Расследователь: Предложение крымского премьера - Андрей Константинов

— Что вы, что вы, коллега, проходите, пожалуйста, устраивайтесь поудобнее, это мы, пожалуй, чуть раньше начали… Да, собственно, и начать-то мы еще практически не успели… Вот, знакомимся пока еще… Я уже представился, меня Андреем Обнорским зовут, а коллеги еще о себе ничего не рассказали… Давайте с вас и начнем — как зовут, где работаете, вообще как жизнь. Рассказывайте о себе всю правду, не забывая про самое сокровенное, — все равно узнаем, тут ведь одни расследователи собрались…

Аудитория шелестнула смешками, брюнетка чуть порозовела и, слегка поклонившись, назвала себя:

— Сомова Галина, Киев, неправительственная организация поддержки независимой прессы «Виктория»… А опыта расследовательского у меня практически нет.

— Ничего, ничего, — защебетал соловьем Обнорский. — Опыт — это дело наживное… в том числе и в расследованиях… Мы, знаете ли, для того тут и собрались, чтобы… Чтобы опытом делиться и меняться…

Представление участников пошло по кругу, Андрей напустил на себя серьезности, кивал и даже что-то якобы записывал в блокнот, а на самом деле все время думал о брюнетке, изредка скашивая на нее взгляд: «У ты какая! Прям такая… серьезная… Сосредоточенная и, я бы сказал, ответственная… Как бы к тебе подвалить-то ненароком… Чтобы такое придумать-то…»

— А правда, что вы тот самый Серегин, который детективы пишет? — вернул Обнорского к реальности вопрос одной из участниц семинара — совсем молоденькой, с широко распахнутыми от восторга глазами.

«Спасибо тебе, сестренка», — мысленно поблагодарил Андрей и приготовился к распусканию павлиньего хвоста.

— Правда, — кивнул он и улыбнулся чуть смущенно, с продозированной детской беззащитностью. — Но это не совсем по теме нашего семинара… Книги — это хобби, я пишу их в свободное от работы время… А его у меня остается очень мало — расследования, знаете ли — процесс трудоемкий.

— Ой! — восхитилась молоденькая участница. — А можно у вас интервью взять?

— Ну конечно, можно… Времени хватит. Кстати, коллеги, для удобства общения я предлагаю перейти на «ты», как у всех нормальных журналистов принято.

Аудитория одобрительно загудела, и только Галина никак не отреагировала внешне на доброе и, можно сказать, демократическое предложение Андрея. «У ты какая! — хрюкнул про себя Обнорский. — Стало быть, на скромных и открытых к общению звезд, понимаете ли, российской беллетристики мы не ведемся… Это нехорошо. Чем же тебя зацепить, тетя Галя?»

Между тем процесс представления завершился, и Андрей начал первое занятие:

— Итак, коллеги, давайте начнем с того, что рассмотрим общие правила безопасности при проведении журналистских расследований. Эти правила объективно существуют, и их необходимо знать. В самом деле, никого ведь не удивляет, что когда выпускник ПТУ приходит на завод, его до станка не допускают, пока он зачет по технике безопасности не сдаст… А у нас, в журналистике, занимайся чем хочешь, ковыряй любую тему, и никто никаких зачетов не требует из редакционного начальства — такова повсеместная практика. И это при том, что на каждом углу сами же главные редактора постоянно твердят, что работа у нас очень рисковая и опасная…

Коллеги заулыбались, и Обнорский понял, что семинар получается. Контакт состоялся. Андрей встал, сунул руки в карманы и продолжил, прохаживаясь у доски вдоль торцевой стены:

— А действительно ли уж настолько опасная у нас профессия? Или понятие профессионального риска все-таки очень сильно преувеличено? Риск ведь и у летчиков есть, и у водителей, и у врачей, у пожарников и милиционеров, у строителей… Да, журналисты иногда погибают. И цифры погибших в странах СНГ — достаточно внушительные… Однако большинство — подавляющее большинство — погибших приходится на так называемые «горячие точки», а там погибают все — и журналисты, и дети, и женщины, и военнослужащие… Пуля, снаряд или мина — они ведь не выбирают… Целенаправленная «охота на прессу» в зонах конфликтов практически не ведется — за редким исключением. Захваты журналистов с целью получения выкупа — это другая история, здесь опять же никто целью не ставит воспрепятствовать профессиональной деятельности, здесь люди деньги зарабатывают, а за журналиста, как за резонансную фигуру, выкуп получить — больше шансов. Да и, к слову сказать, в «горячих точках» наши коллеги также постоянно правила безопасности нарушают. Часто из них потом героев делают — опять же по причине резонансности… В девяносто шестом году одна молоденькая журналистка из крупнейшей общенациональной газеты, где я тогда имел честь работать, отправилась в Чечню. Под Моздоком их группа решила заночевать в полевом госпитале — и их там несколько журналистов из разных изданий было. То да се — посидели с врачами, выпили. А потом девушке приспичило пройтись — в компании с молодым хирургом, — воздухом подышать. Короче, ломанулась она куда-то и задела ногой растяжку — их специально вокруг госпиталя наши же и ставили — на случай нападения боевиков. Хорошо еще, хирург услышав, как запал щелкнул, успел ее на землю свалить. Сам потом у нее из задницы осколки и доставал… А президент потом взял и наградил девушку орденом Мужества — как раненную при исполнении служебных обязанностей. Орден она приняла. Вся армия потом плевалась, и отношение к журналистам история эта, естественно, не улучшила.

