Третья стража - Михаил Ахманов

Покачиваясь на спине Угля, Глеб попробовал представить, что творится на Земле, что еще там взорвалось, развалилось под ударом цунами, разрушилось в землетрясении, какие упали самолеты, какие столкнулись поезда, где и сколько погибло народа в этих катастрофах, и кого пристрелили из мести, из-за денег или политики, а то и просто по случаю. Странно, но родной мир, достигший таких высот, как атомные субмарины с ядерным оружием, небоскребы в сотню этажей, клонирование овец и искусственное осеменение, мнился Глебу гораздо более опасным, чем девственная планета, куда его занесло по чьей-то доброй или недоброй воле. Конечно, и тут случались неприятности вроде битвы с шокатами, тут бродило опасное зверье, и человек еще не считался царем природы, тут странствие по экватору занимало жизнь, а не несколько часов. Тут не было массы привычных и безусловно полезных вещей, компьютеров и телефонов, стиральных машин и лазерных скальпелей, не было душа, мыла, кофе и вина, но в остальном этот мир казался Глебу очень подходящим для людей. Интересно, всегда ли он был таким или кто-то его приспособил?.. Природа не терпит пустоты, и если появились высокоорганизованные животные, какой-то вид должен развиваться, эволюционировать и занять со временем нишу разума. Что-то тут не сходилось: есть быки и антилопы, газели и лошади, есть птицы, кролики и белки-обезьяны, есть хищники, а человека нет! Нет мыслящего существа, плоть от плоти этой планеты! Только переселенцы с Земли, из давних и нынешних ее времен… Почему? В этом таилась какая-то загадка.

Разрешить ее Глеб не мог, а потому вернулся к мыслям о Земле. Но личность, даже гениальная, не в силах охватить разумом весь мир, всех населяющих его людей, и любому из нас человечество предстает через круг знакомых, родичей и близких. О них Глеб и думал, о питерских друзьях и Ольге, о Воиславе и Бранко, своих коллегах, о Джакопо Мурено, итальянском археологе, о соседях Габричах и даже о фрау Шнитке. Еще думал о госпитале – как там обходятся без ведущего хирурга, в чьих руках его скальпель?.. Еще приходили мысли о доме в Солине и о Марине – кто посмотрит на фотографию в прихожей, кто с ней поговорит?.. Кто положит цветы на ее могилу?.. Да и в Питере, на Южном кладбище, тоже есть о ком вспомнить – о родителях, дедах и бабках… Как же без этого? Человек без памяти о близких что корабль без паруса – утонут его имя и род в волнах времени, а такого нельзя допустить…

То были нити, соединявшие его с Землей, и Глеб вдруг почувствовал, что разорвать их невозможно. Его новая жизнь, долг Связующего, любовь Тори, мир, куда его перенесли – все это стояло на фундаменте прошлого, отсечь, забыть которое он не хотел и не мог. И здесь была еще одна проблема: Тори. Взять ее на Землю, если удастся вернуться?.. Но за нею тоже прошлое, ее жизнь, прошедшая в вечных скитаниях по гигантскому континенту, и тут у нее свое предназначение, свои друзья и родичи, свой мир. Она уйдет с ним, и эти нити разорвутся навсегда… Она покинет племя, не увидит место своего рождения… Вправе ли он требовать такую жертву?..

Глеб повернулся к ней, положил руку на ее колено. Их взгляды встретились, и Тори тихо, едва заметно шевельнув губами, спросила:

– Что?

– Кого-то из нас ждут тяжелые дни, – промолвил Глеб. – Меня, если я здесь останусь, или тебя, если ты уйдешь со мной. Мой мир совсем не похож на эту землю.

– Я помню, ты рассказывал, Дон. Что ж, надо будет привыкать. Где ты, Кай, там и я, Кая.

Ее лицо внезапно изменилось, стало мягче, и Глеб вздрогнул – на него смотрели глаза Марины.

– Откуда ты знаешь эти слова? – спросил он в удивлении.

– От молодого иннази, прожившего с нами много дней. Мы звали его Тот, Кто Видит Незримое. Он рисовал картины, чудесные картины… Он хотел, чтобы я ушла с ним на остров. Говорил, что у него большой дом на берегу океана, много еды, и мне не нужно будет расставлять шатер и искать в степи добычу. Я смогу есть, что захочется, купаться в море, слушать музыку и целыми днями лежать на песке.

– Многим девицам на Земле такая жизнь очень бы понравилась, – проворчал Глеб, ощутив укол ревности. – Что еще обещал этот твой живописец?

– Что днем он будет меня рисовать, а ночью – любить. – Тори лукаво прищурилась. – Но я не согласилась. Скучно! Да и этот иннази сердца моего не тронул.

– Я могу обещать тебе только одно, – промолвил Глеб. – Когда мы вернемся на Землю… если вернемся… будешь делать все, что захочется. Лишь бы ты была со мной.

