Шепот, робкое дыханье… - Афанасий Фет

1879

‹…›Что человек слаб и молится среди океана – это его субъективное чувство и дело. Туда другому вход запрещен. Но по логике молиться об чем-либо значит просить Бога перестать существовать, изменив свои же неизменные, вечные законы ради Иисуса Навина.‹…›

А. А. Фет. Из письма Л. Н. Толстому

19 февраля 1879 г.

Никогда

Проснулся я. Да, крыша гроба. – РукиС усильем простираю и зовуНа помощь. Да, я помню эти мукиПредсмертные. – Да, это наяву!И без усилий, словно паутину,Сотлевшую раздвинул домовину

И встал. Как ярок этот зимний светВо входе склепа! Можно ль сомневаться?Я вижу снег. На склепе двери нет.Пора домой. Вот дома изумятся!Мне парк знаком, нельзя с дороги сбиться.А как он весь успел перемениться!

Бегу. Сугробы. Мертвый лес торчитНедвижными ветвями в глубь эфира,Но ни следов, ни звуков. Все молчит,Как в царстве смерти сказочного мира.А вот и дом. В каком он разрушеньи!И руки опустились в изумленьи.

Селенье спит под снежной пеленой,Тропинки нет по всей степи раздольной.Да, так и есть: над дальнею горойУзнал я церковь с ветхой колокольней.Как мерзлый путник в снеговой пыли,Она торчит в безоблачной дали.

Ни зимних птиц, ни мошек на снегу.Все понял я: земля давно остылаИ вымерла. Кому же берегуВ груди дыханье? Для кого могилаМеня вернула? И мое сознаньеС чем связано? И в чем его призванье?

Куда идти, где некого обнять,Там, где в пространстве затерялось время?Вернись же, смерть, поторопись принятьПоследней жизни роковое бремя.А ты, застывший труп земли, лети,Неся мой труп по вечному пути!

Январь 1879

‹…› …вопрос духовный поставлен прекрасно. И я отвечаю на него иначе, чем вы. Я бы не захотел опять в могилу. Для меня и с уничтожением всякой жизни, кроме меня, все еще не кончено. Для меня остаются еще мои отношения к Богу, то есть отношения к той силе, которая меня произвела, меня тянула к себе и меня уничтожит или видоизменит.

‹…› Дай Бог вам здоровья, спокойствия душевного и того, чтобы вы признали необходимость отношений к Богу, отсутствие которых вы так ярко отрицаете в этом стихотворении.

Л. Н. Толстой. Из письма А. А. Фету

31 января 1879 г.

«Жизнь пронеслась без явного следа…»

Жизнь пронеслась без явного следа.Душа рвалась – кто скажет мне куда?С какой заране избранною целью?Но все мечты, все буйство первых днейС их радостью – все тише, все яснейК последнему подходят новоселью.

Так, заверша беспутный свой побег,С нагих полей летит колючий снег,Гонимый ранней, буйною метелью,И, на лесной остановясь глуши,Сбирается в серебряной тишиГлубокой и холодною постелью.

1864

Ласточки

Природы праздный соглядатай,Люблю, забывши все кругом,Следить за ласточкой стрельчатойНад вечереющим прудом.

Вот понеслась и зачертилаИ страшно, чтобы гладь стеклаСтихией чуждой не схватилаМолниевидного крыла.

И снова то же дерзновеньеИ та же темная струя,Не таково ли вдохновеньеИ человеческого я?

Не так ли я, сосуд скудельный,Дерзаю на запретный путь,Стихии чуждой, запредельной,Стремясь хоть каплю зачерпнуть?

‹1884›

Осень

Как грустны сумрачные дниБеззвучной осени и хладной!Какой истомой безотраднойК нам в душу просятся они!

Но есть и дни, когда в кровиЗолотолиственных уборовГорящих осень ищет взоровИ знойных прихотей любви.

Молчит стыдливая печаль,Лишь вызывающее слышно,И, замирающей так пышно,Ей ничего уже не жаль.

8 октября 1883

«Учись у них – у дуба, у березы…»

Учись у них – у дуба, у березы.Кругом зима. Жестокая пора!Напрасные на них застыли слезы,И треснула, сжимался, кора.

Все злей метель и с каждою минутойСердито рвет последние листы,И за сердце хватает холод лютый;Они стоят, молчат; молчи и ты!

Но верь весне. Ее промчится гений,Опять теплом и жизнию дыша.Для ясных дней, для новых откровенийПереболит скорбящая душа.

