Джоконда и паяц - Наталья Солнцева

– Думаю, твоей Алине ничего не грозит, – ответил он, продолжая разглядывать картины. – В худшем случае она будет ужасна в образе Джоконды или Венеры и вызовет критику и насмешки. Всякая женщина воспринимает это болезненно, и твоя Алина – не исключение. Но от пустых обид и бесполезных переживаний не умирают.

– Ты не понимаешь, – горестно вздохнул Рафик. – Одна натурщица, с которой Артынов писал Венеру, уже мертва.

– На то найдется куча причин, кроме злых козней художника, которому она позировала. Знаешь, сколько трупов проходит по городской сводке за день?

– Я к тебе как к другу обратился, а ты…

– Кстати, как именно погибла натурщица?

– Покончила с собой, – мрачно изрек Грачев. – Выпала из окна собственной квартиры.

– Вот видишь. Это не редкость, старик. Может, у девушки не сложилась личная жизнь, или она принимала наркотики. Осталась без работы, влезла в долги, наконец, а отдавать нечем.

Художник нервно оттягивал ворот свитера и крутил головой. Он был не согласен с доводами Лаврова.

– Полагаешь, девушку убили?

– Нет, – понуро возразил Рафик. – В том-то и дело. Она сама.

– А я о чем толкую? Под каждую задницу соломку не подстелешь.

Лавров подумал, что служба в милиции сделала его черствым и злым. Раньше он бы непременно проникся сочувствием к незнакомой барышне, укоротившей себе жизнь в порыве отчаяния. Но сейчас его подход к проблеме стал скорее практическим, нежели эмоциональным. Была ли смерть насильственной? Если да – надо искать убийцу. Нет – значит, ничего не попишешь.

– Как звали погибшую? – на всякий случай поинтересовался он.

– Ольга Слободянская…

Глава 3

Лавров где-то слышал эту фамилию. Кажется, в криминальных новостях.

– Слободянская?

– Она работала в модельном агентстве, – сообщил Рафик. – Блондинка, ноги от шеи, осиная талия. Глаз не отведешь. Приходила сюда к Артынову на сеансы. Богиня! Мы даже успели познакомиться. Сема застрял в пробке по пути в мастерскую, позвонил, и мне пришлось развлекать Ольгу. Она сказала, что Артынов сделал несколько эскизов и остановился на Венере Боттичелли. У нее будет только лицо и фигура Ольги, а все прочее – точь-в-точь как на картине. Девушка была в восторге от этой креативной идеи. Артынов закончил работу, а вскоре Ольга выпала из окна и разбилась насмерть.

– Ты связываешь ее смерть с Артыновым?

– Представь, да.

– А основания? Нелюбовь к преуспевающему ближнему?

Рафик побледнел, сделал над собой усилие и… признался, что он, конечно, завистник, но не до такой степени, чтобы без повода лить грязь на коллегу. Внешне они с Семой приятели, но внутренне давно разошлись. С тех пор, как Артынов начал писать по-новому.

– Загордился?

– И это тоже, – кивнул школьный товарищ. – Только неспроста Сема изменился. И живопись у него другая стала, и манеры, и краски по-иному на холст ложатся. Будто наколдовал кто! Посмотрел я на Ольгу в образе Венеры, и меня жуть пробрала. Так хорошо, так дивно, что дух захватывает. Но… видишь ли… великим мастером Артынов никогда не был, а тут вдруг снизошло на него.

– Я бы взглянул на эту Ольгу-Венеру. Она где? У него в мастерской?

– Что ты! Артынов полотно в галерею на продажу выставил. Маленькая галерейка, на задворках, в Строгино. Но цену загнул аховскую! И поместил объявление в Интернете.

– Купили?

– Не знаю, – развел руками художник. – После смерти Ольги Артынов стоимость картины поднял чуть ли не вдвое. Скандал, сенсация, – лучшая реклама для произведения искусства.

– Думаешь, найдется покупатель?

– Уверен. Такие деньги не каждый выложит, но Сема не спешит. Покупатель должен созреть.

– Вот ты говоришь, у Артынова полно заказов. И что, все позирующие потом умирают?

– Не все. Тут с одной меркой подходить нельзя, – дернул подбородком Рафик. – У Леонардо тоже «Джоконда» всего одна, хотя он много писал. Кстати, какова дальнейшая судьба натурщицы, никому доподлинно неизвестно. А то, что в залах, где экспонируется «Мона Лиза», люди нередко теряют сознание, непреложный факт. Думаешь, почему некоторые картины режут и обливают кислотой? У людей крыша едет! Говорят, обнаженные женщины Ренуара на глазах у публики занимаются мастурбацией.

– Ты шутишь, – не поверил Лавров. – Сам видел?

– Нет. Но тот, кто видел, ни за что свое имя не назовет. Кому охота прослыть чокнутым?

– Ну ты хватил. Мастурбация… – ухмыльнулся бывший опер. – Это уж через край.

