Правила бунта (ЛП) - Харт Калли

ГЛАВА 2

КЭРРИ

ЧЕТЫРЕ ДНЯ СПУСТЯ

— Что... ты… сделала?

Будучи рыжеволосой, Пресли склонна краснеть всякий раз, когда у нее возникает малейшая реакция на что-то. Сейчас ее щеки пылают. Подруга довольная и счастливая развалилась в изножье моей кровати, как комнатная собачка ростом под метр восемьдесят, но в тот момент, когда я упомянула имя Пакса Дэвиса, резко выпрямилась и уставилась на меня так, словно я только что сказала ей, что убила Далай-ламу.

— Что значит «ты сцепилась с Дэшилом Ловеттом»?

Вульф-Холл — продуваемое сквозняками, жуткое старое здание, полное кривых коридоров и темных закоулков. Оно было построено еще в середине 1800-х годов и, в отличие от многих других частных академий, всегда являлось таковым. Здесь была академия, когда двери только впервые открылись и так и останется ею, пока двери в конце концов не закроются. Моя спальня находится на третьем этаже здания в женском крыле главного корпуса. И надо заметить, что она одна из самых маленьких. У многих других девочек комнаты достаточно большие, чтобы поместились диван и нормальный стол для занятий, но моя крохотная комната едва вмещает мою кровать, меня и Пресли.

Я потираю лицо и со стоном пробираюсь по ничтожной полоске свободного пространства между кроватью и стеной, направляясь к окну. По крайней мере, у меня приличный вид. Обсерватория с видом на Вульф-Холл — мое любимое место на территории школы. Ночью небольшой приземистый блок здания освещается огнями, силуэт его толстой куполообразной крыши хорошо виден на фоне множества звезд.

Я упираю руки в бока и вздыхаю.

— Это было четыре дня назад, Прес. Пустяки.

— Это определенно не пустяки. Я уезжаю на похороны, а ты связываешься с парнями из Бунт-Хауса? Какого хрена! Мне нужна каждая деталь.

Ее удивление вполне оправданно: мое поведение в больнице было не в моем характере. Прижимаюсь лбом к окну, желая, чтобы мы могли поговорить о чем-нибудь другом.

— Не знаю. Я увидела его сидящим там и очень разозлилась. Парень уставился на меня с таким ошеломленным выражением лица, как будто у меня выросло две головы. Он даже не спросил, почему я в больнице. Я сама сказала ему.

— Ты сказала, что он был в нижнем белье, весь в крови, — замечает Пресли.

Ненавижу, когда она на что-то указывает. Ее логика все время мешает мне возмущаться. Если бы она была хоть какой-то подругой, то согласилась бы со мной и держала рот на замке, а не лезла со своими «доводами» и «сомнениями». Хотя я знаю, что она права. Да, Дэшил Ловетт, Бог Солнца Вульф-Холла, был ранен. Его лицо было таким пепельно-серым, что казалось, он вот-вот потеряет сознание.

Прес хмурится.

— Подожди. Ты расскажешь мне, почему была в больнице?

— У них был день донора, вот и все. Я пошла туда, чтобы сдать кровь.

— Повезло тебе. Дэш, должно быть, подумал, что ты милая, раз делаешь это.

— Меня не волнует, что обо мне думает Дэшил Ловетт. — Отличная шутка. Сейчас надорву живот от смеха. Мысленно. Но я еще не отказалась от самоуважения. Если открыто признаюсь Пресли, что влюблена в парня, шарада закончится. Придется признать, что я так же восприимчива к его хорошенькому личику, как и все остальные падающие к его ногам в обморок идиотки.

Пресли хихикает. Она заплетает бахрому покрывала на моей кровати в маленькие косички.

— Неприятно это говорить, но ты слишком зациклилась на этой стычке в больнице. Как ты сказала, это случилось четыре дня назад. Думаешь, Дэш сейчас в своей комнате переживает из-за мимолетной встречи с тобой?

Из всех студентов академии Вульф-Холл только трое не проживают на ее территории. Только троим разрешено жить за пределами кампуса самостоятельно. Первокурсников в первый год их пребывания в Вульф-Холле набивают в комнаты общежития. По десять человек на комнату. Как только заканчиваешь свой первый год в академии, тебе, Слава Богу, выделяют отдельную комнату. Но Пакс Дэвис, Дэшил Ловетт и Рэн Джейкоби? Это особый случай.

