Где кончается небо - Фернандо Мариас

— Солдаты! — выкрикнул полковник, сжимая в руке пистолет, который он только что вытащил из кобуры. — Несколько часов тому назад наша славная армия восстала с оружием в руках против Республики и ее продажных правителей. Настало время спасти Испанию! Да здравствует Испания!

— Ура-а-а!

— Да здравствует армия!

— Ура-а-а!

— Солдаты! — продолжал он, когда крики утихли. — Настал час выполнить ваш священный долг! Помните об этом! Надлежащие распоряжения вы получите от своих командиров.

Тут я потерял равновесие и покатился вниз по картофельному склону; сверху на меня посыпалась неочищенная картошка.

Вот так, Констанца, началась для меня гражданская война, не будь которой, я никогда бы не узнал тебя.

Существуют ли на свете случайности? Этого я никогда не знал, не знаю и сейчас. Если бы за пятнадцать лет до начала войны меня, новорожденного, отправили в другой приют, в одну из тех провинций, что сохранили верность Республике, история моя была бы совсем другой. Наверняка я бы никогда не узнал о твоем существовании. Но и в провинции, ставшей на сторону мятежников, все равно все пошло бы по-другому, не случись события, без которого мы с тобой никогда бы не встретились. Событием этим стало появление в моей жизни капитана Луиса Кортеса.

Это случилось в двадцатых числах июля, ранним утром. Война к тому времени шла уже с неделю.

Я закончил работу на кухне и безуспешно пытался уснуть на своей койке. Мне было одиноко, и теперь, с началом войны, к одиночеству примешивалась тревога. Нет, в казарме, за пределы которой я вообще не выходил, царило спокойствие. В Авиле мятежники взяли власть без единого выстрела. И все же затишье это было тоскливым. Я слышал, о чем говорили солдаты, которые возвращались с заданий из города и окрестных деревень. Повсюду шла охота на наших врагов, их хватали, сажали в тюрьмы, расстреливали. Только вот врагами этими были обычные местные жители. Моим монахиням наверняка ничто не угрожает, они ведь за наших. Но не случилось ли чего с парнем, который каждое утро привозил хлеб к нам в приют? Он был постарше меня, почти совсем взрослый; монахини ласково называли его «красным» и часто говорили шутя, что когда-нибудь он непременно угодит за решетку, если не перестанет «городить всякую ересь». Что с ним теперь? Может, его забрали? А может, уже расстреляли? Эти мысли не давали мне покоя на рассвете того июльского дня.

И тут я услыхал этот волшебный шум. Я слышал его впервые в жизни, но столько раз воображал себе, что почти узнал. Странно: незнакомые звуки, внезапно раздавшиеся среди полной тишины, могут с непривычки испугать человека. А вот этот шум наполнил мое сердце ликованием. Он доносился издалека. А вдруг это?… Не веря себе и все-таки надеясь, я осторожно встал и оделся, стараясь не разбудить других ребят, которые спали рядом. Я выскользнул во двор через боковую дверь и спрятался за кабиной грузовика, стоявшего в нескольких метрах у входа. Меньше всего мне хотелось, чтобы кто-нибудь меня заметил и заставил вернуться в казарму.

Кажется, здесь меня никто не увидит. Сердце оглушительно колотилось, не давая толком прислушаться, но все-таки, собравшись, я различил вдали этот механический мерный шум, исходящий — в этом я уже не сомневался — откуда-то сверху. Он доносился с неба, этот шум, и он приближался. У меня больше не было сил терпеть; забыв об осторожности, я вышел из своего укрытия и встал посреди двора.

Рокот становился все отчетливей. Я вглядывался в небо. Север, юг, восток, запад… ничего не видно. Пусть это окажется правдой, а не игрой моего воображения! — взмолился я. А что если это гудит какой-нибудь танк с плохо смазанным мотором?… Да нет, быть такого не может. Рокот доносился сверху, в этом я был уверен. Только вот откуда? И тут я сообразил. Чтобы сесть, самолету нужна посадочная полоса, а для этой цели здесь годилось только одно место — большой ровный пустырь позади казармы.

Туда я и побежал, надеясь увидеть там свою мечту, словно от этого зависела моя жизнь. Я встал посреди пустыря, вглядываясь в небо из-под руки и стараясь дышать потише, чтобы возбужденное сопение не помешало мне определить, откуда все-таки доносится рокот мотора.

Три человека в коричневых комбинезонах вышли из сарая, переоборудованного под мастерскую, и направились к тому месту, где я стоял. Они оживленно переговаривались, улыбались, делились друг с другом папиросами — словом, им было не до меня. Только бы они не заметили моего присутствия до того, как самолет приземлится! А он уже был совсем близко, и мотор его ревел мощно и ликующе.

