Найденная - Сергей Заяицкий

— Бросайте пепельницу...

— Не брошу.

— Ну, так я вас убью...

— Хорошо.

— Раз, два...

Господин Фар стоял, направляя револьвер в грудь Армана, но, разумеется, не стрелял. То, что годится в американской фильме, не совсем пригодно для жизни.

— В чем дело? — наконец, пробормотал он, пожав плечами.

— Так-то лучше. Пьер Арман не такой человек, чтоб испугаться какой-то хлопушки... Дело в том, что вот этот мальчик — русский — Митя видел в кино свою сестру...

— Мало ли кто ходит к нам, разве я знаю по имени всех девиц, посещающих «Геракл».

— На экране, чорт возьми, он ее видел... т.-е. он думает, что это его сестра. В «Красном витязе»...

Жюль Фар посмотрел на мальчика и вдруг вспомнил.

— А как ее зовут?

— Маруся, — удивленно произнес Митя.

— Это ты тогда кричал?

— Я.

— Вот что...

— Мы вчера ходили с ним на сеанс, — продолжал художник, — но горе в том, что появляется эта Маруся только на несколько секунд... Он не успевает ее как следует рассмотреть... А между тем он считал ее умершей, и это его единственная родня в России... Понимаете? Вы — люди с ледяными сердцами?

— Чего же вы хотите?

— Покажите нам ее специально.

— Какой вздор!

— Господин Фар, — сказал Дюру, — я бы доставил им это удовольствие.

Господин Фар удивленно посмотрел на Дюру.

— С какой стати?

— Надо уважить чувства этого мальчугана... а, кроме того, как знать...

В этом «как знать» прозвучало нечто понятное для директора. Дюру что-то задумал, а у Дюру на плечах была голова, и в голове этой был мозг, а не студень. Это не подлежало сомнению.

— Ну, ладно, — сказал он.

— Мы сейчас это сделаем, — проговорил Дюру, — идемте, честные люди. Оператор здесь.

Арман торжественно взял Митю за руку.

— Эй, оставьте пепельницу.

— Я ее принесу после. Она еще может мне пригодиться.

Жюль Фар подождал, пока они ушли, а потом поднялся в свою ложу. Любопытство его разбирало.

В этот час огромный зрительный зал «Геракла» был пуст и темен. В нем было тихо как в склепе.

«А что, если бы такая тишина была тут и по вечерам?» Директор содрогнулся при одной мысли о подобном убытке.

Внизу приотворилась дверь, на секунду в зал вонзился дневной свет. Но затем опять стало темно. Освещая дорогу карманным фонариком, Дюру вел за собой Армана и Митю.

— Вот сюда сядем, — говорил он, и его голос отдавался в гулком куполе. — Господин Жамэ?

— Да, — послышался голос оператора, и на задней стене зала вспыхнул квадратик.

— Давайте прямо третью часть.

На экране сразу появилась степь.

— Дальше, — кричал Дюру, — вертите, вертите... еще, еще... ага, вот базар. Мальчик, ты скажи, когда...

— Вот, вот...

— Стоп. Стоп... поворот назад... так... больше не вертите.

Директор видел, что мальчик вскочил с места, разглядывая женщину, неподвижно застывшую на экране.

— Это она... это она, — кричал он, — это Маруся... Смотрите, господин Арман, это Маруся...

На секунду даже господин Фар был взволнован.

Ему представились далекие степи, маленький городок, где теперь живет эта Маруся. Она и не подозревает, что в Париже сейчас ее брат смотрит на ее изображение.

— А ну-ка, два поворота! — крикнул Дюру.

Женщина сделала несколько шагов.

— Ее походка... она всегда так ходит... Это Маруся.

— Да, это Маруся! — восторженно гаркнул художник, хватив пепельницей по ручке кресла.

— А вы тоже ее знаете?

— Нет я ее не знаю... Я так полагаю...

— Что же, довольно вам?

— Еще секундочку.

Мальчик с жадностью пожирал глазами экран. Он подошел ближе, но вблизи было хуже. Маруся стала громадной словно колокольня. Он снова отошел и все смотрел, смотрел...

— Но какой же это город?

— А уж это чорт его знает.

— Не только чорт его знает, — смеясь, сказал, Дюру. — Знает еще тот, кто снимал эту фильму.

— Да, а Москва, к сожалению, не на кончике вашего носа.

— Ерунда, — вскричал художник, — всюду можно пробраться. Ну, спасибо, гражданин... Да, еще вопрос, какая фабрика снимала эту фильму?

— «Красное Знамя».

— Там должны знать?

— Разумеется.

— Адрес фабрики у вас известен?

— Мы сносились через русское представительство.

