Дыханье ровного огня - Татьяна Шипошина

— Не загноился?

— Нет.

На другие вопросы у Костика фантазии не хватило. Так и сидели, едва касаясь друг друга, и каждое прикосновение отзывалось в обоих, как эхо.

— Товарищи! Надо выпить! — Димка: уверенно распоряжался за столом. — Нельзя останавливаться на достигнутом.

— А давайте — за кого пьём, пусть стишок рассказывает, или песенку поёт! — сказала Настя.

— Желание именинницы — закон! Сейчас! — и Димка поднялся, и выпорхнул из комнаты.

И он вернулся через некоторое время, неся гитару. Красивую, большую, недешёвую гитару.

Тут уж не только Раискино сердце дрогнуло.

— За Димку!

— За Димку!

Димка тронул струны гитары, и запел приятным голосом. Песня была о любви. Неизвестная песня, откровенная и красивая.

Видно было, что Димка привык ко всеобщему вниманию, и к лидерству за столом — привык. Наверное, к лидерству — не только за столом.

Красив был Димка! И играл он хорошо, уверенно перебирая струны.

Сначала Димка смотрел в сторону Раиски, которая раскраснелась, ну, уж извините за сравнение — как роза.

Потом Димка перевёл томный взгляд на Ипатьеву, затем, очень быстро — на Макарову. Затем — на Настю.

Настя сидела, глаза прикрыв, и Димкиного взгляда не заметила.

И тогда Димка остановил свой взгляд на Поливиной, которая сидела в обнимку с мужем.

Хороша была Поливина, ух, хороша! Не девчоночьей, а женской уже красой хороша была Поливина. Молодка!

Песня закончилась, и все на минутку остались в тишине. Потом захлопали в ладоши.

— Ух ты! Здорово!

— Димка! Какой ты молодец! Ты учился?

— Учился, учился! За кого следующего пьём?

— За меня давайте! А то тут тоску развели некоторые! Дай-ка гитару! — Серёжка тоже немного умел играть. Не так хорошо, как Димка — но умел.

И Серёжка завёл песню весёлую, петую-перепетую, которую уже больше года пели девчонки на всех своих скромных посиделках. И все подпевали с удовольствием:

И унёс он штаны мои в воду, Мировые, в полоску, штаны.

— Всё! Хватит пьянствовать! — сказал Серёжка, закончив песню. — Танцевать давайте!

Магнитофончик был маленький, звук — никудышний. Но мелодия зазвучала…

— Именинница! — подошёл Серёжка к Насте. — Позвольте пригласить вас.

Настя доверяла Серёжке, и танцевала с ним без напряжения, без смущения.

— Кажется, ты Костику понравилась, — сказал Серёжка на ухо Насте.

— Да брось ты…

— Точно, точно. Костик — хороший парень. Он из Вологды, а с детства о море мечтал. К морю бегал. Его тоже, как и тебя, бабка растила.

— А родители?

— Отец — погиб, а мать — вроде бы от болезни умерла. Не знаю точно. Так что смотри, Настя. Парень хороший. Я его с Зинкой всё хотел познакомить, а она — ни в какую.

— Я отбивать никого не хочу.

Как можно отбить того, кто не прибился? — сказал Серёжка.

«Неужели не знаешь, куда Зинка прибилась, и сама отбиться не может», — подумала про себя Настя.

Раиска танцевала со своим кавалером, а Костик пригласил Наташку Поливину.

Дальше танец был быстрым, и плясали все. Плясали до изнеможения.

А следующий медленный танец Настя танцевала с Костиком. Костик был роста не очень высокого, и плотным, как Серёжка, не был. Скорее — худеньким был.

Настя боялась поднять глаза. Чужой запах, шершавая ткань тёмно-синей форменной рубахи. Почему-то чьи-то руки обняли её. И вот уже её голова лежит на чьей-то груди, и нет сил у неё — ни подвинуть, ни поднять свою голову.

И Настя поддалась. Она уже и не пыталась голову поднять. И обнимающим её рукам покорилась. И окончание музыки услышала не сразу.

— Так, не спать! Не спать! Все к столу! За именинницу давно не пили! — Димка; уже наливал.

День рождения продолжался.

Глава 9

— Настя, с тебя романс, — сказала Наташка, когда все выпили.

— Давай, Настя! — поддержала и Макарова. — Димка, а ты, может, подыграешь?

— Давай я, — сказал Костик.

— Ого, сколько гитаристов у нас! — всплеснула руками Раиска.

— Какой спеть-то? — спросила Настя.

— «Дыханье ровного огня», — заказала Зинка.

— Давайте. Подпевайте только.

Романс был старый, и не очень известный. От бабушки к Насте перешёл.

