Время вслух - Инна Иналовна Кашежева

денег — жду.

Жалом только тронь-ка —

пожаром отплачу.

Я слышать шепот только

в часы любви хочу.

Но… слухи, слухи, слухи —

поток, потоп сплошной!

Как преданные суки,

плетутся за спиной.

Но: слухи, слухи, слухи —

бесплатные харчи…

Чьи все-таки вы слуги?

Шепните, слухачи!

ЕЩЕ РАЗ О ЛЕВШЕ

Однажды в позапрошлый век,

давно, как говорится,

на Тулу сделала набег

российская царица.

Прошла оружейные цеха

со свитою большою…

Не в честь ли нее была блоха

подкована Левшою?

Прославил Тулу наш земляк

талантливою шуткой:

вот это да!

Ведь знает всяк —

блоха была малюткой.

Долбя раскаленные стволы

изящным молоточком,

царица вдруг устала, увы,

и вытерлась платочком.

Потом — чего таить греха? —

опять под сень столицы…

А может быть, была блоха

живой портрет царицы?

В искусстве все замыслы благи,

Левше есть чем гордиться.

Но то, что он сделал для блохи,

не стал бы — для царицы!

Левша в историю попал

и навсегда, быть может:

без микроскопа подковал

невидимую лошадь.

И мне эта сказка по душе,

она — основа были.

В стране нашей помнят о Левше,

а про цариц забыли.

Тем эта сказка хороша

про золотые руки,

что в каждом из нас

живет Левша —

прадедушка науки!

И если бы воскрес он вдруг,

такого человека

на части б рвали для услуг

и Академия наук,

и руководство жэка!

* * *

Я стою, на ус мотаю,

что творится, боже мой:

жизнь холодному металлу

возвращает сверстник мой.

Он вполне обыкновенный…

Так, скажите, отчего

провод вдруг набухшей веной

стал под пальцами его?

И уже через мгновенье

повторил мой гулкий двор:

словно конь от нетерпенья,

радостно всхрапнул мотор.

Властный жест Пигмалиона

и — движок запел, дрожа…

Точно так во время оно

в камне ожила душа.

Ликования минута

разною для нас была:

для меня —

свершилось чудо!

Для него—…

«и все дела».

Он сказал, смеясь: «Да ладно!» —

мне в ответ на мой восторг.

Простодушие таланта

преподало вновь урок.

И тогда я разглядела

все в ровеснике своем:

это страсть,

призванье,

дело,

это все — зачем живем.

Снова мчит навстречу трасса,

снова даль глядит в глаза…

Скорость, время и пространство

он вернул мне в полчаса.

…Мы не знаем наши судьбы,

но, что в жизни ни случись,

 мне успеть ему шепнуть бы:

«Мастер!

к сердцу…

прикоснись…»

САМОЕ ГЛАВНОЕ

Однажды я как-то в кафе захожу,

от голода очень подвижна,

и думаю: «Борщ я сейчас закажу…»

А мне говорят: «Непрестижно!

Не борщ, а бриошь,

ну, а к ней эскарго

и устрицы, если хотите».

«Простите,

но этого нету всего».

«Ах, нету?!

Тогда потерпите».

Я плащ надеваю и слышу опять:

«Конечно, у нас не Париж, но

меха бы пора бы

давно заказать —

носить ширпотреб непрестижно».

Надеясь,

что все же на что-то сгожусь,

еще расцвету где-то пышно,

решительно я в «Запорожец»

сажусь,

а мне говорят: «Непрестижно».

Нужны «Жигули» —

и восьмая модель! —

чтоб ездить, соседей смущая.

Машину закрыла, иду сквозь метель,

простуду, как борщ, поглощая.

Сиплю и хриплю… Ах, к врачу бы успеть,

в платках, как капуста почти что…

Но нынче «сосудисто»

модно болеть,

 обычный бронхит — непрестижно.

Чтоб антипрестижностью не раздражать

скончаться бы скоропостижно!..

Но твердо должна я

заранее знать,

какая кончина престижна.

НАШИ СТЕНЫ

Люди! Как мы часто лжем

друг другу:

лжем в глаза

и жмем при этом руку.

Люди! От обманов

откровенных

мы спешим укрыться

в наших стенах.

Но они не спрячут

нас от жизни.

Тише! Стены слышат

наши мысли.

Слышат звук пощечин,

стук посуды,

стон любви и звон

монет Иуды.

Наши стены слышат

все на свете,

как поют сверчки,

как плачут дети.

Как смеется дождь,

как злится вьюга…

Если б мы так

слышали друг друга!

ПЕРЕШАГНУВ ОДЕЖД ХОЛМЫ…

Юноша бледный со взором горящим…

В. Брюсов

Поэт-пророк подметил тонко

страданья юного лица.

Не оттенит его дубленка,

она ведь все-таки —

овца.

Разденься, шкаф перед тобою,

побудем пять минут людьми.

А ты — хотя бы сам собою:

как дома, «лунники» сними.

Сияет твой пиджак, о боже,

как обручальное кольцо.

Сказать: «Ни кожи и ни рожи…» —

нельзя,

ведь кожа налицо.

Ну, вот, разделся до рубашки.

Приостановимся пока…

Твои заморские подтяжки,

как лямки…

Но без рюкзака.

Слова на иностранной майке

(перевела с большим трудом

чужого трафарета знаки),

они гласят:

«Родильный дом».

Любой из нас ему обязан.

Я радуюсь, ведь дело в том,

что мог здесь быть вполне указан

совсем иной, хотя и дом.

Иди на свет к окну,

всего лишь

перешагнув одежд холмы.

Мы подсчитаем, сколько стоишь

ты в чистом виде,

без «фирмы».

Что сделали вот эти руки

за двадцать весен на Земле?

Ни