Сознавайтесь, Флетч! - Грегори МакДональд

— Газета при вас?

— Нет, оставила ее в вагоне подземки, — она сняла пальто, тоже положила на стол. — Эй, дайте-ка мне сковородку.

Флетч глянул вниз.

— О, значит, старая Энн Сэйер еще способна на такое. Ну, ну, не ожидала, молодой человек. Теперь будет что вспомнить.

— Коннорс тоже любил женщин?

— Еще бы. Особенно, после того, как от него ушла жена. Кого здесь только не было.

— Пойду оденусь, — пробормотал Флетч.

— Ваша яичница готова. Судя по вашему загару, вы обычно обходитесь без одежды.

Флетч шагнул к двери.

— Ваша яичница остынет.

— Я замерз.

— Ну, хорошо.

ГЛАВА 6

Омлет остыл. Кроме того, он перелил воды.

Миссис Сэйер накрыла ему в столовой.

К телефону он подходить не стал, решив, что звонят Коннорсу. Но миссис Сэйер всунулась в дверь.

— Это вас. Некий мистер Флинн.

С чашечкой кофе в руках Флетч прошел в кабинет. Захватил он с собой и ключ от номера отеля.

— Доброе утро, инспектор.

— Кто бы это мог быть?

— Флетчер. Вы позвонили мне.

— О да. Мистер Флетчер. Я забыл, кому звонил.

— Инспектор, рад сообщить вам, что сегодня утром я выдержал проверку на детекторе лжи.

— Неужели?

— Проводила ее миссис Сэйер, которая убирается здесь дважды в неделю.

— В чем же заключалась проверка?

— Она спросила, убил ли я ту девушку.

— И, смею предположить, вы сказали ей, что не убивали?

— Она осталась в квартире и принялась за уборку.

— Надо отметить, я удивился, когда трубку сняла женщина, — признался Флинн. — И подумал: «А что она там делает? Не следует ли предостеречь ее?»

— Кстати, инспектор, ваши люди не обнаружили среди вещей девушки ключа от номера отеля?

— Только водительское удостоверение, выданное во Флориде. В ее левой туфельке.

— Но не ключ? Миссис Сэйер пришла с ключом.

— У уборщицы должен быть ключ. У подружки — нет. Но я понял, к чему вы клоните, мистер Флетчер. Ключи от квартиры могли быть и у других людей.

— Этим утром миссис Сэйер нашла ключ. В прихожей, у самой стенки.

— Ключ от вашей квартиры?

— Нет. От номера отеля.

— Как интересно.

Флетч глянул на бирку.

— На бирке написано: «Логэн-Хилтон 223». Как ваши люди могли не заметить его?

— Действительно, как? Возможно, его там просто не было. Не обнаружили они и предсмертной записки.

— Чего?

— Разве не эту версию разрабатываете вы сегодня утром, мистер Флетчер? Девушка открыла дверь собственным ключом, разделась в вашей спальне, вышла в гостиную и ударила себя по голове.

— Я еще не успел приступить к какой-либо версии, инспектор.

— Я это знаю. Вы просто стараетесь хоть чем-то помочь. Но даже в свою защиту вы придумываете что-то неудобоваримое. Впервые встречаю человека, столь безразличного к убийству, которое он, возможно, совершил.

— Что написано в водительском удостоверении?

— Рут Фрайер жила в Майами, штат Флорида.

— И все? Более вы ничего не узнали?

— Стараемся, мистер Флетчер, стараемся. Может, сегодня выскочит что-нибудь интересное.

— Я сохраню для вас этот ключ.

— Мы уже наткнулись на одну любопытную деталь. Я позвонил в таможенный контроль. Вы прибыли вчера в половине четвертого. Рейсом Рим — Бостон номер 529, авиакомпании «Транс Уорлд Эйрлайнс».

— И что тут любопытного?

— Вас зовут не Питер Флетчер. В вашем паспорте написано Ирвин Морис Флетчер.

Флетч промолчал.

— Почему человек лжет в такой малости? — задал Флинн риторический вопрос.

— Поступили бы вы иначе, инспектор, если б вам дали имена Ирвин и Морис?

— Естественно, — ответствовал Флинн. — Меня назвали Фрэнсис Ксавьер.

ГЛАВА 7

Флетч замешкался, прежде чем на углу Арлингтон-стрит повернуть налево.

Шагая по вымощенному брусчаткой тротуару, он поднял воротник пальто. В окнах контор по его правую руку горел свет. После долгих жарких месяцев октябрьский воздух приятно холодил лицо.

Отель «Риц-Карлтон» он заприметил за полтора квартала, прошел через вращающуюся дверь, пересек вестибюль и в киоске купил карту Бостона и «Морнинг стар».

