Футбол - Владислав Бахревский

Вор оборвал песню, вытер слезы.

— Сердце вы мне растревожили, ребята. Пойду! — Он встал, зло отбросил носком сверкающего сапога бутылку. — Не пейте эту гадость, ребята. Еще успеется.

И ушел.

Толяна выглянул из-за куста, поглядел ему вослед и уже только потом покрутил пальцем у виска:

— Психованный.

— Они все психованные, — сказал Смирнов. — У нас в казарме четверо в законе. Жуть какие психованные. Васька Лиса разозлился на свою чувиху на танцах, подбежал к барабанщику и барабанную палочку зубами перекусил: «Вот, говорит, чего я сделаю с твоим ухажером».

— И чего? — вырвался у меня вопрос.

— А ничего, — сказал Смирнов. — Ваську посадили, а Нинка вышла замуж и уехала.

— Шипана! — вдруг заблажил Толяна. — Картошки налупились. За воротник заложили. Чего еще душе хочется?

— Кина! — подсказал Генка.

— Верно! Пошли в «Зорьку». — И подмигнул мне. — Чего глазами лупаешь?

— У меня денег нет.

— А у меня есть? — Толяна, приплясывая, выворотил карманы. — Прорываться будем, балда.

И я, в ужасе от самого себя, пошел за ребятами следом.

— На контроле дядя Коля! — издали разглядел Толяна. — Стройся.

Мы стали в затылок друг другу. Промаршировали мимо безбилетной орды.

Дядя Коля, гладко зачесанный, в черном костюме, с интеллигентными мешочками под глазами, обвел нас удивленным взором.

— Футбольная команда уже была.

— Мы — баскетболисты! — браво гаркнул Толяна и поднялся на носки.

— Эта игра не популярная, — сказал дядя Коля и отвернулся от нас.

Команда рассыпалась.

— Ребя, за мной! — крикнул Толяна, и мы побежали в переулок.

Мы вскарабкались на крышу сарая. Отсюда двор кинотеатра был как на ладони. По двору с куском брезентового пожарного рукава расхаживал взад-вперед пожарник.

— Видали? — прошептал Толяна. — Сегодня у них оборона. Я иду к воротам и буду перелезать. Он кинется ко мне, а вы сигайте на крышу уборной, с крыши во двор и, как воробушки, фырь во все четыре двери.

— Надо подождать, чтоб кино началось, — подсказал Смирнов.

— Не учи ученого, понял? — сказал Толяна. — Ну, я пошел.

В кинобудке затрещал аппарат, голос диктора рассказывал о достижениях металлургического завода. Пожарник оглядел заборы и сел на лавку подремать. Тут, грохоча ботинками, на ворота вскарабкался и оседлал их Толяна.

— Фу! — сказал он. — Не киношка, а крепость.

— Слазь! — крикнул пожарник, хлопая куском пожарного рукава по брезентовым своим сапогам. — Слазь, кому сказал!

— А куда слазить? — поинтересовался Толяна и перенес вторую ногу на сторону двора.

— Я тебя! — взвился пожарник и кинулся к воротам.

— Пацаны! — махнул рукой Вава.

Я понял, что пришла пора действовать. Вскочил, прыгнул на крышу уборной и сразу вниз, на брусчатку. Ноги заныли от удара, но я кинулся вслед за Вавой к двери кинотеатра, нырнул под плотный занавес. Наступая на чьи-то ноги, метнулся по темному залу. Меня кто-то схватил за руку, дернул, и я оказался на свободном месте. По залу торопливо шел дядя Коля, всматриваясь в темноте в сидящих.

Я уставился на экран, а на экране футбольный мяч медленно-медленно перекатывался через белую линию футбольных ворот. Дядя Коля прошел мимо. Голос Вадима Синявского объявил: «И счет стал три — ноль в пользу команды ЦДКА».

На экране замелькали какие-то звезды, белые кадры, и начался фильм, да такой, какого я еще не видывал: «В сетях шпионажа».

Утром я пошел на Термолитовый поселок: вдруг Коныша встречу? И встретил. Сережка стоял в дверях парадного, а ребята из его команды бросали с пяти шагов мячи по его воротам.

— У вас три мяча! — воскликнул я в величайшем изумлении.

— Четыре, — сказал Коныш. — Четвертый спущен за ненадобностью.

Коныш разговаривал со мной, и сам ловил и отбивал летящие в него мячи.

— Тренируетесь? — спросил я.

— Тренируемся.

— А можно, я у вас буду?

Коныш левой рукой поймал один мяч, правой — другой и двумя мячами — третий.

— Запасным вратарем пойдешь?

— Пойду.

— Стоять будет Сережка, учти! — предупредил меня Ходунов.

Все это означало: ты будешь стоять за воротами, подавать мячи.

«Ну и ладно!»

