Страницы прочитанной жизни - Сергей Данилов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В глазах – ехидная усмешка,
Во рту – сарказмов едких пул.
Не раздражает утром спешка,
Не тянет вечером в загул.
Квартирный быт опутал крепко,
Ушёл на пенсию кураж.
Годами не менялась кепка,
Истлел к деньгам ажиотаж.
Минувших лет поднялись всходы —
Цветут апатия и лень.
Исчезли с кризисом доходы.
Осталась от гордыни тень.
Завяли встречи, посиделки —
Их заменяет телефон.
Есть номер молодой сиделки,
В неё он, к счастью, не влюблён.
Поймали в сети сериалы,
Не интересен зимний спорт.
Пылятся на шкафу журналы.
Брак – максимум четвёртый сорт.
Пропали бывшие коллеги —
Нет интересных общих тем.
Забыты бурные ночлеги,
Остался долговой ярем.
Сменяет боли онеменье,
Канючит тело: «Не буди…»
Душа, желая просветленья,
Трепещет птицею в груди.
Кипящие страсти
Кипели эмоции чайником,
Забытым на сильном огне.
Он вёл себя грубым охальником,
Она была злее вдвойне.
Пестрила беседа упрёками.
Сплетались признания, ложь.
Сменялись ответы намёками.
Терзала противная дрожь.
Смешались причины и поводы.
Шаром раздувался скандал.
Терялись разумные доводы —
Страстей ощущался накал.
Он стал заикаться отчаянно.
Она побелела как мел,
Стояла в углу неприкаянно,
Колчан расстреляв гневных стрел.
Обиды плодились невиданно.
Завял утончённый фен-шуй…
Решенье пришло неожиданно —
В объятьях хмельной поцелуй.
Утренний позор
С утра позор и забытье.
Обрывки вечера в тумане.
Он вспомнил: было оливье,
Играло радужно в стакане,
Веселье, танцы, никотин.
Он говорил по телефону.
Напрасно третью взял, кретин.
Уснул подобно эмбриону.
Такси дешёвое везло,
Или подбросил друг радушный?
Проснулся дома – повезло.
Во рту противный вкус сивушный.
Ключи на месте, кошелёк.
Одежда?.. Он не раздевался.
В глазах жены немой упрёк:
«Зачем с коллегами надрался?»
Ответа нет. Довлеет стыд,
Косые блики полуночи.
Потрёпанный противен вид.
Мольбой: «Прости!» – слезятся очи.
Болезненные воспоминанья
Воспоминанья вцепляются больно,
Словно клешнями – назойливый краб.
Переживаю разрыв добровольно,
В прошлое выдвинув памяти трап.
Снова тону в океане сомнений
И задыхаюсь от горьких обид,
Вязну в болоте пустых объяснений.
Тенью кровавой грозит суицид.
Претерпеваю позор униженья —
Брошенный, как шелудивый щенок,
Вновь ощущаю минуты паденья,
Горькой любви нежеланный урок.
Резко занижена самооценка,
Комплексы давят огромной горой.
Перед моими глазами коленка,
Что бьёт под зад, прогоняя долой.
Боль от меня хочет самоотдачи.
Цепок и зол едкой ревности краб.
Надо засыпать богатством удачи
Уничижительный жизни этап.
Грибы
Период лирический вместе с цветами
Давно завершился. Не радует бег.
Щетина небритая – выпавший снег.
Мы внучек теперь именуем цветками.
Любили мы в детстве ходить за грибами.
Манил и пугал тёмной чащею лес.
Сегодня ворчим, позабыв политес.
Юнцы называют нас в шутку – грибами.
Меняющиеся приоритеты
Меняет возраст приоритеты,
Места скитаний и поклонений.
Не выручают друзей советы.
Зияет пропасть меж поколений.
Реклама баров – под слоем пыли,
Зато раскрыты ворота клиник.
Про караоке давно забыли.
Былой романтик – сегодня циник.
Хард-рок отложен, играет Гендель.
В комиссионке Харлей томится.
Ночами будит протёкший вентиль,
А не желанье опохмелиться.
Сменили пиво настойки с мятой.
Приятен раут без злой изжоги.
Встаёшь с постели всегда помятый
И раздражённый в любом итоге.
Для путешествий доступна дача,
Другие земли неинтересны.
От кинофильмов скупа отдача:
Герои – мерзки, сюжеты – пресны.
Простое дело теперь проблема —
С утра решаешь, когда побриться.
Тревожит смутно одна дилемма:
Жить вместе дальше иль разводиться?
В прошедшем – танцы, шальные встречи.
Любвеобильность ушла с престола.
В сухом остатке – с ромашкой свечи
И послевкусие корвалола.
Птенец
Мне тоже было двадцать лет.
Я полон был благих иллюзий,
Растил сыновний пиетет,
Не знал деменции, протрузий,
Был обжигающе открыт,
Не испытав кошмар измены.
Меня не мучал пыльный быт,
Не окружали манекены.
Рекорды грезились. И вот
Птенец гнездо покинул рьяно,
Любви родительской оплот
Сменил на жёсткий мир обмана.
Летать учился, как и все,
Клевал, когда то было надо,
Копался в злате и овсе,
Не избежал сомнений яда.
Пшено чужое воровал,
Оберегал свои пожитки,
Существовал, как маргинал,
Искал неслыханные скидки.
Зачем покинул отчий дом,
Прельстившись мифами Олимпа?
Хотел парить, а полз тишком
В веригах ржавых вместо нимба.
Теперь подавленно закрыт,
Птенец предстал ежом колючим,
Немногословен, пьян, сердит,
Сроднился с обществом паучьим.
Счастье и радость
Раньше счастлив я был, а теперь только радости.
Нет изжоги – достойный вечерний финал.
Не метнула соседка вслед колкие гадости —
Ожидается день выше всяких похвал.
Раньше было достаточно неба бездонного,
От
