Нет - Сергей Кузнецов

– Ты знаешь, – Кама отзывается, не поднимая головы от занесенья протокола в комм, – ты знаешь, тебя тут пару дней назад Лепай назвал «Красной Шапочкой».

– Это почему это?

– Ну, говорит, Кшися идет в пасть волку, несет встроенную в зубик сигнальную кнопку; волк ее, естественно, в положенный момент: цап! Отъел левую руку! Кшися сигнал подала – и ждет. Цап! Правую руку – а Кшися ждет, а бригады все нет; цап! – ножку левую! Кшися в три ручья: уууу! Пощади меня, Серый Волк! – а про себя: блядь, да где эти ебаные пидарасы, тоже мне охотники! Волк правую ногу – цап! Тут – бабах! – вваливаемся мы, а Кшися лежит вся в кровище, без ручек, без ножек, и орет детским голосочком: блядисукипидарасы! Вы там что – цветочки собирали? Спали на посту? Да я вас суки старше по з-званию каждого третьего пидарасы говны мямли я на вас рапорт паскуды бляди куда ведете сучьего волка я с ним щас сама блядь разберусь он мне ножки повыплевывает блядь назад!

– Лучше бы входили быстрее, суки бляди пидарасы, тоже мне охотники.

– В суде не объеденное не считается.

Глава 5

«Ради бога, прости меня; этой ночью все было не так, как надо

я пишу тебе уже с работы, глаза болят, и от недосыпа рябит голограмма

прости меня

я обещаю никогда больше не говорить с тобою о Боге

это было нечестно, даже подло

я не думала шантажировать тебя так наивно, я и не смогла в результате – и слава ему, о котором я не буду говорить с тобой больше

это правда

мне тоже по большому счету все равно, чего он хочет

но не тогда, когда он хочет, чтобы мы были вместе

извини меня

я испортила нам ночь

но просто –

каждый раз, когда ты уезжаешь, я чувствую себя Эвридикой, наблюдающей в муке, как Орфей спускается в ад, и кричащей ему надсадно: да не лезь же туда! Я же тут, я стою в четырех шагах, в четырех тысячах километров от тебя; мне не надо, чтобы ты спасал меня из Аида; просто повернись, перейди по трапу, сядь в самолет, окажись со мною.

понимаешь, мне ничего не нужно, ничего из того, за чем ты ездишь в Москву и потом обратно

мне не нужны деньги, за которые ты так упорно борешься, заставляя меня умирать от страха

мне не нужно твое геройство

мне не нужно даже, чтобы ты оставался русским, – я все понимаю, что ты говорил вчера, я все помню

не понимаю на самом деле

но все равно помню

но извини меня, я баба, я навсегда ею останусь; я хочу клекотать над тобой, как наседка, я хочу провожать тебя в аэропорт, только если ты едешь встречать нашего сына из турпоездки

я хочу сына, наконец

понимаешь?

Лис

послушай

я вчера просто сорвалась

я понимаю, как тебе трудно, – но и мне не слишком легко каждый раз смотреть, как ты из раскаленного тель-авивского рая должен вываливаться в этот дождь или снег вашей людоедской столицы

я знаю, знаю, нормальный европейский город

я не поэтому

я потому, что Москва все время отгрызает от тебя какие-то ужасные куски, которые я в каждый твой приезд должна слюной и слезами приклеивать на место

пожалуйста, послушай

сегодня утром я вышла на кухню и увидела баночку из-под йогурта; она лежала на боку, потому что ее повалила оставленная внутри ложка

ты, как всегда, не выкинул баночку и ложку не убрал

это все, чего я хочу от жизни: каждое утро думать: черт, он опять не выкинул баночку!

ты понимаешь?

если бы ты сказал мне: «Послушай, Яэль. Еще… (тут какой-нибудь срок, я боюсь называть, какой, но какой-нибудь, который я могу пережить) или еще (число, тоже боюсь) поездок – и я остаюсь в Израиле с тем, что успел заработать; все, хватит» – я бы, наверное, сумела взять себя в руки и все это пережить в течение сколько ты там назовешь (только, ради бога, будь милосерден!)

но

я искренне боюсь, что не продержусь долго, не зная, как скоро закончится эта пытка бесконечного к тебе приклеивания и отдирания тебя от себя снова через день, или два, или три от силы и отпускания тебя в Аид

Лис

светлый мой

светлый-светлый

пожалуйста

пожалуйста

а?»

Глава 6

На комме Леночка улыбалась, конечно, и плечиками радостно поводила: приезжай! ждем! ждем! – а от этого стало только противней: не появлялась – сколько? Восемь месяцев со дня рождения, и вдруг появилась – сразу ясно, что ты от них чего-то хочешь. Но ситуация такая – говоришь себе, преодолевая стыд и совесть, – что тут не до китайских церемоний, да и они поймут, конечно. Значит, в восемь.

