Советский Голем - Михаил Самуилович Агурский

авиации и морского флота — точнее бомбардировочной авиации и надводных кораблей». Идея антиракеты, как видно из книги, встречает резкую оппозицию даже среди военных. Один адмирал даже заявил «в сильном возбуждении»: «Мы не можем принять точку зрения, выраженную в письме. В нем все от начала до конца, ерунда!»

Давление снизу, однако, победило. Горбачев даже не скры­вает, что против антиракеты велась сильная борьба (включая прессу!), но для изобретателей и создателей анти-ракеты она была «святым» и «правым» делом, ибо «все для укрепления обороны, для повышения крепости и мощи армии».

Горбачев вынужден признать необъятные средства, идущие на этого «кота в мешке»: «По закону цепной реакции развива­ющееся в эти годы оружие, — говорится в книге, — выращен­ное на самых передовых, но по злому року направленных именно на создание разрушающей силы, достижениях науки, требовало все больших жертв, неисчислимых затрат и усилий народа и требовало не в простой арифметической прогрессии, а во все убыстряющейся геометрической прогрессии. Голодное прожорливое чудовище».

По Горбачеву подали записку «маршалы». Формально он прав, но можно быть уверенным, что начало этой записки ле­жало ниже, и что маршалы длительное время ««осознавали», по выражению Федосеева, важность антиракеты.

Чтобы увидеть механизм давления технократии рассмотрим другой пример — историю советского программного управления.

В 1953 г. в США было впервые осуществлено управление станком по программе. Вскоре для американской авиационной промышленности было заказано несколько десятков станков с программным управлением целиком на средства гос. бюджета. ВВС вскоре прекратило заключать контракты с фирмами, не имеющими станков с ПУ. Из отчета делегации ФРГ явствует, что в США вовсе не ставили экономическую эффективность на первое место среди факторов, оправдывающих их покупку. В самом деле из 50 заводов, имевших тогда станки с ПУ, ни один из них не производил никакого экономического анализа при покупке. Оказалось, что государственные органы США непре­рывно субсидировали ПУ, чтобы обеспечить занятость станко­строения.

Это была одна из мер дабы побудить фирмы обновлять свой станочный парк, для чего было произведено снижение нало­говых ставок фирмам, осуществляющим капиталовложения в оборудование. Широкое использование дорогих станков с ПУ снижало цикличность станкостроения, т. е. стабилизировало его занятость. То же происходило в Англии. В отличие от США и Англии советское станкостроение постоянно перегружено, капиталовложения в нем крайне дефицитны и тем не менее в СССР началось массовое подражательное изобретение соб­ственных станков с ПУ, стоившее по самым скромным оценкам десятки миллионов рублей.

Интерес к этому новому виду техники исходил как всегда не от администрации, а только от специалистов, которым про­граммное управление сразу представилось исключительно вы­годной возможностью повышения статуса. Оно впервые при­носило в цехи машиностроительного завода электронику, ма­тематику, вычислительную технику, причем все это сосредо­точивалось в руках заводского технолога. Это выделяло его из общей среды, увеличивало престиж и обещало возможности для карьеры, в то время как статус заводского технолога в СССР очень низок. ПУ для него явилось революционным событием.

Программное управление стало в СССР бумом, привлекшим тысячи людей. Начались лихорадочные работы по программно­му управлению во множестве мелких и крупных организаций. Подавляющее большинство из этих работ преследовало лишь цели написания диссертаций и извлечения фондов. Было даже выпущено несколько книг по программному управлению, являв­шихся компиляциями иностранных источников, в то время как в ССОР не было еще ни одного работоспособного станка с ПУ. Растранжирив огромные средства и не создав ничего, мелкие организации отсеялись и остались лишь три крупных организации продолжившие заботы в области ПУ. Число со­трудников и средства, затрачиваемые ими, зависели от сте­пени их секретности. И именно в наиболее секретной, принад­лежавшей ракетной пром-ти, сосредоточилось наибольшее чи­сло сотрудников, не давших по существу ничего из-за секрет­ности и легкой доступности фондов. Все брали за прототип ту или иную западную модель ПУ. Если в США разработкой ПУ занимались крупные приборостроительные фирмы, в СССР этим занялись машиностроители, не имевшие никакого опыта в области электроники. Дело было в том, что для приборо­строительных организаций ПУ было задачей, не сулившей ни­какого дополнительного престижа, ибо это не было продуктом, непосредственно направленным на военные цели, как напри­мер, вычислительные машины или военная электроника.

Внедрение станков с ПУ превратилось в массовое бедствие для авиационных и ракетных заводов. Были сформированы многолюдные отделы ПУ, приносившие большие убытки. После огромных хаотичных затрат, являвшихся результатом именно действующей под девизом: «не будет станков с ПУ — про­играем войну, их доля в общем объеме валовой продукции советского станкостроения едва достигла в 1968 г. 0,1%, в то время как соответствующая доля в американском станкостро­ении была более 25%. После того, как эти цифры были «усвое­ны» ответственными чиновниками, видевшими вдобавок много­численные станки с ПУ на международных выставках, им ничего не осталось как начать их серийный выпуск.

За редкими исключениями научно-технический прогресс в СССР развивается именно таким образом: без плана, хаотично, как совокупный результат давления технократов на армию и правительство.

Советскую систему, начиная с памятной книги Владимира Дудинцева «Не хлебом единым» (1956 г.), обвиняют в том, что она якобы тормозит научно-технический прогресс. Но на самом деле она тормозит лишь усилия индивидуалистов, выступа­ющих вне сложившихся организационных рамок, вне техно­кратии, при чем усилия, направленные на поиски подлинно экономических решений, не требующих больших капитало­вложений; усилия, не находящие себе аналогий в западной промышленности, равнение на которую держит технократия. Невозможно оправдать в глазах бюрократов, распределяющих бюджеты, реализацию усилий одиночки-изобретателя. Они ни­когда это не «освоят». Если то, что предлагает одиночка-изо­бретатель, не существует в США, Англии или Японии, это значит, что его изобретение попросту ненужно, ибо его нельзя мотивировать известным аргументом: «Не будет того (или ино­го) — окажемся слабее, проиграем войну». Таков-то и есть подлинный девиз советского научно-технического прогресса, приводящий к неограниченному росту ВПК.

Советский инженер, действуя в рамках своей организации, может творить чудеса. Как только он отклонится от этого пути, его ждет катастрофа.

Советский научно-технический прогресс поэтому носит мас­совый подражательный характер. Он лишен, как правило, революционных решений и поисков, но это и придает ему свойства могучего тарана, добивающегося решений, не ориги­нальных, а проверенных, пусть с некоторыми отклонениями. Такова внутренняя динамика советского ВПК, милитаризиру­ющего весь научно-технический прогресс.

Запад, да и не только он; многие люди в СССР также стро­или надежды на будущее, полагаясь на то, что рано или поздно к власти в СССР придет «либеральная технократия». Но эта технократия скорее всего является воплощением образов, за­имствованных из самых мрачных научно-фантастических ро­манов. Она разоряет страну и ориентирует советское общество на войну.

В свое время западные наблюдатели обратили внимание на резкие статьи Рыбкина и Бондаренко о советской стратегии