— Хорошо. Я пойду в представительство.

— Жамэ, можете гасить аппарат!

В руках Дюру снова вспыхнул электрический фонарик.

Жюль Фар спустился в кабинет.

«Чудная история, — подумал он, — впрочем, все это в конце концов нас не касается. Не понимаю, для чего Дюру с ними возится».

Через полчаса администратор появился в кабинете. Вид он имел довольный и веселый.

— Едва уговорил их сняться, — сказал он, — наврал, что у нас принято снимать всех, кто посещает кино в неположенное время. Распространился, кроме того, насчет выразительности лица художника. Ну, и согласились.

— А для чего вам это было нужно? — спросил директор.

Дюру удивленно уставился на него.

— Как для чего? — воскликнул он и расхохотался. — Пишите еще чек на пять тысяч, — сказал он, — и это даром, уверяю вас. Моя идея стоит раз в десять больше.

VI. ХУДОЖНИК АРМАН ПРОДОЛЖАЕТ ДЕЙСТВОВАТЬ

На следующее утро Арман и Митя отправились в русское полпредство.

Они оба не спали всю ночь. Митя рассказывал про свою сестру и про Москву, а художник Арман произносил яростные речи против буржуазного строя. Им раз десять стучали в стену и грозили выселением.

Улицы были запружены народом, как всегда в эти утренние часы. Все торопились на службу, автобусы ползли набитые битком, даже на метро (подземная железная дорога) трудно было найти место.

Красный флаг на здании полпредства привел в восторг Армана.

— Вот настоящий флаг, — кричал он, — не то что эти пестрые тряпки... это огонь... это заря новой жизни... Я знаю, какую картину я напишу. Красный флаг на фоне голубого неба — и больше ничего. Я представлю эту картину на академическую выставку специально для того, чтобы извести профессоров. Я не получу ни одного голоса, но я испорчу им аппетит. А это тоже чего-нибудь да стоит.

Если бы Арман и Митя были менее увлечены своими мыслями, они заметили бы одно странное явление.

Почти все прохожие оглядывались на них и говорили при этом что-то друг другу. Некоторые даже останавливались, чтобы получше разглядеть их. А между тем в их наружности не было ничего особенно замечательного. Разве что худоба Армана, но в конце концов мало ли в Париже худых людей.

Они вошли в здание полпредства.

Арман остановился посреди первого зала, в который они вошли, и восхищенно оглядел всех секретарей и машинисток.

— Граждане единственной трудовой республики, — пробормотал он. — Мне нужно видеть секретаря полпредства, — прибавил он, обращаясь к какому- то молодому человеку.

— Я сейчас ему скажу.

Молодой человек пошел куда-то.

И здесь, как и на улицах, все перешептывались, глядя на Армана и Митю.

Молодой человек возвратился.

— Господин Арман, пожалуйте.

Художник выпучил на него глаза, но тут же произнес тихо, обращаясь к Мите:

— Оказывается, я так известен в Париже... Я даже не называл ему моей фамилии, а он между тем ее знает.

Секретарь сидел в кабинете с опущенными шторами. В эту пору солнце начинало сильно припекать в Париже, и в комнатах становилось невыносимо жарко.

Секретарь ответил поклоном на поклон и жестом предложил сесть. Он с любопытством поглядывал в особенности на Митю, который смущенно озирался по сторонам.

— Мы пришли к вам по очень удивительному делу, товарищ, — сказал Арман, со смаком выговаривая слово «товарищ», — вы, вероятно, и не представляете, о чем мы будем беседовать с вами.

— To-есть вы, вероятно, пришли по поводу этой Маруси? — сказал секретарь.

— Какой Маруси?

На этот раз художник так выпучил глаза, что казалось, они сейчас выскочат.

— Как какой Маруси... сестры этого малого. Скажите-ка откровенно, сколько заплатил вам «Геракл» за всю эту комбинацию?

— Заплатил?.. Кто заплатил? За какую комбинацию?

— Ну, вот за эту штуку?

Секретарь презрительно кивнул на газету.

И тут Арман с ужасом увидал свое изображение на первой странице самой ходкой парижской газеты — «Парижское эхо».

Он дрожащими руками взял газету. Кроме него, красовалось еще изображение Мити и кусок фильмы, изображавшей Марусю.

На двух столбцах была подробно рассказана вся история. Были сочинены какие-то подробности о мальчике, рыдавшем перед директором, о том, как директор был потрясен до глубины души. Арман был всюду назван «забавным чудаком» или «трогательным простаком». В статье упоминались какие-то его картины, выставленные на последней выставке «отвергнутых». Было написано, что Митя предполагает выехать в Россию на поиски сестры.