Сочинения Козьмы Пруткова - Козьма Прутков

В примечаниях полковника сквозит, однако, не только достойная жалости умственная невинность. Замечая, что в сочинении офицера Фаддея Пруткова не упоминается о службе «престол-отечеству», что в них есть «неприличный намек на маневры» и т.п., критик делает косвенный политический донос,— на всякий случай, как бы чего не вышло, отдаленно перекликаясь с будущим чеховским Беликовым. В свете такой невольной переклички образ «мысли» критика-ретрограда приобретает немалую актуальность. До сих пор еще не перевелась порода людей, которые, надежно огородившись частоколом соответствующих проверенных цитат, видят «односторонность», чуть ли не преступность во всякой попытке мысли выйти за пределы общих мест, за пределы самоочевидного. Можно представить себе недоумение и страх подобного фельдфебеля, назначенного в Вольтеры (говоря известными грибоедовскими словами), когда он, зная, что в пьесе должна быть и завязка, и развязка, и многое другое, читает прутковские пьесы и отчаивается: при чем тут турка? Когда же это бывает? Такой критик даже автора «Медного всадника» обвинил бы в мистике за «тяжело-звонкое скаканье» (ибо «когда же это бывает?»), если бы этим автором был не Пушкин.

Если «Проект...», сочиненный чиновником К. П. Прутковым, являет собою открытую сатиру на охранительство и особых разъяснений не требует, то «Военные афоризмы» или «Торжество добродетели» — произведения более сложного рода.

Так, последнее — великолепная сатира на обстановку всеобщей слежки и подозрительности в деспотическом государстве, которое, «наслаждаясь либеральными политическими учреждениями, повинуется вместе с тем малейшему указанию власти». В обычную схему комедии о борьбе за «местечко» с взаимными подножками и пр. авторы вводят агента «министерства народного подозрения», который, «целуя взасос» очередную жертву, с беспредельным сладострастьем «вписывает» ее в специальный реестр: «Я в настоящее время знаю очень немногих благонадежных,— остальные почти все у нас вписаны. Скоро придется вписать и последних». Политически казнив своих «друзей», полковник Биенинтенсионне — весь умиление: «Друзья мои! Позвольте утереть слезу сострадания и расцеловать вас! (Утирает слезу сострадания...)» и т. д.

Но Прутков есть Прутков: только читатель настроился на восприятие «всамделишной» сатиры, как вдруг министр вторично требует экипаж: «Карету, как сказано выше!..» Актуальная сатира, и подтрунивание над чересчур облегченным «легким» жанром, и просто избыточная жизнерадостная «бойкость» — все это в неразложимом сплаве придает фарсу о «министре плодородия», как и многим другим характерным вещам Пруткова, неповторимый отпечаток.

Козьма Прутков требует от читателя особого настроения. В известном смысле, он — обманщик: его лицо обещает гораздо менее того, что может дать его книга. Поэтому, вознамерившись просто развлечься, посмеяться над «казенностью» и т.п., можно закрыть эту книгу с разочарованием. Только помня о том, что Прутков глубже и значительнее плоского «обличительства», можно ощутить его собственное значение в многообразии русской литературы.

В. Сквозников

Примечания:

[1] Братья Алексей (1821—1908), Владимир (1830—1884) и Александр (1826—1896) Михайловичи Жемчужниковы и их двоюродный брат поэт Алексей Константинович Толстой (1817—1875).

[2] См., напр., рецензию в журнале «Неделя», 1884, № 9, с. 313—315.

[3] Об этом издевательски писал М. Филиппов, издатель журнала «Век», один из похитителей имени К. Пруткова (см. «Век», 1883, апрель, VI отдел, с. 75-76).

[4] Неоднократно высказанное мнение П. Н. Беркова, напр., в кн.: Козьма   Прутков.  Полн. собр. соч. М.—Л., «Academia», 1933, с. 591.

[5] См. сопроводительные редакционные заметки к сериям «Пух и перья» (Н. А. Добролюбов. Полн. собр. соч., т. 6. М., ГИХЛ, 1939, с. 128 и 156).

[6] Полное собрание сочинений  Козьмы Пруткова. Л., «Советский   писатель», 1949, с. XXVI и XL.

[7] Ф.   М.  Достоевский,  Полн. собр. худож. произведений, т. XI. М.-Л., ГИЗ,1929, с. 71.

[8] Механизм» пародий на стихи поэтов «чистого искусства» прослежен в кн.:  П.Н.    Берков. Козьма Прутков, директор Пробирной Палатки и поэт. Л., Изд-во АН СССР, 1933, с. 173—177.

[9] Жан де Лабрюйер. Характеры, или Нравы нынешнего века. М.—Л., «Художественная литература», 1964, с. 239.

