Муж напрокат. Бонус (СИ) - Орлова Екатерина Марковна
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
― Господи, дети же в гостиной, ― выдохнула я тихо.
― Пойдем со мной.
Колин схватил меня за руку и стремительно двинулся в конец коридора. Мы ворвались в прачечную, захлопнули дверь, и он прижал меня к ней, жадно впиваясь в мой рот жарким поцелуем. Задрал кофту и сдернул вниз кружевной бюстгальтер, снова сжимая грудь нетерпеливыми руками. Я уже стянула свои пижамные штаны и трясущимися пальцами расстегивала ширинку Колина. За несколько мгновений он спустил джинсы и, подхватив меня под попку, поднял в воздух. Я задохнулась от первого толчка и уперлась затылком в дверь, вцепившись в плечи Колина, пока он неистово толкался в мое податливое тело. Я была мокрой, и шлепки от нашего столкновения выходили неприличными, грязными, но такими возбуждающими. Каждый звук, которые издавали наши тела, и запах разжигали пожар сильнее, пока он не сжег меня дотла. Я выгнулась и прикусила губу, промычав от блаженства. Колин наклонился ко мне и, поглотив мой стон своими губами, догнал свое удовольствие.
Все было быстро и стремительно. И снова жадно, неистово, как будто в следующую секунду мы умрем, и спешили насладиться друг другом как можно быстрее и сильнее.
Мы тяжело дышали, когда Колин опустил меня на пол и, взяв мое лицо в ладони, нежно поцеловал. Потом провел губами по моим векам, щекам и, оставив нежный поцелуй на лбу, отстранился.
― Прости, не сдержался.
― Мне ли жаловаться? ― с улыбкой произнесла я.
― Надеюсь, ответ на твой вопрос отрицательный, ― усмехнулся он.
― Так и есть.
― Я люблю тебя, Лана, ― произнес он с серьезным лицом.
― Ты собираешься повторять это каждую минуту? ― я все еще улыбалась.
― Каждую минуту, каждый час каждого дня, ― ответил он, заглядывая мне в глаза.
― И я люблю тебя, ― сказала я на выдохе. Моя грудная клетка раздулась, как воздушный шар, с трудом вмещая в себя счастливое сердце. ― Одеваемся?
― Да, ― ответил Колин и, прижавшись на мгновение своими губами к моим, отступил, давая нам обоим пространство, чтобы привести себя в порядок.
Мы вернулись в гостиную, где на диване дремал Ноа, а Вики смотрела фильм.
― Какао, Вики? ― спросила я негромко.
― А торт еще остался?ф
Колин улыбнулся.
― Вики, так недалека до сахарного диабета.
― У нас учительница в школе тоже этим пугает, ― ответила она, не отрывая взгляда от экрана.
Колин повернулся ко мне лицом и, приподняв одну бровь, улыбнулся, а я лишь пожала плечами. Ну что я могла сказать ему кроме того, насколько счастлива была в тот момент?
Глава 41 без цензуры
После обеда Колин позвонил мне на мобильный и попросил зайти к нему. Я медленно встала и взяла трясущимися руками документы, которые он ждал. Присяжный перевод и заверенные нотариусом копии. С выходом после больничного Ноа список моих обязанностей пополнился еще и этим: теперь я отвечала за перевод официальных документов. Мне было это в радость, потому что на перевод было не так много документов в тот период. А новые обязанности не позволяли скучать по Колину в течение рабочего дня.
Я еще не видела его после приезда. Скучала до тремора, до потемнения в глазах. Он виделся мне повсюду. И в мужчинах в костюме, которые заходили в наше здание по утрам, и в парне через дорогу, который был одет в черные джинсы и такую же куртку. Он поправлял волосы тем же жестом, что и Колин. Моя тоска по этому мужчине начала превосходить все другие чувства и эмоции. Я теряла себя в нем, растворялась, не оставляя себе ни грамма. Мама всегда говорила, что так любить мужчину нельзя, потому что в случае его ухода от меня останется одна пустота. Я не вняла ее советам, и теперь вместо меня в кабинет Мастерса двигалась только пустота на каблуках.
