Высотка - Екатерина Завершнева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Земляк, поздоровавшись со мной, представился:
— Богдан. Редкое имя, легко запомнить. А Баев у нас молодец. В группе три девушки — и он уже перехватил самую красивую. Ну что, обедать?
Они решили меня смутить и обезоружить, или так, шутки шутят? Игнорируем. Запрашиваем подкрепление.
— У меня встречное предложение — давайте возьмем Олежку, он тоже голодный, он вообще без еды жить не может.
— Не бойтесь, — засмеялся Богдан, — Баев вас не съест, он занят. Правда, Саныч?
— Сдал как стеклотару, — буркнул Саныч, — и рад-радешенек. Ты, можно подумать, свободен.
В столовой было людно, но Баев сразу ввинтился в очередь, которая, повозмущавшись, расступилась. Стояли, стояли, вон за тем светилом науки. Как, девушка, вы не знаете, что он светило? Сейчас расскажу…
Я никогда раньше не была во взрослой столовой и растерянно оглядывалась по сторонам; меню в одном углу, раздача в другом, названия блюд ничему соответствуют — по внешнему виду сложно опознать, гуляш это или котлета, или печенка в сметане, все одинаково несимпатичное на вид. Не щелкай клювом, бросил мне Баев, принимая у распаренной работницы столовой тарелку, политую чем-то коричневым. Тут все несъедобно, но питаться надо, иначе протянешь ноги. Мне то же самое, сказала я распаренной. Она шмякнула то же самое на тарелку, но соуса явно пожалела.
— Вы только посмотрите на нее, — хихикал Баев за столом, — собрала все цвета радуги — тут тебе и свеколка, и морковочка, и зеленое яблочко. Как будто палитру подбирала, а не комплексный обед. Художественный склад у девушки, а она в химики подалась. Это какая-то ошибка природы. Химия, знаешь ли, портит руки и иногда лицо. Видела Коренева? Нет еще? Он у нас будет вести малый практикум. У него один глаз стеклянный, не шучу. Говорят, по молодости заглянул в лазер, очень захотелось посмотреть.
— Оставь девушку в покое, — сказал Богдан, — они у нас и так не задерживаются. Программа трудная, спецкурсы, математика с мехмата… Вы уже, наверное, обратили внимание, в методичке… Не обратили? А посмотрите вечерком. Если что — всегда рад помочь.
— Какой ты быстрый, — вмешался Баев, — помогать буду я. Хотя ей сейчас методички рановато открывать. Для начала надо научиться выживать в столовке, это же разбойничье гнездо. Запросто могут подсунуть кормовую свеклу вместо сахарной. Или от мертвого осла уши. Вкусный гуляш?
— Вообще-то не очень.
— Привыкай, теперь это твоя основная пища. Не бойся, козленочком не станешь. Я вот не стал.
— Помолчал бы лучше, — сказал Богдан, — видела бы тебя твоя мама.
— А что мама? Мама осталась бы довольна. Я соблюдаю ее главный завет — не бутербродничать. Даже суп иногда беру. Допивай свой свекольный компот и пошли. Ты не знала, что он свеклой крашеный? Ну ладно, ладно, не буду.
— Куда — пошли?
— Для начала учебники получим. Ты ведь не собираешься их таскать на себе, правда? Потом покажу тебе весь этот величественный комплекс, выстроенный во славу науки, а часиков в восемь посажу в метро, у меня дальше делишки кое-какие есть. Ну, годится идейка?
После обеда Богдан отделился от нас, ему нужно было возвращаться на кафедру. Баев утих, перестал хохмить и даже ненадолго сделался мрачным. Мне показалось, он что-то напряженно обдумывает, но я еще не знала, что у него нет такой привычки. Во время короткого перекура на ступеньках столовой он тихонько насвистывал какой-то мотив, потом кривовато пропел: а мы живем для того, чтобы завтра сдо-оохнуть, най-на-на, най-на-на, най-на-на, затушил сигарету и посмотрел на меня. Она еще здесь, надо же.
— Дурацкая песня, — сказала я, — терпеть ее не могу. Они думают, что разразились чем-то оригинальным. А там кроме най-на-на ничего и нет.
— Тебе надо оригинальное? — спросил он, усмехаясь.
— Мне надо со смыслом, — уперлась я, хотя разговор был тухлый. — А у них эпатаж дешевый. Знаешь, что это мне напоминает? Когда сквозь зубы сплевывают — такая у них музыка. Мальчики с бритыми затылками и ограниченным словарным запасом. Три слова на все случаи жизни.
