Небо принадлежит нам - Люк Оллнатт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Начхать». Услышь такое мои товарищи детства, уж они бы повеселились.
– Но он отказался от материальных благ, деньги сжег – разве не круто? – Мне доставляло удовольствие подтрунивать над ней. Анна сняла очки, протерла их кусочком ткани и убрала в футляр, который выглядел так, будто достался ей от прабабушки.
– Да что в этом крутого-то? – яростно возразила она, и на ее щеках вспыхнул румянец негодования.
Тут она посмотрела на меня, прищурилась, и я подумал, что сейчас она снова достанет очки.
– Все ясно, ты надо мной издеваешься, – улыбнулась она. – Но тут ведь правда ничего крутого нет. Его родители тяжело трудились, чтобы их сын ни в чем не нуждался, а он взял и все бросил, объясняя свой поступок какой-то дурацкой идеей – незрелой и неубедительной. Безнадежно избалованный и эгоистичный человек.
Тут подошла официантка с нашими напитками, и Анна осеклась, словно ей стало неловко. Когда мы снова остались одни, она спросила:
– А тебе фильм понравился?
– Ничуть, – ответил я. – Я еле до конца досидел.
Лицо Анны просияло.
– Очень рада это слышать.
– Что он там постоянно твердил? «Каждый день стремись к новым горизонтам»?
– Вот-вот, – подхватила Анна. – Нравоучительная банальщина в духе нью-эйдж.
– А знаешь, что было действительно смешно?
– Что?
– Он так упорно шел к своей мечте – жить там, где не ступала нога человека, – а в итоге облажался из-за того, что попросту не подготовился как следует.
– Точно, – рассмеялась Анна, и ее голубые глаза весело заблестели в оранжевом полумраке бара. – Господи, так и есть: он был совершенно не приспособлен к подобной жизни. Если бы он сначала спросил совета у бывалых людей – экспертов по выживанию в условиях дикой природы, например, – то, может, и не умер бы.
– Каких-каких экспертов?
– По выживанию в условиях дикой природы, – повторила она упрямо. – Я уверена, что такие специалисты существуют.
И сделала крошечный глоток из своего бокала. Она была очень красива: изгиб рта говорил о том, что она любит улыбаться; в глазах вспыхивали задорные искорки. Нет, она явно была слишком хороша для меня. Наверняка она уедет в Лондон и выйдет замуж за одного из тех парней, что с детства по ней сохнут.
– Расскажи о себе. Где твои родители? – спросила Анна, и тут только до меня дошло, что я в открытую на нее пялюсь.
– У меня остался отец в Ромфорде.
Пауза, еще один маленький глоток.
– А мать? Они развелись?
– Нет, мама умерла. Мне было пятнадцать.
– О, прости, – поспешно сказала она. – Это очень грустно.
– Да ничего, – ответил я. – Ты ведь не виновата.
Я ухмыльнулся, и она, оценив шутку, улыбнулась в ответ.
Я не любил рассказывать о том дне, когда вышел из школы и увидел за оградой отца в его лучшем костюме. Он не стал ходить вокруг да около: «Маме на работе стало плохо, – сказал он, – обширный инсульт». А они все время шутили, что первым из них умрет он.
– А ты откуда? – спросил я у Анны.
– У нас в Суффолке дом. Правда, домом его можно назвать с большой натяжкой – слишком уж редко мы в нем бывали.
– Ну да, непростое, наверное, это дело – иметь несколько домов: приходится разрываться.
Сам не знаю, почему я это сказал. Хотел непринужденно пошутить, а получилось как-то пошло и зло.
Анна зыркнула на меня из-под бровей и быстро отхлебнула из бокала, как будто торопилась допить и уйти.
– Вообще-то, Роб, если хочешь знать, в «Редене» я училась только потому, что получала там стипендию, а у моих родителей нет за душой ни гроша.
– Извини, я… я не это имел в виду. – Я запнулся. Анна хмурилась, не в силах скрыть раздражение.
– И пока ты не начал доказывать, что тебе жилось намного хуже, знай: мои родители были миссионерами, и большую часть детства я провела в Кении, в таких трущобах, по сравнению с которыми твой муниципальный район покажется оплотом роскоши и безопасности.
Она отвернулась, и некоторое время мы молчали.
– Ну прости, у меня и в мыслях не было тебя задеть, – сказал я.
Анна вздохнула, нервно покрутила в руках меню. Потом улыбнулась и снова повернулась ко мне:
– Это ты прости. Зря я на тебя набросилась. Видишь, не только тебя может занести не туда.
Этим вечером мы начали целоваться, едва переступив порог спальни. Через несколько головокружительных минут Анна отстранилась, и я уже испугался, что она передумала. Однако после непродолжительной паузы она стала раздеваться, ничуть не смущаясь моего присутствия, а я наблюдал за ней, скользя взглядом по стройным бедрам, аккуратным грудкам, бледным тонким рукам. Раздевшись догола, она сложила одежду ровной стопкой на моем письменном столе.