Повернувшись спиной к киоску, увидел, что есть другой выход, направился к нему и оказался на Ньюбюри-стрит.

На ходу пролистал газету. Сообщение об убийстве попало на пятую страницу. Заметка занимала три абзаца. Без фотографии. Он упоминался во втором абзаце, как «Питер Флетчер». Там же говорилось о допросе. В третьем абзаце указывалось, со ссылкой на полицию, что в квартире кроме него и убитой девушки никого не было.

Приведенные факты не оставляли сомнений в его виновности. И бостонская пресса не проявила никакого интереса к этой истории.

Флетча это не удивило. Исход однозначный — обвинительный приговор и наказание Питера Флетчера. Никаких загадок. Все просто, как апельсин. Читателя этим не заинтересуешь.

Объявления занимали предпоследнюю страницу. На последней хозяйничали комиксы. Флетч оторвал колонку «Гаражи в аренду» и бросил газету в урну. Оторванную полоску и карту убрал во внутренний карман пальто.

Галерея Хорэна располагалась в следующем квартале. Без всякой вывески. Старый городской дом, деревянные ворота гаража слева от крепкой на вид двери с кнопкой звонка. Справа — два забранных решетками окна. Такие же решетки на окнах второго, третьего и четвертого этажа. Не дом, а крепость.

На медной табличке под звонком значился лишь номер дома, без указания фамилии владельца.

Дверь отворилась, как только Флетч нажал на кнопку звонка.

Флетча встретил мужчина лет шестидесяти в темно-синем фартуке от груди до колен. Из-под него виднелись белая рубашка с черным галстуком, черные брюки, начищенные черные же туфли. Дворецкий, оторвавшийся от чистки столового серебра?

— Флетчер, — представился Флетч.

Справа от прихожей, в когда-то семейной гостиной, всю обстановку составляли предметы искусства. Проходя мимо двери, Флетч увидел картину Россетти[3] на мольберте, Руссо[4] — на дальней стене. На пьедестале стояла танцовщица Дега.[5]

Поднимаясь по ступеням, Флетч обратил внимание, что дом снабжен системой кондиционирования. Через каждые пять метров на стенах висели термометры с абсолютно идентичными показаниями. В воздухе не чувствовалось ни малейшего запаха, указывающего на существование человека. Немногие из крупнейших музеев мира могли позволить себе такие дорогостоящие системы.

Мужчина, встретивший Флетча, молча препроводил его в комнату на втором этаже и закрыл за ним дверь.

Прямо перед дверью на мольберте стояла картина Коро.[6]

Хорэн поднялся из-за стола, сработанного во Франции не одно столетие назад, чуть кивнул, в Европе это называлось «американский поклон», и по мягкому персидскому ковру пошел навстречу, протягивая руку.

— Вы моложе, чем я ожидал.

Влажное от мороси пальто Флетча он повесил в стенной шкаф.

На столике между двумя маленькими удобными диванчиками стояли кофейник, чашечки, сахарница, кувшинчики с молоком и сливками.

— Сахар, молоко, сливки, мистер Флетчер.

— Только кофе, пожалуйста.

— Сегодня утром я с удовольствием прочитал вашу монографию об Эдгаре Артуре Тарпе-младшем. Мне следовало познакомиться с ней раньше, но, к сожалению, не знал о ее существовании.

— К встрече клиента вы готовитесь основательно.

— Скажите, пожалуйста, первоначально вы писали ее как докторскую диссертацию? В тексте не указано, в каком университете вам присвоена эта степень.

— Я писал ее для себя.

— Но напечатали недавно? Глядя на вас, можно сказать, что вы получили диплом несколько лет назад. Или вы относитесь к тем людям, которые не стареют, мистер Флетчер?

Хорэн Флетчу понравился. Лет пятидесяти с небольшим, со стройной фигурой, крепкими, широкими плечами. Правильные черты лица, отсутствие морщин, благодаря массажу и косметическим средствам. Волосы, зачесанные назад, тронуты на висках сединой. Киногерой, достойный того, чтобы танцевать на экране с Одри Хепберн.

— Разумеется, — продолжал он, не получив ответа Флетча, — я еще не начал восторгаться американскими художниками. Кассетт, Сарджент, к ним претензий нет, а вот у Уинслоу Хомера, Ремингтона, Тарпа[7] все до неприличия здоровое, крепкое, массивное.

— В том же грехе можно обвинить Микеланджело и Рубенса.

— Я имею в виду конкретику. Для большинства американских художников важен сам момент, движение, выхваченное глазом. Ни до, ни после, только теперь. Это не вдохновляет, — Хорэн пригубил кофе. — Но я оставлю свои рассуждения до лекции в Гарварде, которая начинается у меня в двенадцать часов. Вы насчет Пикассо?