Колесо тьмы - Линкольн Чайлд

– Как выглядит ящик?

Монах показал руками размеры – примерно пять на пять дюймов и длиной четыре фута.

– Необычная форма. Как вы думаете, что могло храниться в ящике такой формы?

– Любая длинная тонкая вещь. Жезл или меч. Свиток или свернутое в трубку живописное полотно. Комплект печатей, быть может, или веревок со священными узелками.

– Что означает слово «Агозиен»?

Монах замялся, но ответил:

– «Тьма».

– Почему было запрещено его открывать?

– Основатель монастыря, первый Раланг Ринпоче, принял его от святого праведника с Востока, из Индии. Святой вырезал на боку ящика текст, который содержал предостережение. Здесь у меня есть копия текста, я переведу…

Тубтен вынул из складок одежды крохотный свиток, исписанный тибетскими иероглифами, дрожащими руками отодвинул его от глаз на расстояние вытянутой руки и прочитал нараспев:

Дабы ты не осквернил дхармуСледами бедствий и отметинами зла,Дабы не повернул колесо тьмы,Агозиен распечатывать не смей.

– Слово «дхарма» означает учение Будды? – спросил Пендергаст.

– В данном контексте оно подразумевает нечто гораздо большее – мир в целом, Вселенную.

– Неясно и тревожно.

– На тибетском эта надпись звучит столь же загадочно. Но использованные слова очень мощны. Предостережение сильно, мистер Пендергаст, очень сильно!

Пендергаст какое-то время обдумывал это.

– Откуда мог посторонний так много знать о ящике, чтобы его выкрасть? Некоторое время назад я провел здесь целый год и никогда о нем не слышал.

– Это великая загадка. И конечно, ни один из наших монахов никогда не рассказывал о нем. Все мы испытываем благоговейный трепет перед этим предметом и никогда не говорим о нем всуе, даже между собой.

– Ведь этот человек, Эмброуз, мог забрать пригоршню драгоценных камней стоимостью миллион долларов. Обычный вор взял бы в первую очередь золото и самоцветы.

– Возможно, он не обычный вор, – произнес Тубтен, помолчав. – Золото, драгоценные камни… вы говорите о земных сокровищах. Преходящих. А Агозиен…

– Да? Что – Агозиен? – подстегнул его спецагент.

Но старый монах только развел руками, глядя испуганными глазами на собеседника.

Глава 3

Черный покров ночи лишь начал истончаться, когда Пендергаст через обитые железом внутренние ворота вышел во двор монастыря. За стеной, господствуя над всем, высилась громада Аннапурны; ее четкий силуэт прорисовывался в отступающей тьме. Пендергаст подождал на мощенном булыжником дворе, пока безмолвный монах приведет его лошадь. Студеный предрассветный воздух отяжелел от росы и запаха диких роз. Перебросив через холку лошади вьюки, Пендергаст проверил седло, поправил стремена.

Констанс молча наблюдала за последними приготовлениями опекуна. На ней было монашеское одеяние цвета выцветшего шафрана, и если бы не прекрасные черты и россыпь каштановых волос, она вполне могла бы сойти за монаха.

– Мне жаль покидать тебя так скоро, Констанс. Но я должен отыскать след преступника до холодов.

– Они действительно не имеют представления, что это за вещь?

Пендергаст покачал головой:

– Кроме формы и размеров – ничего.

– Тьма… – пробормотала девушка и озабоченно посмотрела на опекуна: – Как долго ты будешь отсутствовать?

– Трудная часть работы уже сделана. Я знаю имя вора и знаю, как он выглядит. Теперь лишь осталось к нему подобраться. Поиск и возвращение артефакта займут, вероятно, неделю, самое большее, две. Поручение простое. Через две недели твоя учеба будет окончена, и ты сможешь вновь присоединиться ко мне, чтобы завершить наше путешествие по Европе.

– Будь осторожен, Алоизий.

Пендергаст слегка улыбнулся:

– Возможно, это человек весьма сомнительных моральных принципов, но он не убийца и не станет на меня нападать. Риск минимален. Преступление несложное, правда с одним непонятным, осложняющим аспектом: почему он взял именно Агозиен и не тронул сокровища? Как я понял, раньше похититель не испытывал интереса к тибетским древностям. Это дает основания предположить, что Агозиен – нечто необычайно важное и ценное. Без преувеличения, вещь поистине исключительная.

Констанс кивнула:

– У тебя есть для меня какие-то поручения?

