заявила, что о происшедшем ничего не знает по той простой причине, что ничего не помнит. А если уж говорить о ее желаниях, то оно единственное — стаканчик червивки для поправки здоровья.

— Не будем торопиться, — сказала Засыпкина. — Скажите, вы были вчера в доме Жигунова?

— Была. Это точно. Здесь можете мне верить.

— Зачем вы туда ходили?

— Вас интересуют мои личные дела? Скажу. Выпивали мы там с ребятами. Похоже, перебрали маленько. Ошибка вышла.

— Ну, с ребятами — это, наверно, слишком смело сказано… Некоторым из этих ребят под семьдесят.

— Вы имеете в виду старого Жигунова? Возможно, ему под семьдесят. Но, знаете, Галина Анатольевна, как относиться к ребятам, чего от них хотеть… Старый Жигунов вполне годился для хорошего застолья. Похлеще молодых лакал.

— Кто был кроме вас?

— Кроме меня? Сейчас постараюсь восстановить… Сам Жигунов — это раз. Его сынок был. Это два. Я была. Потом эти… Дергачевы. Квартиранты… Вот и все.

— Подумайте, Борисихина, подумайте.

— Да! Чуть не забыла, его и немудрено забыть — какой-то маленький хмырь с голубенькими глазками. Точно. Он сидел у печи, то ли промерз, то ли простуженный… А может, от скромности. Такое тоже бывает. Но когда стакан подносили, не отказывался. Даже в магазин, помню, мотанулся. Справился, все принес. Путем.

— Кто еще?

— Вроде все. Не знаю, на кого вы намекаете.

— Я не намекаю. Я прошу еще раз вспомнить — не забыли ли вы кого-нибудь из участников застолья.

— Давай-ка вместе проверим… Жигуновы. Дергачевы. Уже четверо. Хмырь голубоглазый из РСУ…

— Свирин, — подсказала Засыпкина.

— Да, кажется, так его фамилия… Потом этот длинный…

— Какой длинный?

— А черт его знает! Первый раз видела… Хотя нет, — Борисихина обхватила ладонью рот и задумалась, но видно все-таки восстановилась не полностью — беспомощно уронила руки на колени, развела их в стороны. — Не помню. Вроде, видела где-то, а где именно, с кем, в какой компашке… Красивый парень, молодой… Но у меня с ним ничего не было, вы не думайте.

— За вами пришел муж, так?

— Пришел, — скривилась Борисихина. — На кой — ума не приложу. Но пришел, батю своего привел…

— Да, вид у вас был не блестящий.

— Могу себе представить, — усмехнулась Борисихина.

— Он увел вас из дома Жигунова. Похоже, что тем самым от смерти спас.

— А кто его просил? — неожиданно трезво спросила Борисихина. — Он все спасать меня стремится, а зачем это ему понадобилось, ума не приложу. Спасает от дурной жизни, от дурной компании. А зачем меня спасать? Ради чего? Для какой такой надобности я нужна кому-то трезвая, правильная, завитая да напомаженная? Таких и без меня хватает, а по мне так даже многовато. Для хорошей жизни он меня спасает? Неужели он такой дурак, что не может понять — это невозможно? Я не стремлюсь к хорошей жизни, если уж на то пошло, я не знаю, что это такое. Она идет по какому-то другому расписанию… Что делать, не увлекают меня ни производственные дела, ни общественная деятельность, да и санитарное состояние города не очень тревожит… Наверно, это плохо. Вы уж простите… Видно, конченный я человек.

— Может быть, он вас любит?

— Муж? С него станется… Но это пройдет. Это у него быстро пройдет. Меня нельзя любить слишком долго. Вредно для здоровья, — Борисихина невесело улыбнулась.

— Ваш муж подозревается в, убийстве. Как вы думаете, мог он вернуться снова в дом Жигунова и отомстить за то, что вас напоили, довели до безобразного состояния… Уж коли он вас любит, то наверно из ревности…

— Я же сказала, что с длинным у меня ничего не было. Во всяком случае, я не помню… Это я бы помнила… Так что для ревности у мужа не было оснований.

— Опишите того парня, — попросила Засыпкина.

— Игруля, молодой, ничего так парнишка… Ничего, — Борисихина усмехнулась, видимо, восстановив в памяти еще одного гостя Жигунова.

