Флажок на границе души - Тери Сан

   Я закрываю глаза и вижу плавно бегущие волны финского залива. Стою на камнях, а рядом стоит Он...

   Насмешливый демон с синими ледяными глазами и разметавшейся по ветру длинной чёлкой. Презрительная короткая усмешка, в которой поочерёдно отражаются тысячи эмоций. Шок, любопытство, затаённый интерес к запретному экземпляру и немного жалостливое отвращение, брезгливость, когда наши руки случайно соприкасаются, и подавленное желание отодвинуться подальше. Кажется, до этого момента бредового признания на отравленных солнцем камнях мы были друзьями. А потом ты решил поделиться этим открытием с окружающими, и о моей странности узнали все. И был этот гадский шёпот за спиной, и раздевалка, в которой... Отметаю это воспоминание.

   Интересно, можно ли винить людей за то, что они люди?

   Неистово расстреливаю зомби и с тоской смотрю на валяющийся на полу телефон.

   Я буду хорошим, Алекс. Мне ведь это ничего не стоит, побыть иногда хорошим. Тем милым обаятельным придурком, которого ты так любишь и ценишь. Которого ты каждый день грозишься придушить собственными руками, и которого ты не променяешь ни на какие сокровища мира, потому что ты так же, как и я...

   УСТАЛ ЖИТЬ СРЕДИ НОРМАЛЬНЫХ...

   И я буду ныть на одной высокой ноте, и скакать по дивану с чупиком во рту, и фальшиво петь твои любимые песни, и разбрасывать вещи, создавая вокруг себя привычный внутреннему состоянию хаос, пока не получу беззлобных п**дюлей, на которые я так отчаянно нарываюсь. И снова буду продолжать сходить с ума, с ещё большим энтузиазмом. А ты будешь хвататься за голову и глазами умолять меня угомониться. Но ты же первый начнёшь тормошить меня и доводить до идиотизма. Потому что ты боишься моей нормальности в тысячу раз больше любого самого закидонного моего безумия. Тебе страшно увидеть меня нормальным, выжженным дотла, настоящим, понять, что твоя безжалостная металлическая сила смята жестоким корабликом чужой воли. Ты боишься этого, безумно боишься понять однажды, что я нисколько в тебе не нуждаюсь, просто позволяю себе идти у тебя на поводу, играть по твоим и своим правилам; потому, что мне это нравится, тебе это нравится. Но одно неосторожное движение: шаг влево, шаг вправо - расстрел. Выстрел в душу - самый страшный на свете выстрел. Не бойся, Алекс, у меня никогда не хватит подлости его совершить, поступить с тобой так после всего того, что ты для меня сделал. Я слишком хорошо знаю, как это: быть убитым собственной верой в людей.

   Я сдаюсь тебе, сдаюсь себе, сдаюсь чувству, которое пугаюсь озвучить, легко, просто и беззлобно сдаюсь, как сдаюсь всегда. Моя постоянная капитуляция перед тобой, Алекс, видится вечной и безграничной. Ты никогда не поднимаешь руку, а я никогда не ударю тебя по-настоящему. Сила, сокрытая внутри, останется безмятежно спать на привязи. Вновь, как и всегда, первым набираю твой номер, чтобы услышать в трубке короткое облегчение, скрытое напускной суровостью и деланно безразличным тоном:

   - Ну, и что натворил на этот раз?

   И беззаботно отзываюсь в ответ:.

   - Позвонил в ОБЭП, и предложил им познакомиться с тобой поближе. Рассказал, какой ты замечательный парень.

   С радостным замиранием сердца ловлю минутную паузу, пока ты судорожно соображаешь, что из этого является безобидной шуткой, а что - очень и очень злой шуткой. Которую тоже вполне можно ожидать с моей стороны.

   Кайфую в тот миг, когда в твоей душе происходит отчаянная борьба между чувствами ко мне и здравым смыслом, который советует тебе послать меня куда подальше. Да хотя бы за мои шутки.

   И испытываю почти оргазм, слыша твоё немного усталое и смирившееся:

   - Ну, и когда ждать гостей?

   И, уже почти рыдая во весь голос, чтобы не заржать, философски сообщаю в телефонную трубку:

   -Та не ссы. За тобой сами приедут. Тебе что из вещей собрать?

   Улыбаюсь, не в силах сдерживаться, улыбаюсь идиотски от уха до уха, слыша в трубке твоё лаконичное, полное скрытой любви:

   - Тебя!

   Издаю идиотский счастливый гогот, ясно представляя, как ты морщишься, отодвигая трубку от уха. Знаю, что ты тоже улыбаешься вместе со мной, даже искренне подозревая, что я такой идиот, с которого вполне станется и не пошутить. Просто ради шутки.

   А где-то там, в душной тесноте автобуса, едут те, кому разрешил держаться за руки великолепный автор Кицунэ.

   И стонет под чьими-то жадными ласками тот, кто никогда не пожелает уйти, однажды вырвавшись из-под пера уставшего от словоблудия Пэка.

   Алекс открывает дверь, и я сбиваю его с ног, чтобы накинуться жадно и нетерпеливо, без всяких прелюдий и ласк, на которых моего терпения вечно не хватает. Но я готов платить за это даже болью, и дарить Алексу свою боль, своё безумие, и мой не прекращающий болтать глупости язык.

   Иногда, чтобы позлить Алекса, я болтаю во время секса, комментируя этот нехитрый процесс, и каждый раз балдею, осознавая, насколько хватает его бесконечного каменного терпения. Окажись я на его месте, тысячу раз бы себя придушил.

   Но Алекс никогда не позволит моей несдержанности взять над собой верх. Даже в те минуты, когда глаза его сияют, и он буквально выпрыгивает из собственных штанов, желая засадить мне там, где удалось отловить. Он неторопливо, с достоинством настоящего аристократа, ("Тоскливое "б**дь". В такие моменты в гробу я видал его грёбаные привычки") затаскивает меня в комнату и решительно освобождается из моего плена, чтобы впихнуть мне в руки книгу и дать возможность увидеть написанное, оценить...

   Неверяще смотрю на него, ошарашено вскидывая глаза.

   Слов нет даже на то, чтобы говорить. Только лишь перехватывает дыхание от внезапного дурацкого спазма. Глаза Алекса смеются самодовольством извечного превосходства самовлюбленного льва, наслаждающегося своим законным прайдом.

   С заглавной страницы смотрит на меня такое знакомое название и любимое имя очередного божества. Кицунэ. И длинная цепочка тех, кого я в своё время возводил на очередной алтарь своего сумасшествия.

   - Не спрашивай. Держи свой эксклюзив. И заканчивай выносить мне мозг.

   Лев, смеясь, скалит зубы и, забирая из моих рук книгу, заваливает меня на всё ещё разобранный диван для того, чтобы насладиться своей заслуженной добычей.

   Вонзить в меня свои зубы и когти, пометить яростными и нежными укусами. Вбить в мятые простыни, с неистовом рычанием ставя на мне свою очередную метку.

   - Моё, млять!

   Для того, чтобы потом отпустить, снисходительно разрешая мне вцепиться в новенькую обложку.

   И, радостно вопя, скакать по дивану и прыгать по его животу с видом полного, абсолютно счастливого идиотизма. Болтать, дурацки смеясь, перемежая слова с поцелуями, и снова расплачиваться за свои прыжки и трёп, и поцелуи, сжимая пахнущую типографской краской книгу, и не желая выпустить её ни на минуту. Словно она исчезнет как наваждение, уничтоженная бесконечной, не иссякающей страстью Алекса.