Я пришел к этим ребятам, потому что они были настоящей командой. Они играли по всем правилам. Они не были хулиганами, они не воровали огурцов и не прорывались в кинотеатр без билетов. Мне хотелось поглядеть на настоящего вратаря, на дядю Коныша. Но главное, мне понравился Коныш: его парение в воздухе, когда он летел с мячом, его тоненький командирский голосок. Его белозубая улыбка.

— Согласен, — сказал я ребятам.

— В ворота! — приказал Коныш.

Глава вторая

За обедом отец сказал матери:

— А директор здешний, кажется, очень большой и очень ловкий жулик.

— Перестань! — Мама положила ложку и хлеб и вышла из-за стола.

— Разве я что-то сказал тебе оскорбительное? — Отец оттолкнул от себя тарелку, расплескивая на клеенку щи.

— Папа! — закричал я. — Мама!

Не любил их, ненавидел мою мать и моего отца, когда они кричали друг на друга. Глаза у матери становились кошачьими, а отец превращался в Ивана Грозного, ломал брови, стучал кулаком по столу.

Но ссоры не получилось. Мама вернулась за стол, бабка проворно вытерла тряпкой лужу на клеенке и налила отцу в тарелку горячих щей.

Отец постоял возле открытой форточки и тоже сел обедать.

— Я устала от твоих директоров, — сказала мама. — У нас уже большие дети, их нужно учить в хороших городских школах.

— Наверное, ты права, — сказал отец, и лицо у него было несчастное. — Я знаю, что родился Дон Кихотом. Но, ребята, другим я не смогу быть.

Он вдруг начал разговаривать с нами, со мной, с Эльбрусом, с Ниной.

— На минуточку!

Нина осталась на месте, а мы вышли с Эльбрусом из-за стола. Отец положил нам руки на плечи и показывал большую комнату, словно это был музей.

— Вы видите, стены голые, а на стены полагается вешать ковры, картины.

— Почему голые? — удивился Эльбрус. — Вон твоя фотография, а вон мамина. Увеличенные.

— Насчет фотографий ты прав, но окинем взором нашу обстановку… — Отец повел руками по сторонам. — Что вы видите?

— Мы видим стол, — ответил быстрый Эльбрус. — Две табуретки, стул, пенек мой любимый, этажерку и сундук.

— Вот именно, пенек! Сундук и две табуретки. Это все, что нажил ваш отец за десять лет безупречной службы.

— Папа, — сказал я, — но зачем нам ковер? Чтоб пыль из него вытряхивать? Вон соседка вчера целый день ковры трясла.

— Счастье не в коврах! — воскликнул Эльбрус, вспомнив такие красивые слова.

— Вот об этом вы и скажите нашей маме, — попросил нас отец.

— Будем жить на одном месте, не метаться по белу свету, будут и ковры. — Мама стояла у нас за спиной, в дверях. — Я о коврах, муженек, не мечтаю, проживем и на пеньках сидя, но довольно сражений. Слишком много жуликов на белом свете, а ты у меня один. Да и не помню такого случая, чтоб ты хоть кого-то из них одолел. Уезжать нам приходилось.

— Прости меня! — сказал отец. — Я не знаю, научусь ли отводить глаза в сторону, чтоб не замечать мерзостей, но я постараюсь.

— Папа! — не удержался я. — Ведь у нас же Советский Союз! Наша страна стоит за правду.

— Знаешь, сынок, пословицу: «В семье не без урода»? Проберется в директора прохвост и ворует у государства, ворует хитро, умно. Видел паука? Сам он — фу, букашка, а паутину на целый мир раскидывает.

— Правда, что Дон Кихот! — в сердцах рассмеялась мама.

— А у Смирнова, у сына его, коленки на штанах драные. Сам Смирнов вон какой начальник, — сказал я.

— Давай, мать, прекратим этот разговор! — вздохнул отец. — Пошли щи доедать. Держаться надо, ребята, своей линии. Биться за правду — дело ничуть не меньшее, чем с шашкой наголо скакать.

— Только победителю в награду здесь не ордена положены, а одни шишки, — вставила свое твердое слово мама.

— Ничего, — сказал я отцу, — ты знай: я тоже всю жизнь буду стоять за правду.

— И я! — поднял руку бывший первоклассник Эльбрус, младший мой брат.

В 10.00 я пришел на тренировку к дому Коныша. Все были уже в сборе.

— Ты последний, — сказал Сережка. — Тебе мячи тащить.

Я с радостью взвалил на плечи сетку с тремя мячами.

Мы пошли на аэродром — так называлось поле за городом, которое и вправду было аэродромом во время войны. Уходили с глаз долой, чтоб втайне от Мурановской улицы разучить коварные удары по мячу и хитрые финты.

Тренировка была у нас взаправдашней. Мы гнали мяч змейкой, между колышками. Били с лета. Пасовали мяч друг другу головами. И наконец вся команда била по воротам Коныша тремя мячами, а мне доставались только пропущенные и пробитые мимо. Я не горевал. Я ведь тоже бил по мячу из-за ворот.