[10] Статья Вл. Соловьева. Энциклопедический словарь Ф. А. Брокгауза — И. А. Эфрона, т. 25а. СПб., 1898, стлб. 634,

[11]  Н. В. Гоголь.  Собр. соч. в 6-ти томах, т. 5. М.,   Гослитиздат,   1959, с. 113, 114.

[12] Император Павел Первый, историко-биографический очерк Н. К. Шильдера. СПб., 1901, с. 130. (Письмо наследника Павла Н. И. Панину.)

[13]  Н. Котляревский.   Старинные портреты. СПб,  1907, с. 388.

[14] Обратим внимание на эпиграфы ко всем трем разделам «Полного собрания сочинений К. Пруткова».

[15] Так, «оттолкнувшись» от цитаты из стихотворения Лермонтова, князь Батог-Батыев отправляется странствовать на Восток,— «а сзади, как вы сами можете себе представить, синеет гнилой Запад!», и наконец, он забирается в такую «самую восточную страну», где и спереди восток, и с боков восток, и сзади восток,— «короче: везде и повсюду один нескончаемый восток!».

[16] Они собраны в кн.: П. Н. Берков. Козьма Прутков, директор Пробирной Палатки и поэт. Л., Изд-во АН СССР, 1933, с. 47—50.

Досуги и пух и перья

Поощрение столь же необходимо гениальному писателю, сколь необходима канифоль смычку виртуоза.

Daunen und Federn

Читатель, вот мои «Досуги»... Суди беспристрастно! Это только частица написанного. Я пишу с детства. У меня много неконченого (d'inacheve)! Издаю пока отрывок. Ты спросишь: зачем? Отвечаю: я хочу славы. Слава тешит человека. Слава, говорят, «дым»; это неправда. Я этому не верю!

Я поэт, поэт даровитый! Я в этом убедился; убедился, читая других: если они поэты, так и я тоже!.. Суди, говорю, сам, да суди беспристрастно! Я ищу справедливости; снисхожденья не надо; я не прошу снисхожденья!..

Читатель, до свиданья! Коли эти сочинения понравятся, прочтешь и другие. Запас у меня велик, материалов много; нужен только зодчий, нужен архитектор; я хороший архитектор!

Читатель, прощай! Смотри же, читай со вниманьем да не поминай лихом!

Твой доброжелатель —

Козьма Прутков.

11 апреля

1853 года (annus, i) (Год, года (лат.)).

Фельетонист, я пробежал твою статейку в № 80 «С.-Петербургских ведомостей». Ты в ней упоминаешь обо мне; это ничего. Но ты в ней неосновательно хулишь меня! За это не похвалю, хотя ты, очевидно, домогаешься моей похвалы.

Ты утверждаешь, что я пишу пародии? Отнюдь!.. Я совсем не пишу пародий! Я никогда не писал пародий! Откуда ты взял, будто я пишу пародии?! Я просто анализировал в уме своем большинство поэтов, имевших успех; этот анализ привел меня к синтезису; ибо дарования, рассыпанные между другими поэтами порознь, оказались совмещенными все во мне едином!.. Прийдя к такому сознанию, я решился писать. Решившись писать, я пожелал славы. Пожелав славы, я избрал вернейший к ней путь: подражание именно тем поэтам, которые уже приобрели ее в некоторой степени. Слышишь ли? — «подражание», а не пародию!.. Откуда же ты взял, будто я пишу пародии?!

В этом направлении написан мною и «Спор древних греческих философов об изящном». Как же ты, фельетонист, уверяешь, будто для него «нет образца в современной литературе»? Я, твердый в своем направлении, как кремень, не мог бы и написать этот «Спор», если бы не видел для него «образца в современной литературе»!.. Тебе показалась устарелою форма этого «Спора»; и тут не так! Форма самая обыкновенная, разговорная, драматическая, вполне соответствующая этому, истинно драматическому, моему созданию!.. Да и где ты видел, чтобы драматические произведения были написаны не в разговорной форме?!

Затем ты, подобно другим, приписываешь, кажется, моему перу и «Гномов» и прочие «Сцены из обыденной жизни»? [2] О, это жестокая ошибка! Ты вчитайся в оглавление, вникни в мои произведения и тогда поймешь, как дважды два четыре: что в «Ералаши» мое и что не мое!..

Послушай, фельетонист! — я вижу по твоему слогу, что ты еще новичок в литературе; однако ты уже успел набить себе руку; это хорошо! Теперь тебе надо добиваться славы; слава тешит человека!.. Слава, говорят, «дым»; но это неправда! Ты не верь этому, фельетонист! — Итак, во имя литературной твоей славы, прошу тебя: не называй вперед моих произведений пародиями! Иначе я тоже стану уверять, что все твои фельетоны не что иное, как пародии; ибо они как две капли воды похожи на все прочие газетные фельетоны!