Даже по отдельности их семьи богаче, чем все семьи остальных учеников вместе взятые. Такое богатство дает сумасшедшие привилегии в таком месте, как это. Вот так Дэш, Пакс и Рэн поселились в Бунт-Хаусе и, в свою очередь, стали «парнями из Бунт-Хауса». Предполагается, что с ними в доме живет взрослый опекун, но все знают, что их только трое, даже декан Харкорт, директриса школы.

Полная хрень.

Если повернуться лицом на восток и немного высунутьчя из окна, то можно увидеть огни Бунт-Хауса. Впрочем, не то чтобы мне этого хочется. Это будет странно.

— Ну, — говорит Пресли, отбрасывая бахрому, — почти пора выходить.

— Уверена, что все еще хочешь пойти?

— На вечеринку? — Девушка смотрит на меня так, словно я собираюсь дать задний ход. — Конечно же я хочу поехать. Я уже несколько месяцев не веселилась. Кроме того, не думаю, что тебе есть о чем беспокоиться. Дэша там даже не будет. Ты же знаешь, они терпеть не могут городские вечеринки.

Ее слова должны успокаивать, но они звучат мрачно. Пресли хотела бы, чтобы то, что она только что сказала, не было правдой. Парни из Бунт-Хауса не любят появляться на городских вечеринках. Дэшила там не будет, а значит, и Пакса тоже. Я упрямо отказываюсь признавать свою влюбленность в Ловетта, но Пресли не похожа на меня. Она не связана теми же правилами и прямолинейна. Поэтому, когда восемнадцать месяцев назад та объявила, что влюблена в Пакса, стоя перед «Прачечной самообслуживания и игровым залом Гилбертсона», я поверила ей без вопросов. Стоит Пресли остановиться на чем-то или на ком-то, это все. Конец. Она будет верна этому человеку до конца времен, независимо от того, будут ли ее чувства взаимны или нет. Пресли влюблена в Пакса Дэвиса уже почти два года, и я никак не могу понять почему. Парень явно нуждается в лоботомии.

— Если ты так уверена, что никого из них там не будет, тогда почему на тебе это платье? — спрашиваю я. Это платье. Оно напоминает мне космос — темно-синее, пронизанное тонкими серебряными нитями, похожими на падающие звезды.

Прес бросает взгляд на очень тесное, ультракороткое платье, в которое та влезла полчаса назад, и снова краснеет. Полгода назад она подслушала, как Пакс говорил кому-то в столовой, что его любимый цвет — королевский синий. С тех пор Пресли надевает это платье на «ключевые», по ее мнению, вечеринки и светские рауты в надежде, что Пакс увидит ее в этом клочке синей материи и упадет ниц перед ней. До сих пор парень отсутствовал на всех вышеупомянутых мероприятиях.

— Это моя обычная униформа для вечеринок. Тусовочные доспехи. Я так часто носила его, что теперь не могу выбрать ничего другого, — говорит она.

Окидываю взглядом ее высокую стройную фигуру. Девушка классически красива, с царственным взглядом. Чистое безумие, что Пакс до сих пор ее не заметил.

Я никогда не пыталась одеться так, чтобы привлечь внимание Дэша. Какой в этом смысл? Я слышу в голове грубый голос Олдермена, который твердым тоном повторяет правило номер три, как всегда делает, когда звонит: «Никаких парней. Повторяю, абсолютно НИКАКИХ парней. Никаких свиданий и влюбленностей. Ни в коем случае. Я серьезно, малышка. НИКАКИХ ПАРНЕЙ!»

Я не должна фантазировать о Дэшиле Ловетте. Не должна даже думать о его имени. Но беда в том, что о Дэше невероятно трудно не думать. Он светловолосый, кареглазый ученик частной американской школы и, черт возьми, выходец из знати. Английской знати. Такого рода знати, как в книгах «Гордость и предубеждение» и «Разум и чувства». Даже если бы я не жила по правилам Олдермена, не имело бы значения, что на мне надето. Я могла бы одеться в самый тесный, нелепый наряд, одобренный Джейн Остин, и это все равно не имело бы значения. Потому что все равно была бы недостойна и оставалась не замеченной. Дэш доказал это на днях, когда посмотрел на меня так, словно никогда не видел, ни разу за всю свою избалованную жизнь. Надменный ублюдок.