Вечером они разбили лагерь в распадке между горных отрогов. Эта узкая долина показалась Глебу мрачноватой – с обеих сторон тут нависали темные скалы, изборожденные трещинами, в которых гнездились стаи птиц – крикливых, черных, неопрятных, похожих на тощих воронов. Отходы их жизнедеятельности виднелись на поверхности скал, и, вероятно, в почве тоже хватало гуано – трава здесь росла удивительно густая и сочная. На выходе из долины бежал ручей, и на его берегах торчали корявые деревья с сильным смолистым запахом, отличное топливо для костра. Так что если не считать птиц и общей угрюмости пейзажа, место для лагеря было вполне подходящее.

От стоянки племени они удалились примерно километров на сорок – сорок пять. Кромлех, у которого керы будут ждать отряд, высился на холме, и этот камень явно притащили с гор – скорее всего, волоком на салазках, так как ни одна телега не выдержала бы такую тяжесть. Тот, Кто Держит Руку на Кольце, объяснил Глебу, что остановка здесь долгая, так как путь в Пещеры и обратно занимает восемь-девять дней. Надо запастись металлом для торговли с Кузнецами и свершить обряд прощания – тут, у кромлеха, всегда хоронили погибших в битве с шокатами. Это сражение было не первым, и теперь рядом с предками будут покоиться еще пятьдесят два воина, те, кто погиб на поле боя, и четверо умерших от ран. «Могло быть больше, если бы не ты, – сказал старейшина, заглядывая в лицо Глебу. – Хочешь идти в Пещеры, иди, но возвращайся. Помни, ты – Тер Шадон Хаката».

Молодые парни разложили костер, девушки сварили похлебку. Наступила ночь, птицы угомонились, их пронзительные крики лишь изредка нарушали тишину. Плясало пламя в костре, хрустели травой лошади, а керы, расположившись у огня, слушали самого старшего, следопыта по имени Тот, Кто Видит Следы. Вероятно, ему было за семьдесят, и он единственный в отряде посетил Пещеры полвека назад. Отец Тори тоже знал дорогу, но со слов покойного родителя и старейшин, и все, что ему рассказали, запомнил в точности. Поэтому он считался предводителем, а не Тот, Кто Видит Следы – хоть старец был еще бодр, но память его ослабела. Сейчас он говорил о том, чего не надо делать в Пещерах: нельзя громко говорить, быстро двигаться и идти туда, где темно. В места, где светло, но лежат черепа и скелеты, тоже лучше не соваться.

Спать улеглись у костра, прямо в траве. Утром кузнец проверил вьюки – в них были пища, вода, веревки, факелы и кое-какой инструмент. Затем, покинув лагерь, отряд направился в горы – десять всадников, десять вьючных лошадей.

На взгляд Глеба, горы были совсем невысокими и не такими крутыми, как многие вершины на Земле. Казалось, они осели под прессом времени, вдавились в толщу планеты, растеряли былую мощь, а с нею – отвесные обрывы, пропасти, гордые пики и все остальное, что восхищает и влечет людей. Но жителям степи даже километровая высота кажется дорогой в небо – тем более что гор выше этих на планете нет. Так сказал родитель Тори и подтвердил Тот, Кто Видит Следы, старый следопыт, завершивший круг скитаний по огромному континенту. Здесь не было огнедышащих кратеров, снежных вершин и ледников, скалистых пиков, пронзающих облака, только осыпи, голые пологие склоны и неглубокие ущелья. По дну такого каньона, вдоль горной реки, отряд сейчас и двигался. Ехали цепочкой вслед за кузнецом, каждый всадник вел в поводу вьючную лошадь, и хоть не имелось здесь тропы, дорога по берегу выглядела вполне удобной и нетрудной.

Уголь ступал уверенно, под его широкими копытами скрипели и шуршали камешки, иногда что-то потрескивало и рассыпалось крохотным пыльным облачком. Склонившись к шее коня, Глеб всмотрелся в воду. Речка была неглубокая, по колено, но бурная, водные струи вымывали из почвы серые обломки, казавшиеся смутно знакомыми, будто такое он уже видел, и не раз. Вот вроде бы обломанная ветка толщиною в палец, вот россыпь веточек поменьше, удлиненных, тонких, почти почерневших… А вот…

Глеб вздрогнул – на него уставился пустыми глазницами маленький череп. Лобная кость, под нею – две дыры, треугольное отверстие, где был когда-то нос, фрагмент верхней челюсти с мелкими зубами… С глаз его словно сдернули пелену: та ветка была костью предплечья, а россыпь – фалангами пальцев. Дальше виднелся обломок ребра, пять или шесть позвонков и еще один череп – на этот раз затылочная кость, как если бы погибший уткнулся лицом в землю.

– Стой, – выкрикнул Глеб, – стой! – Всадники натянули поводья, и он, озираясь и вытянув руку над речным берегом, промолвил: – Тут повсюду скелеты, в земле и в воде! Откуда? Я хочу их рассмотреть.