Приватизация по Чубайсу. Ваучерная афера. Расстрел парламента - Сергей Полозков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ну, а нетерпимость ко всяческим безобразиям общественной жизни у меня видимо передалась по наследству. Моя мама, когда в 1963 году подняли цены на основные продукты питания, в знак протеста сняла портрет Н. С. Хрущева из кабинета на работе и ее хотели исключить из комсомола, но потом дело замяли. Да и Никита Сергеевич вскоре оказался «волюнтаристом».
Еще со школы у меня имелась тяга к изменению и совершенствованию существующих порядков. На одном из комсомольских собраний мы постановили обратиться к властям с просьбой принимать от школ макулатуру за книги[7], так же как и от граждан хотя бы в школьную библиотеку, чем немало озадачили «феодала» — так звали за глаза учителя истории, школьного парторга, который пообещал походатайствовать. Мы его очень уважали за то, что он прошел всю войну и, по слухам, вся спина у него была в шрамах от пуль. Скандальная история случилась у меня с поездкой в школьный трудовой лагерь после 9-го класса. После 8-го мы с удовольствием съездили в деревню Быковку и неплохо там отдохнули и поработали, но на следующий год случилось так, что все мои друзья разъезжались по спортлагерям, и я без них ехать не захотел. Директор школы на организационном собрании начал доказывать, что есть некий приказ, в соответствии с которым все не спортсмены должны ехать. В ответ на это я бурно выступил в защиту трудовых прав несовершеннолетних, был вызван в кабинет к директору, и имел с ним серьезный разговор. Дело кончилось тем, что я потребовал дать мне тот самый документ, на который наш «шеф» (такая у директора была незамысловатая кличка) ссылался. Конечно же я его не получил, так как такого не существовало в природе, и покинул кабинет победителем.
Примерно также я сорвал принятие повышенных обязательств в связи с открытием 25 го съезда КПСС. Какой-то умник в райкоме придумал, принять решение учиться без двоек и троек во время его проведения. Идиотизм тот еще. Тем не менее, лес рук в актовом зале после предложения завуча по воспитательной работе был поднят. Против предложения был один я и начал яростно осуждать коллектив родной школы за очковтирательство. Началась буча, и обязательства не были приняты.
А как мы спорили с учительницей истории! Когда я ехидно в очередной раз прохаживался по каким-нибудь несоответствиям между трудовыми рапортами и скудностью полок магазинов, или о странностях избирательной системы, когда избирать надо одного человека из одного, Валерия Васильевна восклицала: «Ну ты Сергей у нас прямо рупор капитала!» Проницательный читатель, а такие, я думаю, не перевелись со времен Чернышевского может ехидно заметить: «Ага, ну, конечно, сейчас он нам будет доказывать, что с пеленок был сторонником рыночных механизмов и врагом тоталитарной системы, что он еще в 19… таком то году предупреждал, что…»
«А вот и не буду!» — потому что все было как раз наоборот, если я и критиковал тогдашние порядки, то лишь отстаивая коммунистические идеи в их первозданной чистоте, в которой нам их подавали, потому что в 15 летнем возрасте нельзя не быть романтиком и не верить в возможность всеобщего счастья.
Нам ведь тогда внушали, что человек человеку друг, товарищ и брат, что у нас самая справедливая страна[8], что все для блага человека и во имя его. Ну и конечно, когда расхождения с теорией были вопиющими, всею силой своих юных сердец мы с моими школьными товарищами негодовали.
Особенно были противны славословия вокруг нашего бровеносного Генсека, который на публичных выступлениях не мог оторваться от бумажки, и видно было, что плохо понимал то, что читал. Помню, как возмутила нас публикация во всех газетах, появившаяся 9 мая 1976 года в день Победы. На первых полосах, вместо подобающих празднику материалов был опубликован отчет об открытии 8 мая, накануне дня Победы, в Днепродзержинске бюста дважды героя Леонида Ильича. Учитель истории В. В. Пьянкова вяло отбивалась от меня, доказывая мне, что это восхваляются не заслуги лично Брежнева, а всей партии, а когда я разочарованный ее ответом снова стал к ней приставать какие к черту заслуги, в такой день — это же только позорит — она ответила — как взрослому человеку: «Сергей, позволь мне как члену партии на твой вопрос не отвечать!»
Так, что все знакомые, насмотревшись первых репортажей о жарких дебатах на сессии Верховного Совета СССР, после многих десятилетий всеобщего «одобрямса», зная мою любовь к политическим спорам, совсем не удивились моему избранию, посчитав, что там, где проводятся яростные дискуссии, самое для меня место.