Еще подростком я уяснил одну истину: близость не терпит суеты. Продвигайся к цели осторожно, миллиметровыми шажками, и будь готов к тому, что в любой момент можешь совершить ошибку и остаться ни с чем. Однако с Анной все вышло наоборот. Она оказалась ненасытной и раскованной, что никак не вязалось с ее образом благопристойной тихони. Она жаждала лишь удовольствия, и мне, тогда еще плохо знающему женщин, это показалось любопытным: я думал, что так самозабвенно предаваться сексу свойственно только мужчинам. Отгородившись от мира наспех задернутыми шторами, мы наслаждались друг другом до самого рассвета, пока наконец, взмокшие и вымотанные, не провалились в сон.
В зале пахло резиной и потом. Я ждал Анну. В спортивной одежде – футболке с эмблемой «Вест-Хэма» и шортах «Умбро» – мне было слегка не по себе, но очень уж не хотелось, чтобы Анна считала, будто я только и делаю, что целыми днями торчу у монитора. Поэтому я и согласился на партию в сквош: Анна говорила, что пару раз играла в него в школе.
Примерно вечность спустя она появилась: в широких мужских шортах и белой блузке – ни дать ни взять звезда большого тенниса из 20-х.
– Ну что опять не так? – вскинулась она.
– Ты о чем? – Я изо всех сил старался не рассмеяться.
– Можно подумать, ты одет по стандарту. Тут тебе не футбольное поле, между прочим.
– Да я вообще молчу, – запротестовал я, улыбаясь и отводя взгляд.
– Тогда, может, начнем? – предложила она, обеими руками вцепившись в ракетку.
Мы начали потихоньку разогреваться. Анна неистово размахивала руками, практически не попадая по мячу. Даже подавать у нее толком не получалось.
– В очках мне было бы проще, – заявила она, снова отправив мяч в потолок.
Мы помучились еще некоторое время, но перейти от этого безобразия к нормальной игре нам так и не удалось.
– Ну хорошо. Я соврала, – призналась наконец Анна, после того как в очередной раз упустила мяч.
– Соврала?
– Я никогда не играла в сквош.
– Да ты что? – Я чуть было не поперхнулся от смеха.
– Лола мне сказала, что сквош простой, любой дурак может освоить. Видимо, не любой.
Жаль, я ее тогда не сфотографировал. Она была безумно хороша: ее ноги в темных фланелевых шортах казались еще бледнее, на щеках с ямочками выступил румянец.
– А ты правда до этого всего несколько раз играл? – спросила Анна.
– Раза три-четыре, еще в школе дело было.
Она замолчала, прикусив губу.
– Честно говоря, я спорт терпеть не могу.
– А мне казалось, ты хочешь поиграть, – удивился я, обнимая ее за плечи.
– Нет, я думала, это ты хочешь, – ответила она, тихонько постукивая ракеткой по ноге. – Я боялась, что ты решишь, будто я веду малоподвижный образ жизни.
Я непроизвольно улыбнулся. «Малоподвижный образ жизни» – ну кому еще придет в голову такое сказать? Вяло покидав мяч еще минут пять, мы наконец плюнули на сквош и вышли из зала на улицу.
Солнце палило нещадно. Мы взобрались на невысокую стену, с которой открывался вид на огороженную хоккейную площадку. Там бегали дети – малыши и несколько подростков, – очевидно, это было что-то наподобие спортивного лагеря.
Мы оба решили, что на лето останемся в Кембридже, а жить будем на остатки наших кредитов на учебу. Анна сказала, что хочет узнать, каково это – побыть в Кембридже туристом, а не студентом. Раньше она не могла позволить себе такую роскошь – приходилось денно и нощно трудиться, чтобы в итоге получить диплом с отличием первой степени. Поэтому мы плавали на лодке, гуляли вокруг колледжей, днем бродили по музею Фитцвильяма, а по утрам отправлялись в ботанический сад. Но большую часть времени мы просто не вылезали из постели.
Понемногу все наши друзья разъехались: кто-то, вскинув на плечи рюкзак, рискнул отправиться в пеший тур по Австралии, кто-то вознамерился исколесить в фургоне Южную Америку. Мне было горько сознавать, что я, оставаясь здесь, упускаю что-то важное, и все-таки мы с Анной сошлись на том, что путешествия не для нас: разве затем мы поступали в Кембридж, чтобы потом, «в поисках себя», очутиться где-нибудь в Андах, пустив псу под хвост все, чего добились за эти годы.
Хотя, говоря по правде, нам просто не хотелось расставаться. Мы были неразлучны, как два влюбленных подростка, которые, к восторгу друзей и отчаянию родителей, неумолимо приближаются к пропасти сладостного грехопадения. Мы пробовали ночевать каждый в своей комнате, но, промаявшись самое большее час, снова бежали друг к другу. В одной из ранних песен «Блёр» есть такая строчка: «мы рухнули в любовь». Так вот, мы оба рухнули в любовь, нырнули в нее с головой.