– Отдыхай. Медитируй. Закончи свой начальный курс обучения. – Он помолчал. – Я не очень-то верю, будто никто здесь не знает, что такое Агозиен, – кто-то наверняка полюбопытствовал. Это нормальное свойство человеческой натуры, даже здесь, среди монахов. Мне бы очень помогло, если бы я знал, что это за штука.

– Разведаю по мере возможности.

– Превосходно. Я знаю, что могу рассчитывать на твою осмотрительность. – Пендергаст помедлил в нерешительности, потом взглянул ей прямо в глаза: – Констанс, есть одна вещь, о которой мне необходимо тебя попросить.

Увидев выражение его лица, она широко раскрыла глаза от удивления, но сумела справиться с собой.

– Да?

– Ты никогда не говорила о своей поездке в Февершем. В какой-то момент тебе может захотеться поговорить об этом. Когда снова присоединишься ко мне… и если будешь готова… – В его голосе опять прозвучали несвойственные ему смущение и замешательство.

Констанс отвернулась.

– Вот уже несколько недель, – продолжал он, – мы не говорили о происшедшем. Но рано или поздно…

Девушка резко повернулась.

– Нет! – почти крикнула она. – Нет! – Потом взяла себя в руки. – Я хочу, чтобы ты обещал мне кое-что. Никогда больше в моем присутствии не упоминай о нем… и о Февершеме.

Пендергаст замер, внимательно глядя на Констанс. Оказывается, то, что причинил девушке его брат Диоген, подействовало на нее сильнее, чем он думал… Наконец он едва заметно кивнул:

– Обещаю.

Выпустив ее руки из своих, Пендергаст поцеловал воспитанницу в обе щеки, взял поводья и вскочил в седло. Пришпорив лошадь, он выехал в открытые монахом ворота и пустился галопом по извилистой тропе.

Глава 4

В аскетической келье в недрах монастыря Гзалриг Чонгг сидела в позе лотоса Констанс Грин и с закрытыми глазами мысленно воспроизводила лежащий перед ней на подушке шелковый шнур, завязанный чрезвычайно сложным узлом. Позади нее, в тусклом свете, падающем из окна, сидел Цзеринг. Единственным признаком его присутствия было тихое бормотание по-тибетски. Констанс интенсивно изучала язык в течение восьми недель и, усвоив скромный лексический запас наряду с некоторыми оборотами и идиомами, выработала определенную беглость речи, хотя и с запинками.

– Посмотри на узел мысленным взором, – негромким, гипнотизирующим голосом произнес учитель.

Повинуясь желанию Констанс, образ, излучающий свет, начал вырисовываться примерно футах в четырех. То, что она сидела на голом холодном полу кельи со стенами, покрытыми селитрой, перестало быть существенным.

– Сделай его ясным. Сделай устойчивым.

Образ узла стал приобретать резкость, порой делаясь слегка расплывчатым, когда внимание рассеивалось, однако девушке все же удавалось вернуть четкость и яркость.

– Твое сознание – озеро в полумраке, – говорил учитель. – Неподвижное, спокойное и ясное.

Странное чувство одновременного присутствия и отсутствия в келье поглотило Констанс. Узел, который она выбрала для тренировки сознания, был средней сложности, завязан свыше трехсот лет назад великим учителем и назывался «двойная роза».

– Увеличь изображение узла в твоем сознании.

Балансировать между усилием и обычным ходом событий оказалось непросто. Если слишком сильно сосредоточиться на ясности и устойчивости изображения, образ разрушается и в сознание вторгаются посторонние мысли; если без ограничений воспринимать действительность, мысленный образ будто исчезает в тумане. Существовала идеальная точка равновесия, и постепенно – не очень быстро – девушка ее нашла.

– Теперь смотри на образ узла, который создала в своем сознании. Рассмотри его со всех сторон: сверху, с боков.

Мягко поблескивающие, переливающиеся извивы шелка оставались устойчивыми перед внутренним взором, принося тихую радость и ясность осознания, какую Констанс никогда раньше не испытывала. А потом голос учителя полностью исчез и остался только сам узел. Время исчезло. Пространство исчезло. Только узел.

– Развяжи его.

Это была самая трудная часть, требующая безукоризненной сосредоточенности, – суметь углядеть все петли узла, а затем мысленно их распутать.

Она не знала, сколько прошло времени, – это могло быть десять секунд или десять часов.

Кто-то легонько коснулся ее плеча, и Констанс открыла глаза. Перед ней стоял Цзеринг.

– Как долго? – спросила она по-английски.

– Пять часов.

Девушка попыталась подняться, но ноги так онемели, что на них оказалось невозможно устоять. Учитель взял ее под руку, помогая сохранить равновесие.