Началось
Однако дорога к этому месту была далеко не прямой. В 1985 году, когда началась перестройка, я работал в Институте химии Академии наук СССР (ИХАН СССР) младшим научным сотрудником и с удовольствием занимался наукой (высокочистыми веществами), у меня уже было двое детей, и я с удовольствием занимался их воспитанием, но тяга к общественным проблемам, о проявлении которой я рассказал выше, в новых условиях будоражила мысли. Сейчас-то я понимаю, что многообразие мнений было кажущимся. Управляемые невидимыми дирижерами, все дули в одну дуду, но тогда статьи Попова, Шмелева казались, чуть ли не «откровением». Программа «Время», которую раньше можно было и не смотреть, теперь стала ежедневно сводкой с фронтов борьбы за перемены, во всяком случае, мне так казалось, и я не мог оставаться в стороне от нее.
Я зачитывался 45-м томом Ленина, где он говорил про хозрасчет, бонусы и другие рыночные атрибуты. Читал проект нового учебника по политэкономии, участвовал в открытой телефонной линии с академиком Аганбегяном, даже написал письмо Горбачеву с предложениями по ускорению реформ и т. д. и т. п.
В конце 1986 года я перешел работать программистом во ВНИИТСМ «Сириус». Причин было несколько и материальная (платили больше), и рядом с домом, и проблемы, которыми предстояло заниматься, были ближе к жизни: я начал разрабатывать системы автоматического проектирования технологических процессов. Несмотря на то, что я проработал в институте не очень много времени, меня избрали председателем Совета трудового коллектива отделения, когда в соответствии с законом «О предприятиях» такие органы стали избираться в трудовых коллективах. Я поступил в школу технического творчества при горкоме комсомола, их создали под эгидой программы НТТМ. Прочитал о ней в газете (тогда интернета не было), поехал на собеседование и поступил, начав штудировать различные методы раскрепощения творческих способностей.
Мне хотелось активно менять жизнь. В какой-то статье я тогда прочитал о людях с активной жизненной позицией, в которой, уж не знаю зачем, видимо в связи с определенной долей идиотизма автора, для упрощения вводилась аббревиатура для их обозначения — АЖПисты. И я, когда ко мне приставали с вопросами о том, что мне что ли больше всех надо, ерничая, отвечал: «Хочу быть АЖПистом!»
Ну, а, если серьезно, то тогда я сильно переживал от того, что слишком мало прикладываю усилий для того, чтобы поменять наш несовершенный мир. В нынешние циничные времена это кажется наивным, но слова из песни «Если не я, то кто же, кто же, если не я?» не были для меня абстракцией, именно так я и думал.
Поэтому, когда я прочитал в только что опубликованном законе о выборах народных депутатов СССР о праве на самовыдвижение, идея самовыдвинуться запала мне в душу. Дело было вовсе не в карьерных претензиях, а в том, что по молодости мне казалось, что изменения идут страшно медленно и их надо подталкивать. Нетерпением — классической болезнью российской интеллигенции, хорошо описанной русскими классиками, начиная с Достоевского, болел и я.
Поэтому когда в январе 1989 года в соответствии с законом о выборах была образована районная избирательная комиссия и в газете «Красный Сормович» поместили номер ее телефона, я решился позвонить. Звонил я из перехода в нашем институте, где был расположен телефон автомат, так как у нас в отделе был только внутренний телефон.
До сих пор помню, как в тот момент, когда я позвонил, представился и заявил о том, что собираюсь выдвинуться в народные депутаты СССР, на другой стороне трубки Председатель комиссии испуганно замолчала, и я буквально почувствовал ее паническую мысль: «Началось!»
Не сработавший «компромат»
По закону для выдвижения кандидатуры на окружное предвыборное собрание необходимо было провести сначала собрание по месту жительства, не менее 300 человек, или выдвинутся от трудового коллектива. Первый путь я отверг сразу. Слишком много людей надо было собрать.
Как потом выяснилось, таким выскочкой был не я один. В городе пытались выдвинуться сами еще несколько человек.
Во-первых, это был чудак из московского района (не буду называть его фамилии, так как, вероятнее всего, он был не совсем здоров), который приходил потом ко мне с идеей решения всех проблем общества путем проведения особых социологических опросов по выявлению потребностей каждого члена общества. Он пытался провести собрание жителей и не набрал нужного количества голосов.