Я изо всех сил старалась держать спину ровно, гордо задирала подбородок, но плечи сами собой опускались. Когда я вышла из туалета после столкновения с Карен, то схватила бумаги для нотариуса и трусливо сбежала из офиса. Я не хотела видеть победного шествия невесты Колина с ее семейством. Не хотела этих взглядов победителя на растерзанную меня. Мне было достаточно той порции горечи, которую я с лихвой хлебнула в дамской комнате. И предстояло хлебнуть еще больше, потому что впереди меня ждала непростая встреча.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})Полдня, пока Колин был занят, я то и дело прокручивала предстоящий разговор. И все варианты заканчивались одинаково: я срывалась и рассказывала ему об истинной причине разрыва. А он тут же обнимал меня и просил не беспокоиться о Карен. Но я волновалась не за нее, а за детей. Я представляла себе, на что способна женщина, которая любит и ревнует, пускай даже она и пыталась меня убедить в отсутствии чувств, я видела их в ее глазах каждый раз, когда Колин оказывался рядом. А если она еще и подпитывалась надеждой в течение такого длительного срока, то мне даже представить страшно, на что Карен была способна в такой ситуации. Я выбрала самый болезненный и наиболее надежный способ разговора: истерику. То, что ненавидят все мужчины и соглашаются со всем, только бы заткнуть визжащую женщину.
Я подошла к кабинету Колина. Джун, вероятно, уже ушла, ее место пустовало, так что эта сплетница ничего не услышит. Для надежности я прикрыла дверь в приемную и подошла к двери Колина. Зажмурилась и тихо прошептала:
― Прости, родной, ― а потом открыла дверь.
Колин вскочил с кресла и пошел мне навстречу.
― Милая, я так соскучился!
Он даже не дал мне и слова вставить, тут же набросившись на мои губы. Захлопнул дверь за моей спиной и закрыл ее на замок. Я хотела сопротивляться, но не могла. Еще минуточку почувствоать его. Мгновение на то, чтобы сжимать его плечи и растворяться в его вкусе. Слышать сдержанные стоны и наслаждаться его жадными руками и неистовыми поцелуями. Совсем чуть-чуть, чтобы заполнить до краев сосуд по имени «Колин» в моей памяти. Отметить то, как он нетерпелио задирает подол моего платья, как отодвигает в сторону трусики и проводит по моим складочкам пальцами, чтобы проверить, готова ли я его принять. И я готова. Всегда готова, мой хороший. И всегда буду.
Я лихрадочно расстегивала его идеально выглаженные брюки, отвечала на хаотичные поцелуи. Мы не сказали больше ни слова, за нас все говорили алчущие рты и несдержанные руки. Через пару мгновений я уже была распята на его столе, и Колин вошел в меня одним мощным толчком, заставляя извиваться и дрожать. Слезы сами неконтролируемо побежали по щекам. Горечь от того, что это был наш последний раз, растеклась по всему телу, отравляя кровь. Колин схватил меня за бедра и резко насаживал на себя. Рычал мне в шею, кусал ее, терся щетиной и повторял без остановки:
― Как же я соскучился. Я так люблю тебя. Милая, так хочу тебя, что даже больно. Я как будто подсел на тебя.
― Боже, Колин, ― вырвалось из меня с рыданием.
Я за секунду взлетела на вершину, с которой хотела бы никогда не спускаться. Он прижал ладони к моим щекам, сцеловывая слезы. Его движения замедлились, и он теперь входил и выходил медленно. Так томительно, как обещал не делать с грязной девчонкой. И я наслаждалась этим моментом, снова и снова силясь запомнить ощущения. Но они как будто ускользали от меня, выжигаемые болью внутри грудной клетки.
Колин слегка отстранился и остановился и, внимательно посмотрев мне в глаза, нахмурился.
― Что-то не так?
― Все так. Пожалуйста, трахни меня, ― выдохнула я, собирая в кулак всю свою волю. Сцепила зубы и процедила сквозь них: ― Покажи, как сильно ты соскучился.
На мгновение на лице Колина появилось смятение, которое сменилось жаждой, когда я потянулась вниз и сжала его ягодицы, впиваясь в кожу ногтями. Он перехватил мои руки, поднял их у меня над головой, уложив на стол, и прижал к прохладной столешнице.
― Трахнуть, значит? ― спросил, слегка прищурившись.
― Сделай уже это, ― рявкнула в ответ.
И он сделал. Вцепившись одной рукой в бедро, пока второй удерживал мои соединенные запястья, он, задыхаясь, вдалбливался в меня. Не давая мне продохнуть, он жестко брал меня, как будто тоже начал понимать, что это был наш последний раз. Колин словно пытался взять от этого секса все, что только я могла дать ему. И он не сводил с меня взгляда. Из его глаз исчезла стрась и нежность. Теперь взгляд был полон стальной решимости. Челюсти были крепко сжаты, а между бровей залегла глубокая морщина.