Вдруг один из механиков поднял глаза и увидел меня. Он бросился ко мне, размахивая руками. Все мои мысли были только о приближающемся самолете, я был на седьмом небе от счастья и не сразу понял, чего хочет от меня этот перепуганный человек. Предупредить меня о какой-то опасности, что ли? Я обернулся — и в нескольких шагах от себя увидел смерть. Прямо на меня надвигался огромный самолет. Еще мгновение — и его лопасти разрубят меня на части.

Бежать? Поздно! Я не мог издать ни звука — только зажмурился изо всех сил. И вот тогда из моей груди вырвался вопль, которого, конечно, никто не услышал из-за чудовищного рева мотора. Чья-то рука ухватила меня за шиворот, подняла в воздух и потащила. Я безвольно болтался на весу, как тряпичная кукла, даже не пытаясь ухватиться за что-то. Теперь, много лет спустя, мне кажется, что я вообразил, будто лечу, и вопреки страху находил в этом процессе некоторое удовольствие. Мои губы шевелились, бормоча вместо молитвы привычную дурацкую присказку: картошка раз, картошка два, — только считал я не картофелины, а метры, которые пролетел в воздухе. Раз, два — и так до десяти. Раз, два… Я грохнулся на землю, меня еще немного протащило по гравию. Камешки царапали мне ноги, грудь, лицо… И вот наконец я остановился. Можно сказать, совершил посадку. Все болело. Я попытался открыть глаза — и, как ни странно, мне это удалось.

Жив я или мертв? А может, я где-то посередине, на полпути к смерти или, наоборот, к жизни?

Кто-то тряс меня изо всех сил и что-то кричал мне в самое ухо. Монахини рассказывали нам про Святого Петра, про то, что он носит при себе ключи от райских врат, а вот насчет того, что он трясет новоприбывшего как грушу, ничего не говорили.

Я поднял глаза. Самолет опять набирал высоту. Затем он развернулся и снова пошел на посадку. Может, он решил вернуться, чтобы добить меня? Как бы там ни было, я не трогался с места — просто не мог отвести от него глаз. Он снизился, ловко управившись с ветром и воздушными потоками, коснулся колесами земли и покатился на бешеной скорости, время от времени взбрыкивая, как разъяренный жеребец. Потом он начал тормозить; мне уже не казалось, что он вот-вот развалится. Вскоре, сбавив скорость, он плавно, уверенно и неспешно заскользил по полосе.

Хотя на мне живого места не было, я расплылся в широкой улыбке: до меня дошло, почему я остался в живых. В самый последний момент, увидев меня, летчик ухитрился снова поднять самолет в воздух, чтобы меня не переехать. Он спас мне жизнь! Я смотрел на кабину. Вот сейчас он выйдет через эту дверцу. Двое механиков уже бежали к самолету. Третий, присев на корточки рядом со мной, тряс меня, повторяя: «Ты цел?» Я небрежно отмахнулся: он мешал мне увидеть летчика.

Дверца открылась. Из самолета вышел он… Летчик.

Он спрыгнул на землю. Механики тут же занялись самолетом, а он решительно зашагал прямо ко мне. Похоже, он был в ярости. Одет он был в серый летный комбинезон, поверх комбинезона — китель, застегнутый доверху на все пуговицы, на шее — небрежно повязанный темно-красный платок. И еще пистолет в кобуре на поясе и коричневый летный шлем на голове, я такие раз сто видел на фотографиях, — кожаный, с защитными очками. Он снял шлем, и сразу бросился в глаза контраст между белой кожей вокруг глаз и слоем пыли, покрывавшим его лицо — молодое, гладко выбритое, с очень светлыми голубыми глазами. Я поднялся на ноги, не отводя от него восторженного взгляда. Летчик, живой, взаправдашний!

— Ты какого черта там торчал, как столб?! Я же тебя чуть не убил! Да и сам чуть не убился. Эй, мальчик, я с тобой говорю!

Это была правда. Он говорил со мной, кричал на меня. Самый настоящий летчик! Меня охватил восторг. Меня обругал настоящий летчик! Он обратил на меня внимание, я существую для него! Я задыхался от гордости. Казалось, теперь мне по плечу любой подвиг.

— Ты… ты летал через океан, да? — не помня себя от восторга, выпалил я. Моя неожиданная выходка привела его в замешательство. Он вопросительно посмотрел на механиков; один из них пожал плечами. — Скажи, ну пожалуйста! — я до того осмелел, что вцепился в рукав его комбинезона; наверно, это один из героев «Плюс Ультра» — Рамон Франко или Руне де Альда, пронеслось у меня в голове. — Ты летал через океан?