Аудитория загомонила, и Обнорский успокаивающе поднял руку:

— Коллеги, я, конечно, совсем не хочу сказать, что все случаи — такие… Но чаще все-таки гибнут по-дурацки, и ранения получают тогда, когда об элементарных правилах безопасности забывают или не знают их вовсе. Зато потом — множество геройских военно-морских рассказов по редакциям: «Что ты можешь мне сказать, мальчик? Я войну видела». Но мы о «горячих точках» говорить не будем — эта тема не нашего семинара. Мы говорим о работе в мирных городах и весях. Так вот — в мирное время на журналистов нападают редко. И я очень мало знаю случаев, чтобы их убивали «за правду».

— Подожди, Андрей, — поднял руку парень из Львова. Он говорил по-украински, но Обнорский, напрягшись, все понял. — А как же Листьев, Холодов и эта… девушка из Калмыкии?

— Юдина?

— Да, Юдина… И сколько пишут и говорят об избитых и искалеченных журналистах… Обнорский пожал плечами:

— Убийство Листьева к журналистике имеет малое касательство. Он был, скорее, шоуменом и, конечно, очень крупным администратором, который собирался сильно изменить рекламный рынок на Первом канале. Это — огромные денежные интересы многих людей. Так что убийство Листьева — оно, скорее, финансовое.

Холодов… Тут сложнее… Но скажите мне — кого он разоблачил, для кого представлял конкретную опасность? Его статьи были о коррупции в армии вообще — без опасной конкретики. Зачем его убивать-то было, если он откровенно наивные вещи писал.

— Но ведь убили же, — низкий голос Галины легко перекрыл зашумевших семинаристов.

— Убили, — кивнул Обнорский. — Причем убили очень странно. Как будто специально подбирали самый резонансный, самый голливудский и самый дурной, кстати, способ — бомба в чемоданчике… Зачем? Ведь намного проще было зарезать его в парадной, инсценировав ограбление, сбить машиной, дернуть за ногу, когда он по лестнице поднимался… Любой профи легко сделал бы это все без всяких чемоданов. А тут — как будто специально внимание привлечь хотели… Мне кажется, что убийство это было своеобразной акцией отвлечения общественного внимания, — оно произошло как раз после обвала рубля в «черный вторник» и первого, неудачного, ввода наших контрактников в Чечню… А Холодова выбрали как объект потому, что он лучше других подходил на эту роль — в шпионов играть любил, никому ничего не рассказывал, таинственность все время напускал… Это — как первый запуск в космос, в принципе — какая разница, кто бы первым полетел — Гагарин или Титов? Но у Гагарина улыбка была лучше.

— Ну а случай в Калмыкии? — Средних лет дама из Днепропетровска сняла с носа очки и взмахнула ими — то ли возмущенно, то ли удивленно. Андрей вздохнул:

— Лариса Юдина… Да, этот случай, пожалуй, действительно впрямую связан с профессиональной деятельностью. Ее убийцы, как вы, наверное, знаете, изобличены и осуждены. Там, судя по всему, «эксцесс исполнителя» случился. Один большой человек, которого она критиковала, однажды прочитал статью и воскликнул в сердцах: «Да что же, никто этой суке пасть заткнуть не может?!». Его холопы поняли буквально, а когда ее убили, большой человек за голову схватился — что же вы, придурки, натворили?!

— Ну а сколько случаев было, когда журналистов избивали до полусмерти, сколько случаев, когда за ними следили? — Эти слова сказала Галина, и Андрей начал отвечать, глядя ей прямо в глаза:

— Да, таких случаев много… А вы задумывались когда-нибудь, сколько избивают врачей, учителей, рабочих и пенсионеров? У нас с вами, коллеги, профессия корпоративная — если с кем-нибудь из наших что-то случается — мы тут же та-акой гвалт поднимаем, — даже если это обычное ограбление или разбой — все равно кричим, что напали на прессу и свободу слова. Глядишь, и милиция с прокуратурой в этом случае пошустрее работать начинают. Чувство корпоративной солидарности — вещь великая, и упрекать за это нас нельзя. Но и самообманываться не стоит. «Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман» — это еще Пушкин заметил, если я правильно его строки помню. Так давайте не будем заниматься самообманом. У нас с вами разговор сейчас профессиональный, между своими, так сказать… Читатели и зрители не видят и не слышат. Желание романтизировать нашу профессию в их глазах понятно — и без некоего мифотворчества здесь не обойтись. Главное, самим не начать искренне верить в собственные же мифы — иначе можно запросто от реалий оторваться…