31 декабря 1883

‹…› От этого-то мы и любим друг друга, что одинаково думаем умом сердца, как вы называете. ‹…›

Я свежее и сильнее вас не знаю человека. ‹…›

Л. Н. Толстой. Из письма А. А. Фету

28 июня 1867 г.

«Солнце садится, и ветер утихнул летучий…»

Солнце садится, и ветер утихнул летучий,Нет и следа тех огнями пронизанных туч;Вот на окраине дрогнул живой и нежгучий,Всю эту степь озаривший и гаснущий луч.

Солнца уж нет, нет и дня неустанных стремлений,Только закат будет долго чуть зримо гореть;О, если б небо судило без тяжких томленийТак же и мне, оглянувшись на жизнь, умереть!

29 апреля 1883

«Страницы милые опять персты раскрыли…»

Страницы милые опять персты раскрыли;Я снова умилен и трепетать готов,Чтоб ветер иль рука чужая не сронилиЗасохших, одному мне ведомых цветов.

О, как ничтожно все! От жертвы жизни целой,От этих пылких жертв и подвигов святыхЛишь тайная тоска в душе осиротелойДа тени бледные у лепестков сухих.

Но ими дорожит мое воспоминанье;Без них все прошлое – один жестокий бред,Без них – один укор, без них – одно терзанье,И нет прощения, и примиренья нет!

29 мая 1884

«Еще одно забывчивое слово…»

Еще одно забывчивое слово,Еще один случайный полувздохИ тосковать я сердцем стану снова,И буду я опять у этих ног.

Душа дрожит, готова вспыхнуть чище,Хотя давно угас весенний деньИ при луне на жизненном кладбищеСтрашна и ночь, и собственная тень.

‹1884›

Теперь

Мой прах уснет, забытый и холодный,А для тебя настанет жизни май;О, хоть на миг душою благороднойТогда стихам, звучавшим мне, внимай!

И вдумчивым и чутким сердцем девыБезумных снов волненья ты поймешь,И от чего в дрожащие напевыЯ уходил – и ты за мной уйдешь.

Приветами, встающими из гроба,Сердечных тайн бессмертье ты проверь.Вневременной повеем жизнью оба,И ты и я – мы встретимся – теперь!

‹1883›

«Кровию сердца пишу я к тебе эти строки…»

Кровию сердца пишу я к тебе эти строки,Видно, разлуки обоим несносны уроки,Видно, больному напрасно к свободе стремиться,Видно, к давно прожитому нельзя воротиться,Видно, во всем, что питало горячку недуга,Легче и слаще вблизи упрекать нам друг друга.

‹1884›

Севастопольское братское кладбище

Какой тут дышит мир! Какая славы тризнаСредь кипарисов, мирт и каменных гробов!Рукою набожной сложила здесь отчизнаСвященный прах своих сынов.

Они и под землей отвагой прежней дышат…Боюсь, мои стопы покой их возмутят,И мнится, все они шаги живого слышат,Но лишь молитвенно молчат.

Счастливцы! Высшею пылали вы любовью:Тут что ни мавзолей, ни надпись – все боец,И рядом улеглись, своей залиты кровью,И дед со внуком, и отец.

Из каменных гробов их голос вечно слышен,Им внуков поучать навеки суждено,Их слава так чиста, их жребий так возвышен,Что им завидовать грешно…

4 июня 1887

«Дул север. Плакала трава…»

Дул север. Плакала траваИ ветви о недавнем зное,И роз, проснувшихся едва,Сжималось сердце молодое.

Стоял угрюм тенистый сад,Забыв о пенье голосистом;Лишь соловьихи робких чадХрипливым подзывали свистом.

Прошла пора влюбленных грез,Зачем еще томиться тщетно?Но вдруг один любовник розЗапел так ярко, беззаветно.

Прощай, соловушко! – И яГотов на миг воскреснуть тоже,И песнь последняя твояВсех вешних песен мне дороже.

‹1880›

«Я потрясен, когда кругом…»

Дух всюду сущий и единый.

Я потрясен, когда кругомГудят леса, грохочет громИ в блеск огней гляжу я снизу,Когда, испугом обуян,На скалы мечет океанТвою серебряную ризу.

Но, просветленный и немой,Овеян властью неземной,Стою не в этот миг тяжелый,А в час, когда, как бы во сне,Твой светлый ангел шепчет мнеНеизреченные глаголы.

Я загораюсь и горю,Я порываюсь и парюВ томленьях крайнего усильяИ верю сердцем, что растутИ тотчас в небо унесутМеня раскинутые крылья.

29 августа 1885