А девчонки подпевали тихонько. Подпевали так, как от Насти слышали.

Дыханье ровного огня,И кисти старенького пледа,Ещё — неспешная беседаПод краски гаснущего дня.Дыханье ровного огня,Тепло сердец, тепло камина.И будет ночи — половинаСпускаться, звёздами звеня.Дыханье ровного огня —Живого пламени венчанье!И лишь такое окончанье,В котором — нечего менять.Дыханье ровного огня!Души неугасимо пламя,И да пребудет Бог меж нами —В дыханъи ровного огня…

Не всё было понятно девчонкам в этом романсе. Но именно это — и завораживало. И Костик сумел подыграть. И даже подтянул тихонько, почти шепотом:

И да пребудет Бог меж нами —В дыханьи ровного огня!

Есть особая прелесть в песнях прошлых лет. В интонациях голосов, сохранённых пластинками. А как иначе?

Как иначе нам их понять — их, ушедших в неохватную, необъяснимую даль? Как понять тех, кто жил до нас?

И как нам вообще — друг друга понять?

Как нам понять, что там, в глубине, в человеческой душе?

Скажи мне, что ты поёшь, и я скажу, кто ты. Что, что рвётся из тебя наружу, преображаясь в звуки твоей песни?

Мы сами выбираем, что нам петь, и какие песни нам слушать.

Чему нам внимать.

И попробуйте оспорить свободу этого выбора!

Вы можете лгать своими словами, движениями, поступками. Вы можете унижаться, и даже хамить. Вас можно заставить силой сказать, на виду у всех, что-нибудь непотребное, или что-нибудь лживое.

Но кто же скомандует вам, что вам мурлыкать по утрам, в ванной!

Было уже поздно. Белые ночи ещё не начались, и сумерки определённо указывали на то, что курсантам пора уходить.

Вот уже и девчонки собрались курсантов провожать: Наташка, Настя, Зина, Татьяна. В комнате оставались только Раиска и Димка.

— Я… это… Я посуду уберу пока… — Раиска усиленно переставляла тарелки.

Удивительная вещь, всё-таки, эти тарелки. Как они выручают в некоторых ситуациях!

— Да! — откликнулся Димка. — А я помогу.

— Мойте, мойте. Только не перепутайте ничего!

— Не волнуйтесь, не перепутаем.

— Дима, мы за вас спокойны, — Наташка Поливина многозначительно посмотрела на Димку и захлопнула дверь.

Вечер был окончен.

И только у самого трамвая Костик сказал Насте:

— Я к тебе приду. Как только отпустят. Не прогонишь?

— Нет.

— Я приду.

— Да.

«Боже мой! — думала Настя, возвращаясь в общежитие. — Вот оно, вот оно и пришло. Неужели и я могу понравиться кому-то? И у меня может быть любовь, семья, дети?»

Сердце пело: «Да! Да! Да!» Щека ещё чувствовала шершавую ткань морской форменной рубахи.

Настя приложила руку к своей щеке.

«Нет! Нет! Ишь, как размечталась! Куда тебе? Разве что-нибудь хорошее может случиться с тобой?» — всплывала изнутри противная, упорная и навязчивая мысль.

Такая обычная, такая узнаваемая мысль…

«Да!» «Нет!» «Да!» «Нет!»

— Настя! Проснись! Мы пришли уже! — толкнула Настю Поливина.

Настя действительно не видела ничего вокруг. Девчонки уже стояли перед дверью в свою комнату.

День рождения был окончен.

Глава 10

Эх, Макарова-Макарова. Пропала твоя бедная головушка! Вот уже несколько раз прогуливала Макарова занятия, чтобы остаться, в дневное время, наедине со своим Святославом. Наедине — в большой старинной квартире, похожей на музей.

Думала ли Танька Макарова, чем всё закончится? Думала, конечно. Думать-то думала, да так ни до чего и не додумалась.

Представить себя хозяйкой, хоть и молодой, в музее этом — Танька не могла, как ни пыталась.

А представить, что Святослав сможет покинуть всё это ради неё, ради Таньки…

Нет, это тоже в её голове не укладывалось.

Но некая мучительная нежность, которую испытывала Танька к Светику, была несравнима ни с чем.

Ни со страхом, ни со стыдом, ни с мыслями о будущем.

Танька приняла решение, и следовала ему.

Недолгим было Танькино счастье. Мать Светика застала их дома вдвоём.

Мать Светика кипела от унижения и негодования.

— Ты! Нищенка! Как ты посмела! — мать Светика, вроде бы, начала говорить спокойно, но быстро перешла на крик.

Кажется, ещё немного, и она бы вцепилась Таньке в волосы.