Записки бродячего врача - Иосиф Львович Раскин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Собаку очень быстро поднимают с земли, и вся процессия отступает на исходные позиции.
После еще одного раунда переговоров принимается соломоново решение: дежурный по части сдается и выделяет машину с шофером – «ну только на сорок минут и чтоб никакого заезда за пиццей по дороге, а то знаю я вас…» Дохлая собака на персональном грузовичке, с почетным караулом в виде бронированного амбуланса с вооруженными до зубов доктором и четырьмя фельдшерами перевозится на нашу базу.
Меня выгрузили у медпункта, где уже дожидался пациент, так что я так и не узнал, где песик провел ночь. А на следующий день он был отправлен в больницу на вскрытие в сопровождении фельдшера, которому все равно надо было в Тель-Авив. И никакого бешенства найдено не было. Полный хеппи-энд в переводе на иврит.
Батальная сцена
В конце совершенно безумного дня в приемном отделении, когда доктора уже ничего не соображали и не помнили, как зовут их самих, когда медсестры от усталости перестали огрызаться и пациенты, ожидающие осмотра, выписки домой или отправки в отделения наверх, лежали, сидели и бродили штабелями… старший по команде доктор Раскин обозрел хаос, в который обратилось вверенное ему поле битвы, поправил треуголку и сказал старшей медсестре:
– Потеряно все, кроме контроля над сфинктерами.
– …
Назад к природе
Около семи вечера Моше захотелось пописать.
Он как был, в шортах и босиком, вышел из своего аккуратного коттеджа под красной черепицей, где на просторах кафельного туалета журчал итальянский кремовый унитаз, обогнул дом по аллее между стеной кухни и изгородью из ошалевшей вконец бугенвиллеи и ступил на задний двор, выходящий прямо на невысокие холмы и весь в густом пожелтевшем бурьяне.
Ласковое предзакатное солнце заливало и двор, и заросли кустарникового дуба на холмах, тянувшихся почти до самого Иерусалима. Несметные полчища невзрачных, но сладкоголосых птиц вели свою вечернюю спевку, и воздух был напоен запахами подсохшей полыни, шалфея и еще чего-то несказанного… Моше вздохнул и, расстегивая ширинку, сделал два шага в глубь двора. И тут его укусила змея…
Через неделю Моше, слегка похудевший и желтовато-бледный, сидел у себя в гостиной перед телевизором и пивом «Маккаби» восполнял потерю крови, высосанной врачами в больнице.
Около семи вечера ему захотелось пописать…
Частная практика
В детстве я был болезненным ребенком, даже более болезненным, чем положено среднему ребенку из средней приличной еврейской семьи. Родители не доверяли меня участковому педиатру – симпатичной и, как я сейчас понимаю, вполне толковой докторше, а водили к частным врачам. Это были профессора медицины, все как на подбор кавалергардского роста мужики с сильными и точными руками. Со мной они не сюсюкали, разговаривали на равных, а к родителям относились как к проштрафившимся новобранцам. Они принимали пациентов в недрах своих профессорских квартир, в кабинетах с диванами и креслами темной кожи, с книжными шкафами мореного дуба во всю стену и письменными столами, где Дон Кихот каслинского литья соседствовал с деревянным стетоскопом и царственным письменным прибором из меди и черного мрамора.
И когда моя мама наконец уговорила меня поступать не на биофак, а в мединститут, ее воображение, несомненно, рисовало картину меня, строгого, но доброжелательного, встающего из-за своего профессорского стола с письменным прибором и Дон Кихотом навстречу частному пациенту.
Надо прямо сказать, что ничего подобного со мной не произошло. Кроме каслинского Дон Кихота, который действительно стоит у меня на шкафу рядом с чугунным же бароном Мюнхгаузеном австрийского отлива. Деревянный стетоскоп у меня тоже был, но я его утерял на путях эвакуации.
Но ближе всего к частной практике я оказался в Израиле, когда стал патентованным специалистом в своей области медицины и работал старшим врачом в одной из больниц в центре страны.
В один прекрасный день меня попросили посмотреть частным образом больную старушку, которую сердобольная семья не хотела тащить в госпиталь.
Кожаного дивана у меня по-прежнему не было, поэтому я пошел с домашним визитом и обнаружил, что старушка действительно выглядит не очень хорошо. Пока я собирал историю заболевания у позвавшей меня дочери, пациентка начала издавать какие-то странные хрипы, и я понял, что она входит в отек легких. Пришлось вызывать скорую; приехала реанимационная бригада, старушку заинтубировали, подключили к вентилятору и повезли в госпиталь. Дочь старушки меня потом нашла и всучила гонорар, что только усугубило дискомфорт от всей этой истории.
Прошло каких-то полгода, и меня очень попросили проконсультировать частным образом тяжелобольного русского старика, которому эти бестолковые израильские доктора никак не могли помочь. По глупости я дал себя уговорить; приехал к нему домой, пациент выглядел очень плохо, и к тому моменту, когда я дочитал список его диагнозов (терминальный рак печени, терминальная сердечная недостаточность, тяжелый диабет и пара других малосимпатичных болезней), он таки умер. Я вызвал скорую помощь, они установили факт смерти, а я в состоянии легкого шока убрался восвояси.
И с тех пор я в частную медицину – ни ногой. Конечно, можно было бы купить кожаный диван и попробовать еще раз, но что-то меня останавливает…
Клетка со слоном и надписью
Если на клетке слона прочтешь надпись «буйвол», не верь глазам своим.
Козьма ПрутковУхмыляющиеся ребята из скорой помощи вкатывают в приемное отделение пациента – молодого человека лет тридцати, лежащего на каталке вполне спокойно, но со скорбным лицом. Я спрашиваю у них: «Чего привезли?» – чтобы определить, нам ли, терапевтам, заниматься пациентом или отправить его прямо к хирургам. Старший из скорой немедля говорит мне с серьезной миной: «Боль в животе, а вообще-то, док, спросите у него самого». Я спрашиваю, и пациент отвечает: «Да вот мой адвокат подсыпал мне в суп крысиного яду…»
И хотя все то, что я знаю о сословии адвокатов (в основном по детективным фильмам), говорит о том, что такое обращение с клиентами вполне характерно для них, все-таки пациента придется, наверно, положить на дальнюю койку, предназначенную для неспешного ожидания психиатра.
Но рутина есть рутина, я кладу молодому человеку руку на живот, и диспозиция сразу меняется. Мы его посылаем на снимок живота, оттуда к хирургам и в операционную. Прободение язвы. То есть пациент, страдающий психиатрическим расстройством, свою совершенно реальную физическую боль интерпретировал в рамках параноидального бреда. Ну поди знай…
Медсестры просят посмотреть побыстрее пациентку со «страшной болью в животе». Она была
