Девушка с обложки - Мери Каммингс

И, позади автоматчиков — Клодин даже не сразу заметила его — еще один человек, в таком же балахоне, как шейх, но черном. Лицо его было скрыто маской, сделанной из гладкого белого пластика с прорезанными в нем отверстиями для глаз и для рта. В сочетании с черной накидкой на голове впечатление эта маска производила жутковатое.

После короткого момента ужаса при виде безжизненного блестящего овала вместо лица Клодин это показалось даже несколько театральным: черная мантия, белая маска…

Быстрым шагом, опустив голову и ни с кем не встречаясь взглядом, Абу-л-хаир проследовал к короткому столу и уселся там. Человек же в черном зашел в промежуток между столами, почти до упора, остановился и обернулся.

Пока он молча обводил взглядом сидевших по обе стороны людей, Клодин успела заметить, что балахон ему коротковат и из-под него торчат коричневые ботинки. Подумала — сама зная, что думать сейчас об этом глупо и неуместно: «После шести — ничего коричневого![6] А шесть утра — это как считается, после шести или до?»

— Я не буду говорить долго, — сказал он наконец. Голос звучал из-под маски глухо как из бочки, но в повисшей в зале тишине каждое слово было отчетливо различимо. — Мы не бандиты, и ваши жизни нам не нужны. После выполнения всех наших требований мы вас отпустим. До тех пор пассажирам запрещено покидать свои каюты. Запрещено пользоваться сотовыми телефонами. Телефоны и ноутбуки нужно сдать, позже вы получите их обратно. Если вы будете…

— Я не позволю, это возмутительно! — отчаянный женский крик резанул по ушам.

Кричала полная яркая брюнетка лет сорока пяти, жена итальянского промышленника. Отмахиваясь от мужа, который тянул ее за руку, пытаясь заставить сесть, она обводила окружающих полубезумным взглядом и выкрикивала:

— Пусти меня! Пусти! Я не позволю!

Вырвавшись из рук мужа, женщина выскочила из-за стола и с неожиданной для ее комплекции резвостью обежала торец. Охранники дернулись было ей вслед — и, повинуясь короткому жесту человека в маске, остались стоять на месте.

— Я не отдам! — подлетев к нему, снова выкрикнула она. — Мой телефон с бриллиантами… мне его муж подарил… я не позволю его забрать… я давала деньги на палестинское движение… и в митинге участвовала… Как вы смеете! — Ее крики становились все громче и пронзительнее. — Я не по…

Пощечина оборвала ее на полуслове. Итальянка взвизгнула, отшатнулась, но человек в маске, ухватив ее за волосы левой рукой, правой ударил снова, по другой щеке — звонко и хлестко — и еще… и еще. Ее муж попытался вскочить — подбежавший охранник уткнул автомат ему в шею, и мужчина медленно опустился на стул; рот его был приоткрыт, выпученные глаза полны ужаса.

— Позво-олите, — не отпуская женщину, врастяжку, с презрением в голосе сказал человек в маске. — Вы мне позволите все. Даже больше, чем все, если я этого захочу!

Оттолкнул ее от себя, снова замахнулся…

Дальше все получилось очень быстро. Клодин даже не поняла, каким образом рядом с ним вдруг оказался Халид, схватил его за руку; мгновение — и они уже сцепились в драке, охранники бросились в их сторону — и в этот момент прозвучал выстрел… второй…

Халид отступил на пару шагов и, зажав руками живот, опустился на колени. Сквозь пальцы, окрашивая их бордовыми потеками, сочилась кровь.

Человек в маске стоял перед ним с пистолетом в вытянутой руке.

Казалось, все вокруг замерло — не было слышно даже дыхания.

— А! — не то вскрикнул, не то простонал Халид и рухнул ничком к ногам своего противника. Тот медленно опустил пистолет.

Тишина разорвалась истерическим женским воплем, коротким и невнятным, который сразу перешел в заглушенные всхлипы.

— Ее — в каюту, — приказал человек в маске. — Его — киньте за борт!

Часов в девять в дверь постучали. Клодин, не спрашивая, кто там, открыла: захотят — все равно войдут. Но это оказался завтрак — молоденькая девушка испуганного вида, в белом халате и белой косынке, протянула ей поднос, на котором стоял стакан с апельсиновым соком, упаковка йогурта, тарелка с яичницей-глазуньей, парой сосисок и ложкой пюре и тарелочка поменьше с двумя булочками и шариком масла. Кроме того, на подносе кучкой громоздились плавленые сырки и одноразовые упаковки с медом и с джемом — похоже, их вывалили туда пригоршней.

За спиной у девушки виднелся сервировочный столик, уставленный такими же подносами, сбоку маячил автоматчик.

В первый момент Клодин подумала отказаться — есть не хотелось до такой степени, что даже смотреть на еду было противно. Но потом взяла: неизвестно, когда дадут еще.

Дверь захлопнулась.

Она поставила поднос на столик, выпила сок и снова легла на кровать, лицом к стене.

По каютам их развели сразу после гибели Халида — очевидно, человек в маске счел эту «демонстрацию силы» достаточно убедительной, чтобы добавлять к ней что-то еще.

Уводили, как и приводили — поодиночке и парами, под конвоем автоматчиков. Клодин конвоировал старший помощник; когда, войдя в каюту, она услышала сзади его шаги, ее захлестнула волна ужаса — такая, что не осталось сил даже на то, чтобы оглянуться. Но он лишь сказал равнодушно:

— Давай телефон.

Телефон? После секундного замешательства Клодин торопливо выхватила из сумки серебристый плоский аппаратик и протянула, стараясь не встречаться с ним взглядом. Старпом молча взял его и вышел.

Едва за ним закрылась дверь, как она бросилась к шкафу. Вопреки здравому смыслу, вопреки всему — а вдруг Томми все еще там?!

Но в шкафу никого не было, не было и запонок в ящике тумбочки. В каюте вообще не осталось следов его присутствия — даже вмятинки на подушке с той стороны, где он спал. Лишь несколько крохотных шоколадок, лежавших прежде в корзинке рядом с кофеваркой, были высыпаны на стол и выложены дужкой — наподобие улыбки. Это мог сделать только Томми, больше никто бы не догадался вот так, непонятно для посторонних, сказать ей: «Все в порядке! Улыбнись!»

Оставалось лишь утешать себя мыслью, что его не схватили, что он ушел сам и даже нашел время оставить ей эту весточку.

Наверняка он еще не знает обо всем, что произошло в салоне…

А может, знает? Может, он наблюдал за происходившим из какого-нибудь укромного места и теперь уже успел сообщить своему начальству, что яхта находится в руках террористов?

Он придумает, он непременно придумает что-нибудь!

Лучше было думать о нем, чем вспоминать Халида, неподвижно лежавшего лицом вниз в луже крови, и глухой голос из-под маски: «Киньте его за борт». И итальянку, которая стояла, схватившись обеими руками за щеки и с ужасом глядя себе под ноги, и бледные, перепуганные лица сидевших напротив людей, и застывшее лицо шейха — он так и не сказал ни слова, даже не шевельнулся, словно пребывал в ступоре…