— Вот оно что! А я как раз такой мальчик, из провинции, — он ничуть не обиделся, даже наоборот, как будто получил шанс показать себя в лучшем свете. — Мне можно. У меня жизненные цели простые. Потрогай мой затылок, не стесняйся. Славная щетинка. А вот ты — чего ты хочешь от жизни?
— Щастья.
— Эт правильно, — согласился Баев. — Ты же девочка. Девочки должны быть щасливы, иначе зачем они тут.
— А ты?
— Я хочу прожить жизнь так, чтобы было о чем вспомнить на свалке, — сказал он, глянув на меня искоса, оценила или нет. По-видимому, это было тщательно выпестованное и очень программное высказывание. — Короче, давай свою пятипальпу, пошли.
— Что дать?
— Руку, недогадливая. Педипальпы — это руки-ноги у членистоногих. А у таких, как ты — пятипальпы. Посчитай, если не веришь.
Он схватил меня за руку и потащил вперед. Я вырвалась и остановилась посреди улицы.
— Ну что опять? — поинтересовался Баев, немного притормаживая.
— Почему это я должна за тобой всюду бегать?
— Потому что ты мне нравишься. Мы с тобой одинаковые. Еще вопросы?
Проходивший мимо мужчина с портфелем хмыкнул:
— Вот это я понимаю. Укрощение строптивой, да?
— По-другому с ними никак, — серьезно ответил Баев, и, повернувшись ко мне, вдруг улыбнулся.
(Я не знаю, что это было. Влюбляться мне уже приходилось, и неоднократно — ничего похожего. Он мне нисколько не нравился. Некрасивый, я бы сказала — вызывающе некрасивый, худой, говорит глупости, иногда даже гадости, и лицо у него злое. Но вот улыбка…)
— Ладно, если ты не хочешь в библиотеку, поменяем курс. Ну их, твои книжки, завтра получишь. Не для того придумали первое сентября. Пойдем купаться.
— ?
— Купаться буду я, а ты посидишь на солнышке. Пойдем сначала на смотровую, потом спустимся на набережную. В фонтане я сегодня плавать не расположен. Фонтан оставим на завтра.
Солнце, тишина
тополя пожелтели, просвечивают золотом
мелкая китайка сыплется под ноги
здесь столько яблонь и никто не собирает
и ты не трогай, они засвинцованные
растут вдоль дороги, накапливают свинец
висмут и прочую редкоземельную муть
если ты еще помнишь таблицу Менделеева
или экзамены сданы, с глаз долой, из сердца вон?
взяться за руки, не имея на то никаких оснований
играть в романтику, провоцировать
на умиление-возмущение
и при этом держать дистанцию
а внутри любопытство
жгучее, как любовь
от смотровой вниз к реке волны зелени
расходящиеся дорожки, выбирай любую
давай кто быстрее, бросил он и сорвался с места
с носка на пятку, плавно подпружинивая
зависая в сентябрьском теплом воздухе
и каждая мышца, сокращаясь, посылала вперед
камень из пращи точно в цель
его собранное, настроенное тело
напоминало хорошо сыгранный оркестр
он раскрывался в движении
как прыгун с шестом, проходящий над планкой
с таким запасом, что сразу становилось ясно
этот первый
удлиненные мышцы, выпуклая сетка вен
ходячий анатомический атлас
легкая полая кость, как у птиц
в огне не горит, в воде не тонет
в плавках — ага, значит, заранее знал
(интересно, а запасные у него тоже имеются?
и где он их будет переодевать?)
возле пристани катерок
на газонах люди всех возрастов
жующие выпивающие
но больше всего тех, кто целуется
поветрие какое-то или вирус
радиус поражения двести метров
куда ни глянь
на газетках, лавочках, на травке
с трудом отрываясь друг от друга
затуманенным взором смотрят на тебя
кажется, что насмешливо, но это не так
ты их не интересуешь
ты одна такая здесь
неохваченная.
— Как водичка? — спрашиваю, чтобы что-то спросить.
— Сейчас поглядим, — отвечает он и уходит ласточкой в воду.
По дуге почти без всплеска
рисовался, конечно, позировал
наверняка осведомлен о том, как это действует
привел меня сюда, дабы покрасоваться
и все же я чувствовала, что эти выверенные движения
были для него естественным способом
перемещаться в пространстве
не ради меня, но ради возмущения среды
осеннего воздуха, ленивой Москвы-реки
не по сезону густо-синего
непрозрачного неба.
Бисер воды, скатывающийся с плеча. Ночью заморозки, но вода еще держит тепло, градусов пятнадцать — курорт, можно сказать. Мы поспорили с Блиновым и он точно проиграет. Я плаваю под открытым небом круглый год, а Шурик — только в бассейне.