Второй подвиг Зигфрида - Александр Зорич

– О, кельты! Знатные ездоки. Ну а кто еще?

– И все. Мы да кельты. Изредка – хальвданы.

– «Мы да кельты…» Скука! Небось, прямо по кочкам гоняете?

Наврать про несуществующий ипподром Зигфрид не отважился.

– Вроде того. Остров у нас есть, между двумя рукавами Рейна. Плоский, как доска. На острове – поле, Беговым называется. Там и ездим.

– А кто правит?

– Короли, ярлы и их родственники.

– И колесницы, небось, кельтского образца? Боевые, дедовские?

– Не без этого.

– Знал я, что вы там на севере отстали от жизни, но чтобы так… То ли дело у нас! Здесь все по-цивилизованному. Не хуже чем у римлян. Возницы – особое сословие. Обычно это рабы, но есть и свободнорожденные. Возницу можно привезти с собой – как это сделали гунны и Урд, посланник базилевса ромеев. А можно нанять прямо здесь, как поступили нибелунги, франки и аламанны. Колесницы – те вообще наши, бургундские. Их разыгрывают перед соревнованием по жребию.

– То есть ты хочешь сказать, что за франков, например, все равно выступает возница-бургунд?

– Ты прослушал – его только что объявили. Бургундов среди возниц вообще нет. За франков выступает какой-то иллириец по прозвищу Фелицитат. Все наши возницы – заемные. Гунтер арендовал их в Равенне.

– И в чем же доблесть? – разочарованно спросил Зигфрид. – Гунтер дает денег италикам, франки дают денег Гунтеру, а в итоге какой-то иллириец ездит во славу короля Хильдерика! А у самого Хильдерика, у его братьев, сыновей и племянников – кишка тонка?

– Хочешь – иди, если у тебя кишка толста, – ухмыльнулся Данкварт. – Гунтер тебе ладонь на лоб возложит – и ты уже в законе. Катайся за Бургундию до посинения.

– Оно мне надо, – фыркнул Зигфрид.

– Именно что, – согласился Данкварт. – И никому не надо. Удовольствие это опасное, сложное и за пределами ипподрома – бессмысленное. У нас таких дорог нет, чтобы по ним на бигах гонять.

– На чем?

– Эти колесницы, под двух лошадей рассчитанные, бигами называются.

– А, точно! Ведь четверные – это квадриги.

– Все, молчок. Возницы уже вожжами обмотались.

И правда, возницы зачем-то обвязывали вожжи вокруг туловища. Зигфриду такой способ был в диковинку – сказывалось захолустное происхождение.

Ипподром благоговейно затих. Начиналось самое главное на любых ристалищах: ристалища!

Любопытно, что Данкварт, который производил или, точнее, пытался произвести на Зигфрида впечатление беззаботного и асоциального пасынка своей волчьей натуры, теперь поспешно примкнул к общественному заговору тишины и, замолкнув, весь обратился в зрение и слух.

Снова взревели фанфары. Веревочные затворы одновременно освободили все шесть колесниц.

Меньше минуты прошло, а уже выяснилось, что лиловая колесница ромеев не иначе как оснащена невидимыми крыльями.

На первой же мете она легко обошла лазоревую бигу гуннов. А в спину гуннскому вознице, «несравненному Зефиру Нисскому», задышала пара гнедых, впряженных в бигу бургундов.

Таким образом, колонна из трех колесниц под предводительством ромейской заняла первую беговую дорожку. Остальные – лимонно-желтая нибелунгов, зеленая франков и оливково-черная аламаннов – плавно сползли на вторую, третью и четвертую дорожки.

Они отставали от ведущей тройки совсем на чуть – и все же отставали. Каждый возница стремился выбиться в лидеры этой тройки аутсайдеров и захватить тактически выгодную вторую дорожку. Точнее, вознице нибелунгов, который и без того был лидером, требовалось удержать за собой выгодное положение, а двум другим – этого положения его лишить.

Когда проходили северо-западную мету, зеленая бига франков, почти не сбавляя скорости, вылетела на соседнюю дорожку, прямо перед одуревшими аламаннскими лошадями. Те, само собой, всполошились и унесли колесницу аж на песчаную обочину бегового поля за шестой дорожкой.

Зигфрид вздрогнул. Аламаннская колесница влетела в песок боком и дала ужасный крен. Как подсказывала интуиция королевича, она должна была неминуемо опрокинуться набок и развалиться.

Собственно, внутренний образ этой колесницы, сотканный в сознании королевича органами чувств, все-таки потерпел катастрофу. Тонкий передок раскололся, возница налетел животом на новорожденный деревянный клин и… и Зигфрида едва не снесло со зрительской скамьи невероятной явственностью этого видения-переживания.

Однако на этот раз зрительное чувство равновесия подвело королевича.

Аламаннский возница, выгнувшись всем телом влево, развернув торс и раскинув руки, смог в пиковый миг одолеть моменты инерции и земное тяготение. Колесница прокатилась чуть вперед, все это время стоя на одном колесе и все еще не решаясь опуститься на второе, но в итоге коллективный разум атомов все-таки склонился к милосердию. Бига, сохранив вертикальное положение, остановилась.

– Приехали, – удовлетворенно прокомментировал Данкварт. – Пока он своих каурых успокоит, пока снова разгонится, эти уже десять стадиев отмахают. Эге, да его и самого-то, кажется, надо успокаивать…

Действительно, пока Данкварт говорил, возница спрыгнул на песок и, перегнувшись пополам, упал на колени. Он замер, будто бы парализованный сильнейшим ударом в солнечное сплетение.

«Неужели его испуг столь силен? Неужели там так страшно? – подумал Зигфрид. – Это ведь для него не первый и даже наверное не сотый забег!»

– А что, правила разрешают перехватывать чужие дорожки и подрезать? – спросил Зигфрид.

– Наши правила разрешают все. В этом и интерес.

Тем временем в Фелицитата, который так ловко вывел из игры возницу аламаннов, словно бес вселился. Ему удалось не только нагнать вяловатых нибелунгских бегунов, но и подрезать их у следующей, юго-западной меты.

Однако именно отмороженность лошадок сослужила Рецимеру, вознице желтой биги нибелунгов, добрую службу. Несмотря на то, что этот маневр Фелицитата был еще опасней предыдущего, нибелунгские лошади не споткнулись и не засеклись, а только лишь умерили шаг – да так плавно, что Рецимеру даже не пришлось прикладывать басенных нечеловеческих усилий, чтобы удержаться за передок колесницы.

В любом случае, Фелицитат своей цели достиг. В тройке аутсайдеров он выбился в лидеры и теперь, прочно утвердив первенство на второй дорожке, понукал свою разномастную пару – серого и вороного, – нагоняя вишневую бигу бургундов.

За бургундов, «во славу Владыки Рейна», выступал молодой италиец из хорошей семьи. Полное имя италийца – Аниций Минуций Септимий Флавий – многое бы сказало просвещенному генеалогу, но в этой германской дыре оно не значило по сути ни хрена.