Грачев не собирался отступать. Скепсис – обычная реакция несведущего человека.

– Между прочим, с Боттичелли тоже не все чисто. Он обожал писать Симонетту Веспуччи… и чем краше та выходила на полотнах, тем быстрее чахла в жизни.

– Умерла? – догадался Лавров.

– От чахотки. Совсем молодая. Зато Боттичелли подарил ей вечность.

– Когда это было?

– В эпоху Возрождения, – важно пояснил Рафик. – Пятнадцатый век. Скажешь, тогда в Европе свирепствовала эпидемия? Верно. Туберкулез лечить не умели, не говоря уже о чуме и холере. Пусть так. А Саския?

– Кто это?

– Темный ты, Рома! Саския – возлюбленная великого Рембрандта, его натурщица и жена. Тоже скончалась в молодом возрасте. А женщины Пабло Пикассо? Сходили с ума, кончали с собой. А…

– Стоп, стоп. Хватит. Ты на что намекаешь?

– Смерть Ольги – на совести Артынова. Он ее убил! Своей кистью… своими красками, своим дьявольским вдохновением! Говорю тебе, он ищет свою «Джоконду»…

– И это будет Алина Кольцова?

– Боюсь, что так. Первая жертва уже есть. Артынов – купил талант! Не за деньги, разумеется. Ты понимаешь, о чем я?

– Допустим, – сдался Лавров. – Что ты предлагаешь? Натравить на него журналистов? Общественность? Нас поднимут на смех.

– Потому я пришел к тебе, – простодушно заявил Рафик. – Ты не подведешь. Ты надежный друг.

– Отлично. Я польщен. С чего начнем? Подвергнем Артынова суду инквизиции? Приговорим его к сожжению на костре? О, черт! Во что ты меня втягиваешь? Почему бы тебе не предупредить Алину о своих подозрениях?

– Я пытался. Она хохочет! Думает, я ее разыгрываю. Принимает меня за шутника, этакого оригинала, любителя черного юмора. Другие же позируют Артынову и живехоньки. Она не понимает главного: не каждое полотно – шедевр. Художник не всегда пишет сердцем и кровью, иначе он бы быстро выдохся.

– Кровью? – насторожился Лавров.

– Это иносказательное выражение.

Роману надоело слушать байки товарища, и он спросил:

– У тебя есть ключи от мастерской Артынова?

– Откуда? Раньше мы запирали только входную дверь, общую. Теперь Семе есть что скрывать, и он поставил себе замок. Я решил ответить тем же.

Лавров вышел в «холл» и присел на корточки у двери Артынова, изучая замок. В принципе ничего сложного.

– Подожди минуту, – сказал он Рафику. – Я за отмычками сбегаю. Они в машине…

Черный Лог

На обед Санта приготовил кролика в сметане и ждал от хозяйки заслуженной похвалы. Это блюдо особенно ему удавалось. Но Глория ела без аппетита, и великан встревожился. Здорова ли?

– Невкусно? – спросил он.

– Очень вкусно…

Взгляд хозяйки блуждал где-то далеко от обеденного стола, как и ее душа. Визит Федотовны и «лунные камешки» выбили Глорию из колеи.

– Вижу, Дуська Майданова вас расстроила, – проницательно заявил Санта. – Вы не сомневайтесь, Глория Артуровна, «камешки» свое дело знают. За кого Дуська просила?

– За сына.

Благодаря теплым чувствам к соседке Марусе слуга был в курсе всех здешних новостей. Жителей в Черном Логе осталось наперечет, – пара-тройка молодых семей, старики да одинокие бабы, дети которых разъехались кто куда в поисках лучшей жизни. Каждый гость – событие. Поэтому про сына Федотовны судачили все, кому не лень.

– К ней правда сын прикатил, Пашка, буян и алкоголик. Денег заработал, теперь спускает. Вот Дуська и прибежала. Как только не побоялась?

Глорию тянуло спросить, бросит ли мужик пить после процедуры с горошиной, но она сдержалась. Негоже выказывать перед Сантой свое неведение. Она поставила вопрос по-другому.

– А что, Агафон исцелял людей от алкоголизма?

– Еще бы, – приосанился великан. – Хозяин исключительно редко брался за алкашей. Но лично меня с того света вытащил. Главное, чтобы пьянчужка сам захотел от водки отказаться.

«Я допустила ошибку, – испугалась Глория. – Ко мне ведь не Пашка явился, а его мать. Ему-то водка не враг, а друг. По крайней мере, он так считает. Имею ли я право навязывать человеку свою волю?»

– Не обольщайся, моя царица, – захихикал карлик, который сидел с противоположной стороны стола и наслаждался ароматом тушеного кролика. – Ты тут ни при чем.

– Как же «лунные камешки»? – удивилась она.

– Так же, как и все прочее!

Агафон часто говорил загадками. Глория убедилась, что докапываться до истины бесполезно. Лучше просто ждать, пока истина сама откроется.