Императрица поневоле. Книга вторая - Зарина Павлова

— Нег — я покачала головой. — У Адама сейчас нет основной поддержки. Еще немного и мы сможем..

Роберт аккуратно прикрыл мой рот ладонью. Он выразительно осмотрелся и покачал головой. Его намек я поняла быстро — даже у стен есть уши. Говорить о государственном перевороте так открыто не следовало. Даже у себя в комнате.

Я успокоилась достаточно, чтобы отпустить Роберта. Но брат заупрямился и снова улегся на диване. Я вздохнула, сделала вид, что крайне этим недовольна и улеглась в свою кровать. На самом же деле, присутствие Роберта, давало мне защищенность. И сколько бы я не говорила о том, что со мной все в порядке — это было неправдой.

Я была не в порядке. Да, я могла жить, заниматься делами, искренне смеяться, но стоило кому то из незнакомых мужчин подойти близко, я чувствовала поднимающуюся панику. Я могла ее контролировать. Но только не с Адамом. Мое тело помнило каждое его прикосновение, всю боль и унижение. И не только то, что случилось в этой жизни. Но и в прошлой тоже.

В Ту ночь я уснула не сразу. И сон был тревожным и печальным.

Адам схватил книгу, лежащую на столе, и с силой швырнул ее об стену Его переполняла ненависть, возникшая из непонимания. Он не мог понять, чего Элизабет не хватало? Чего она хотела от него? Почему не падала в его объятия?

Почему вела себя так, словно боялась?

— Почему она не такая, как Арси? — глухо прошептал мужчина, садясь в кресло и обхватывая голову руками.

Арси. Он скучал по ней. Она всегда была рядом. Она всегда поддерживала его.

Стоило Адама появиться рядом, она улыбалась, гладила, смотрела в глаза и обнимала. Арсилия была для Императора, как маленькое солнышко, освещавшее его одиночество в детстве. Она прошла испытание прошлым Императорам и получала разрешение общаться с Адамом и дальше. И это вызывало уважение.

Адам боялся деда.

Он до сих пор дрожал, стоило ему вспомнить его властный взгляд и старческую руку, держащую розгу. Дедушка часто наказывал кого-то другого на глазах Адама. Он делал это, напоминая, что Императоры неприкосновенны. Что Адама бьют только потому, что мальчик пока не доказал, что принадлежит Императорской семье. И что Адам не должен жалеть тех, кто принимает наказание за Адама. Это для них должно было быть честью.

Для Элизабет тоже должно быть честью разделить с ним постель. Она сама должна была умолять его об этом! Как это делала Арси! Именно Арси понимала, как должна вести себя Императрица. Но сделать ее женой Адам не мог И не хотел.

Арсилия была хорошей игрушкой. Хорошей отдушиной. То, что приносило ему счастье. Как маленькая собачка.

Но Элизабет. Адам хотел ею обладать. Он имел на это право. Он был Императором. И сама Элизабет дала обещание.

«В тот день Адам впервые сбежал из дворца. Дед избил его за проявление сочувствия к слугам. Он помог подняться запнувшейся служанке. Боль все еще пронзала ноги, когда Абам бежал по незнакомым улицам столицы. Он хотел сбежать? Получить помощь? Найти того, кто спасет его?

В любом случае, далеко мальчик убежать не смог. Боль в ногах стала невыносимой. Штанина прилипла к коже из-за крови. Прохожие не замечали ребенка метавшегося в толпе. Все были заняты своими делами и проблемами.

В конце концов, устав, Адам присел в тени дерева у каменного забора какого-то ресторана. Голова кружилась. Очень хотелось пить. И эта невыносимая летняя жара высасывала все силы.

Адам опустил голову и зажмурился. Он не должен плакать. Он Император. Ему не позволено показывать свои чувства. Он не должен проявлять сочувствия. Империя на первом месте. И если ради нее придется пожертвовать близкими людьми, он должен был быть готов к этому. Но. Адам не был готов. Он нехотел чем-то жертвовать. Он хотел быть, как Конрад фехтованием. Мог заводить дружбу. Ему разрешалось смеяться и плакать. И это было так несправедливо!

— Мальчик, что ты тут делаешь?

Рядом раздался приятный детский голосок. Адам поднял взгляд и замер. На него смотрел ангел. Девочка настолько кукольной внешности, что он на мгновение усомнился, правда ли перед ним человек?

— Тебе плохо? — снова спросила девочка, склонив голову на бок.

На девочке было прелестное голубое платье, подчеркивающее глубину цвета ее глаз. Белые, как облака волосы, собраны в две косички. На голове шляпка с милым кружевом. Если бы не ее открывающийся рот и моргание, Адам бы непременно протянул руку и потрогал это чудо, чтобы убедиться, что оно живое.

— Нормально, — наконец то ответил мальчик, вспомнив, что ему нельзя показывать своей слабости.

— Н0 я же вижу, что тебе плохо. Давай я тебе помогу? — голубые глаза смотрела на Адама без лжи. Она была так искренна, что у мальчика невольно перехватило дыхание.

— Я Император. И мне не нужна твоя помощь.

— 0х, простите Ваше Величество, — девочка вежливо поклонилась. — Но разве Императору не следует помочь? Он же глава нашей Империи.

— Помощники могут оказаться предателями и убить меня, — проворчал Абам, отвернувшись.

ЕМУ было невыносимо больно смотреть в эти сияющие чистотой глаза. Почему-по в замке не было людей, которые бы смотрели на него так открыто. Всего чего-то ждали от Адама. Все хотели получить его благосклонность. Даже Арсилия.

— Тогда я обещаю, что мне вы можете доверять, — девочка, не смотря на свое светлое платье, присела рядом и широко ему улыбнулась. — Я никогда вас не убью.

— Ты станешь моим человеком? — мальчик удивленно посмотрел на незнакомку.

— да

— Обещаешь?

— Обещаю.

— Тогда тебе придется стать Императрицей Только она не предает Императора.

— Хорошо! Я стану Императрицей.

Воспоминания перервал стук в дверь. Раздраженно поджав губы, Адам встал из кресла и сел за рабочий стол. Только после этого он разрешил гостю войти.

К несчастью, это оказался тот, кого Адам хотел видеть меньше всего. Где-то внутри него была надежда, что пришла Элизабет Но гостем оказался Конрад.

Он, как всегда, выглядел безупречно — золотые волосы, сводящие дам с ума, широкие плечи и военная форма. Этого человека Адам ненавидел. И ненависть эта шла от зависти. Дед всегда позволял Конраду гораздо больше.

— Адам, — решительно произнес мужчина, подходя к столу. — Верни Арсилию в замок. Ты же знаешь, что она не выдержит изоляции. Мы же выросли вместе.

—