От тортика заметно пахнет нефтью, дешевый, в «Сэйфвее» купленный кусок какашки, – и от него еще стыдней, но тоже – как бы жест, на самом деле этот тортик никто, как всегда в таких случаях, есть не станет, радостно положат в холодильник и будут там держать, пока не сдохнет. Не просто восемь месяцев ни слуху ни духу – сейчас придется признаваться, что и адрес-то не слишком твердо помнишь, а наугад кружить по этому району бесполезно – совершенно одинаковые типовые блоки, дешевая застройка времен «Пылесоса Джулиани».

Леночка все-таки очень хороша – странная, как единорог, широко расставленные глаза и мягкие припухшие губки эмбриона при пластике не то стриптизерши, не то, наоборот, невинной школьницы, бессовестно дразнящей в тенистом летнем сквере взрослых похотливых дядек. У Рыжего, по-моему, очки становятся все толще и толще с каждым годом; сейчас только, увидев его в прихожей, и понимаешь, что от общего ужаса последних суток забыла даже Ленку спросить: а Рыжий-то будет дома? Как-то уверена была, что будет, – все слишком плохо, чтобы еще и тут судьба тебя так гнусно наколола.

Смешной двуносый чайник, забавный, но ужасно неудобный; Ленка его держит – хочется сказать: «тремя руками», так велико усилие двух ее рук – двумя руками, пытаясь избежать ожога паром из одного носика, пока через другой в чашку льется кипяток. Совершенно нет сил на светскую беседу.

– Рыжий, скажи мне, пожалуйста, ты до сих пор работаешь в палатке?

Нью-йоркские русские; откуда они такие берутся? Не хотят ассимилироваться, не меняют имен, не ищут нормальной работы – не все, конечно, но вот эта пара и их компания, знаю еще двух или трех. Пишут статьи, читают стихи, рисуют картинки, кормятся какими-то ужасными поденными работами: то рекламными объявами для захудалых русских ресторанов, то переводами на тот же русский с китайского инструкций к товарам широкого потребления или рекламных проспектов про туры в Шанхай, то какими-то совсем уж дурными делами, вроде того, как Рыжий торгует порносетами в одной из тысяч нелегальных палаток. Весь день читает книжки и тихонько пишет в комм, на покупателей глядит недобро, но что-нибудь советует обязательно и настойчиво довольно советует – чтобы скорей ушли. Когда сама Вупи еще чувствовала себя ужасной нарушительницей закона, покупая в Бруклине свои первые сеты со звериками, она спросила Рыжего: слушай, ведь это все запрещено, откуда палатки, откуда сеты, как что происходит? Рыжий тогда пустился в длинные объяснения по поводу законов «серого» порнорынка, но Вупи не дослушала, отвлеклась немедленно и скоро перебила; дура; теперь бы знала больше в десять раз, и, может, не пришлось бы скакать к друзьям, похеренным на восемь месяцев за личными хлопотами, и задавать довольно стыдные вопросы. Ну что ж, вперед.

– Работаю, а что?

А то, что один… ну, малознакомый мальчик, похоже, записал у себя дома наш с ним не очень, как бы это сказать, тривиальный секс. Мы практически, понимаешь, были незнакомы. И сейчас я его как-то не могу найти, ну, может, уехал. А тут шла случайно вдоль палаток и вдруг…

– Увидела свой сет?

Мда. Ленка оборачивается на сто восемьдесят градусов (спасибо, что торт не роняет мне на колени) и со свойственной ей непосредственностью восхищенно говорит:

– Ай-йя!

– Ленка, какое «ай-йя»??? У меня работа! Я менеджер! У нас большая корпорация! У нас клиенты! Лена, ты что, не понимаешь? У меня мама, в конце концов! Да даже если б там была ваниль – она и то была бы против, может быть!

– Господи, Вуп, ну скажи уже, что там?

Блин.

– Короче, Рыжий, скажи мне, что делать? Я в той палатке все скупила, у них четыре копии было, но как мне знать, что он не продал еще в двадцать палаток?

– Никак.

Интересно, а что это я взбесилась? Я что ждала услышать – «Спи спокойно, Вупи, детка. Скупила – ну и все, закончилась история»?

– Мало того, я могу тебя заверить, что этот сет появится не то что в нескольких палатках – даже в той, где ты все скупила, появятся через пару дней новые копии.

– Так, может, я их там и попрошу его со мной связаться, как появится? Мне уже похуй принципы, ты же понимаешь, мне надо выкупить у него свой бион.

Черт!

– Да это же не он им копии привозит! Послушай, дай я объясню; любителей аматюра довольно много, это рынок, так? Но одиночкам на нем делать нечего совершенно, невозможно бегать по палаткам продавать, что нахапал сам, да и не даст тебе никто: там же рынок железный, тебя отпиздят и скажут на чужой кусок роток не разевать. Поэтому все делается так: крупные компании, которые в той или иной теме, например, в теме зооморфов…