— Рыжий? — решила помочь ей Засыпкина.

— Да какой он рыжий?! Черный.

— Толстый?

— Опять с кем-то путаете. Тощий, узкоплечий, молодой, лет двадцать ему или около того… Веселенький такой мальчик, все улыбается, подшучивает… С деньгами.

— Откуда вы знаете, что с деньгами?

— Голубоглазого все посылал за червивкой. И деньги давал.

— Значит, вы утверждаете, что ваш муж не мог совершить это преступление? Где он провел ночь?

— Дома, наверно, где же ему еще ночевать?

— А вы не знаете? Разве вас не было дома?

— Не было.

— И где был муж тоже не знаете? Расскажите тогда, как сами провели ночь.

— Плохо провела. Можно бы и получше.

— А подробнее?

— Не надо. Совестно, — Борисихина посмотрела Галине Анатольевне в глаза и опустила их. — Ничего нового…

К тому времени, когда Борисихину доставили в кабинет следователя, уже было известно, как она провела ночь — еще один пример громадной оперативной работы.

Так вот, ее времяпровождение в эту озаренную пожаром ночь вызывало большие подозрения. Борисихина чуть ли не до утра ходила по городу, словно бы опасаясь появляться дома. Это можно было понять, как боязнь возмездия со стороны мужа, но она могла пойти ночевать и к свекру — там всегда ее принимали, если и без особого восторга, то весьма терпимо.

Около двадцати часов за ней в дом Жигунова пришел муж. Вначале его заверили, что Борисихиной здесь нет, но он не поверил, прошел в дом и обнаружил жену спящей. Юбка на столе, сапоги на ногах, голова под подушкой. Отец жил рядом, поэтому решили доставить ее к отцу, чтобы не тащить через весь город. Борисихина к тому времени пришла в себя и пообещала, что побыв часок у отца, сама приедет домой, как добропорядочная жена и мать семейства.

А через час, три, пять часов Борисихина не явилась домой. А от свекра ушла, как и договаривались, через часок, умывшись, поставив на место глаза, губы, брови. Во всяком случае, такие показания дали и сама Борисихина, и свекор.

Здесь была явная несуразица — для того ли муж выволакивал ее из дома Жигунова, чтобы оставить и уехать? Да и как он мог позволить жене добираться одной, зная в каком она состоянии? Кроме того, неизвестно, где он сам провел ночь. Поэтому версия о причастности Борисихина к преступлению не отбрасывалась. А к середине дня Засыпкина, наверно, лучше самой Борисихиной знала, как та провела ночь.

То ли она такая везучая, то ли знакомства настолько широки, то ли цель придала силы и сноровку, как бы там ни было, около девяти вечера ее видели в обществе хромого мужичонки. Их отношения позволяли предположить, что познакомились они недавно, возможно, в этот же вечер. Видели Борисихину с хромым у гастронома, у бакалейного отдела торгового центра, у ресторана, то есть, в местах, где можно было рассчитывать на выпивку. Городок небольшой, в девять вечера на улицах темно и пустынно, разговор Борисихиной с хромым слышен был за квартал. Описанию он не поддается, опустим его. Главное заключалось в том, что Борисихина не заметила ни хромоты своего попутчика, ни его усталости, заметила, осознала, что принадлежал он все-таки к мужскому полу, что имелись у него деньги и что он не прочь опрокинуть стаканчик-другой.

Когда-то Борисихина работала в торговле, у нее остались знакомства, но бывшие товарки, хорошо зная ее слабости червивки не дали. Она высказала все, что думает о подругах и, подхватив хромого под руку, двинулась с ним дальше. А тот уж и не рад, что связался, уже готов отправиться восвояси, да денег жалко, деньги на червивку Борисихина взяла себе.

Добрели до ресторана. Борисихина вошла внутрь, а хромой остался ждать на ступеньках, для него это заведение казалось недоступно высоким. Через час, когда терпение кончилось, решился заглянуть. И что же он видит? Видит он безжалостную картину — Борисихина прямо из бутылки пьет червивку, купленную на его кровные деньги, в то время как он вынужден мерзнуть на ступеньках. Единственное, что утешило бедолагу — еще две бутылки у Борисихиной плескались на дне авоськи, посверкивая в свете ночных, весенних фонарей.