Балканский венец - Вук Задунайский

– Не положено, светлый князь. Не к лицу правоверным трезвость терять пред лицом Всевышнего.

– А ты не бойся, гость, смерклось уж, твой Всевышний ничего не увидит.

Усмехнулся гость да залил в себя всю чарку разом. Возрадовался князь – хоть и чужак, а пьет по-доброму, по-сербски. Достает тогда князь кинжал, отсекает от поросенка кременадлы[15] кус – не тонкий, в три пальца шириной – да подает его гостю.

– Откушаешь ли ты со мной, гость дорогой? А то отощал ты больно. Аль и этого вам, нехристям, не положено?

– Не положено, светлый князь. Свинья о дом Всевышнего потерлась боком – за то и не жалуем ее.

– А ты ешь, гость дорогой, не бойся – другим боком она терлась, нутром чую.

Рассмеялся гость, да и проглотил кременадлу – да и как тут не проглотить, ежели вкусна она?

– Светлый князь! Ты жизнь мне спас, как гостя меня принимаешь да потчуешь, а я низкий пес. Негоже тебе с такими якшаться да чашу заздравную поднимать.

– Негоже, говоришь? С кем хочу, с тем и якшаюсь. Я князь – мне и решать. Что чужак? Он предать не может. Хуже всех – брат, ударивший в спину. С ним по мерзости ни один пес не сравнится. Ответь же, чужестранец, как имя твое?

– Зачем тебе, светлый князь?

– Знать буду, кому жизнью обязан.

– Баязидом кличут. Иметь у нас такое имя – все равно что не иметь его вовсе. А твое имя как, светлый князь?

– Милошем нарекли при рождении – даром что и у нас Милошей предостаточно. Ответь, Баязид, а отчего ты меня князем называешь? На лбу у меня это, что ли, написано?

– На лбу не написано, а сапоги на тебе алые, одежды твои богатые, золотом шиты…

– Так в Будве любой конокрад злата на себя понавесит – пока не выловят да не высекут. Царь наш Милутин сказал давным-давно, что муж должен надевать на себя столько золота, сколько снести сможет, – вот и надевают люди неразумные.

– Меч при тебе острый, князь, каменьями самоцветными украшенный…

– Так, может, сотник я? Аль юнак при витязе знатном?

– О нет, князь. Мой глаз не обманешь. У тебя прямая спина и гордый взор. Волосы у тебя слишком светлы, глаза – слишком ясны. Ты князь, пришедший с севера. Про таких говорят в народе, что у них кровь другого цвета, нежели у простых людей. Теперь вижу я – не врет народ, правду говорит. Я пью за твое здравие, светлый князь.

– И за твое, Баязид.

Подняли они чаши серебряные да опорожнили их. Вновь подняли и вновь опорожнили. Чем не побратимы? А луна меж тем поднялась на небо. Закончилась шливовица в кувшине, тащит корчмарь другой. Загрустил с чего-то князь Милош. Спрашивает его чужестранец:

– Чего закручинился, светлый князь? Вижу я – грусть-тоска тебя снедает?

– Никому бы не сказал, а тебе скажу – нравишься ты мне. Был у меня брат. Был – да сплыл. Почитай что и нет его боле. Предать меня он замыслил – а от мысли до дела один шаг неверный. Скорблю я по дружбе порушенной.

– Эх, светлый князь, – Баязид ответствует, – мне ли не понять тебя! Ведь и мой старший брат замышляет убить меня – только и жду я коварного удара его. По обычаям нашим младший брат – и не брат вовсе, а так, отродье шайтаново. Никто не ранит нас так сильно, как братья наши.

– Дело говоришь, Баязид. Только скажи-ка, за что хотели тебя повесить на площади? Ты и вправду лазутчик?

– Похож я на лазутчика, светлый князь?

– Нисколько. Лазутчика не увидишь и не услышишь – а тебя видно сразу. Тогда колдун?

– Лекарь я. Вот зелья мои, яды.

– На что тебе эти бесовские снадобья?

– Эх, князь! Яд – это оружие, как и меч твой. Он может не только брать, но и возвращать жизнь. Разве не обнажал ты меч за дело правое?

– Думал я, что лекари только сперва лечат, а потом – убивают.

– Не таков я, князь. Я сперва убиваю, а потом – лечу.

Засмеялся князь:

– Хоть и змей ты, а по нраву мне!

Хороши ночи в Будве. Сидят князь Београдский и бродяга заезжий в корчме до звезды утренней, выходят в обнимку, как пьянчуги заядлые, ноги у них заплетаются. Омылись они в волнах Ядранского моря[16], прояснилась голова. Говорит Баязид князю Милошу:

– Что ж ты за человек, светлый князь! Все думают, как бы ближнего своего убить да ограбить, а ты подобрал бродягу, посадил с собой за стол, накормил-напоил. Не думал я, что такие люди бывают на свете, – ан все-таки бывают. Ты светлый князь, пришедший с севера. За силу твою и щедрость вознаградит тебя судьба.

– Зачем мне верить в судьбу? Я сам ее творю.

– Не веришь? Напрасно!

– Я верю в Господа нашего.

– Разве помеха одно другому? В судьбу надо верить. Судьба каждого читается по глазам – надо только уметь читать. Вот чует мое сердце, князь, встретимся мы еще. И эта встреча наша неспроста была. В ней видится мне перст судьбы.

Усмехнулся князь Милош:

– Раз читаешь судьбу, то скажи, какова моя судьбина?

– Твоя судьба велика; одного взгляда тебе в глаза – там, на площади, – мне было достаточно.

– Вот как? А свою судьбу знаешь ли?

– Знаю, князь, как не знать. Стану сперва я султаном…

Смеется князь. Смеется чужеземец. Плох тот бродяга, что не мечтает быть султаном!

– А после, князь, посадят меня в клетку и будут показывать людям, как зверя дикого.

Еще больше князь развеселился. Султана – и в клетку! Добрые истории чужеземец рассказывает.

– Вся судьба эта – бабские россказни. Если меч крепко в руке держишь – получше он твоей судьбы будет, повернее.

– Прям ты, князь, как дорога на Константинополь, и честен. Слишком хорош ты для подлунного мира.

– Кабы были все турки такими, как ты, так и не воевали б мы с ними, – ответствовал Милош.

– А хочешь ли узнать, светлый князь, кто подослал к тебе убийц? Отправь людей своих в местечко Прокупле, что подле Ниша. Корчма там есть на окраине. На десятую ночь после вашего дня святого Николая придет туда человек в шапке зеленой, назовется Душаном, спросит у хозяйки чарку лозовача[17]. Пусть твои люди возьмут то, что у него в суме лежит. Вдруг тебе пригодится.

Сказал это Баязид, поглядел в глаза, словно углями обжег, и исчез в тумане утреннем. А тут и солнце встало, пора князю юнаков своих искать да в путь обратный отправляться. Только запал чужестранец в душу князю. Странный он. Чужой. Но правда в глазах его – незваная, нежданная, нездешняя правда. И знание сокровенное, как у старцев греческих. Задумался князь, но ко дню святого Николая послал людей своих в Прокупле.

* * *

Славу славит князь наш сербский Лазарь

во Крушевце, заповедном граде.

Всю господу усадил за стол он,

с сыновьями всю свою господу:

Юг-Богдан старой – от князя справа,

за Богданом – Юговичей девять,

Вук Бранкович – по левую руку,