Все мы родом из детства - Екатерина Мурашова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да, я их видел, они в форме ходят.
Боже мой… «В форме ходят»! Он же еще совсем мальчишка…
– Туда сдавать математику и физкультуру. И то, и другое тебе – без проблем. Если захочешь, конечно.
Об отце он говорить сначала отказывался. А потом однажды спросил:
– Что мне ему сказать?
– Скажи то, что ты сам уже понял. Приблизительно так: «Отец, ты не винишь и никогда не винил меня за то, что я убил свою мать. Ты винишь себя, что не отговорил ее, не удержал, не сумел спасти. Глядя на меня, ты видел свою вину. Но ее, этой вины, нет. Ведь моя мать сама приняла решение и, уходя, оставила здесь – меня. На самом деле во мне живет продолжение вашей любви. И это именно то, чего мама на самом деле хотела».
– Да он мне за такое сразу в морду даст, – усмехнулся Максим.
– Возможно, – подумав, согласилась я. – Но потом точно задумается.
* * *– Они с отцом не разговаривают почти, как и раньше, – сказала заглянувшая ко мне спустя пару месяцев мачеха Максима. – Но в воздухе как будто рассосалось что-то. И у Васи вдруг нейродермит прошел.
– А в школе?
– Из этой школы его все равно выгоняют, не хотят рисковать. Будем думать, что дальше делать. Про пожарников – это вы ему посоветовали? Он вроде увлекся…
Хвалить или не хвалить?
– Доктор, вот вы скажите мне, детей ведь нужно хвалить? – вопрос женщины звучал почти агрессивно и подразумевал только один вариант ответа. Я, не понимая, в чем дело, решила пока не обманывать ее ожиданий.
– Да, разумеется, нужно. Любой ребенок бывает в чем-то успешен, делает что-то хорошо, просто по возрасту совершенствует какие-то навыки…
– Нет, это всё ладно, понятно, ну а просто так? Просто так сказать, что он хороший, умный, замечательный, – разве это не нужно? Сказать: «Я тебя люблю!» – разве это для ребенка не важно? У нас же этого днем с огнем не сыщешь! А вот вы американские фильмы смотрели? Вот у них…
– Смотрела, – кивнула я. – И тоже обращала внимание, что там герои действительно, чуть ли не в магазин отлучаясь, все время говорят друг другу: «Я тебя люблю!» Я никогда не жила в США и потому не знаю, насколько эта фильмовая особенность соответствует реальной жизни американцев. А если все-таки соответствует, то что она маркирует и зачем им это надо…
– А вы думаете, что это не надо? Человеку, особенно ребенку, не нужно, чтобы ему открыто говорили, что его любят?!
– Вы знаете, у меня, пожалуй, нет четко сформированного мнения по этому вопросу, – честно призналась я.
Вряд ли ей нужно мое разрешение, чтобы хвалить своего ребенка. И я попросила:
– Может быть, расскажете мне, с чем вы ко мне пришли?
Женщина, представившаяся Светланой, поудобнее устроилась на стуле и как будто слегка успокоилась:
– Понимаете, моя собственная мать никогда меня не хвалила.
– Совсем никогда? Простите, но мне кажется, такого не может быть.
– Ну ладно. Хвалила, но очень, очень редко. И всегда как будто сквозь зубы. Теперь я понимаю причины: у нее самой было тяжелое детство, она была старшей из четырех детей, на ней лежало хозяйство, ее мать все время работала, чтобы прокормить семью, отец был инвалидом войны и пил… Но мне от всего этого не было легче. Каждую, даже самую мельчайшую похвалу матери надо было заслужить – и я все детство отчаянно старалась. Училась почти на «отлично», все делала по дому, успешно занималась танцами, рисованием… И за все это: «Что ж, Светка, недурно, совсем недурно…» Это максимум, на который я могла рассчитывать. Никогда, вы понимаете – ни разу в жизни! – она не сказала мне, что я молодец, что она меня любит… В юности я была жутко стеснительной, зажатой, не могла поверить, что могу кому-то по настоящему нравиться (теперь я знаю, что это называется низкой самооценкой), моему будущему мужу пришлось долго убеждать меня, что его чувства ко мне не розыгрыш…
«Интересно, ей все еще нужны комплименты? – подумала я. – Сказать ей, что ли, что свою стеснительность она явно успешно преодолела, превратив ее в напористость? Или лучше не надо?»
– И вот уже тогда, в детстве или ранней юности, в совершенной независимости от американских фильмов, вы решили, что, если у вас будут дети, вы не откажете им в поощрениях и добрых словах… – попробовала догадаться я.
– Именно! – радостно закивала Светлана. – Именно так, как вы сказали. И когда у меня родилась дочь, я так и делала. Я говорила ей всё, что мне самой хотелось услышать от матери и что я так никогда и не услышала. Я хвалила ее рисунки, и то, как она поет – маленькой дочка очень любила петь, – и вообще всё…
– Два вопроса. Первый: сколько лет вашей дочери сейчас? И второй: что говорила бабушка, наблюдая, как вы воспитываете своего ребенка?
– Дочери сейчас четырнадцать. Мама всегда говорила, что я ее избалую на свою голову и что она умывает руки. А я ее, если честно, к дочке просто не очень подпускала, да и дочка не слишком стремилась к бабушке ездить. Говорят, что бабушки ласковей к внукам, чем к детям, но тут ничего не изменилось – все было так же строго и холодно, как в моем детстве.
– И что же теперь произошло?
– Я сама не знаю, потому к вам и пришла, – Светлана растерянно развела руками.
– Но вам придется все же с чего-то начать. Девочка действительно получилась избалованной? Села вам на голову?
– Да нет вроде. Наташа всегда неплохо училась, несколько лет в музыкальной школе, потом пением индивидуально занималась, сейчас, правда, бросила… Мы все музеи вместе обошли, в театры ходим, за город ездим, в магазины. У нас всегда были хорошие, доверительные отношения. Мне, в отличие от папы, она все про себя рассказывала, я о такой откровенности с собственной матерью и мечтать не могла. Я ее всегда поддерживала.
– И вот недавно…
– Недавно, буквально на ровном месте, у дочери случилась жуткая истерика. Она кричала, что все придурки, что она сама – ужасная жирная дура, что она не хочет жить… Я очень, очень сильно испугалась!
– Еще бы вы не испугались! – согласно качнула головой я.
– И знаете, что самое ужасное? Она обвинила во всем меня! Она сказала, что я ее все время хвалила, говорила, что она красивая и замечательная, и она, дура, мне поверила, а теперь видит, что я ей все время врала. Но уже ничего не может сделать, а на самом деле до нее никому дела нет, и вовсе она не замечательная, а наоборот, и ничего у нее не получается, но все другие еще хуже, и поэтому лучше бы она вообще сдохла или я ее с самого начала бабушке отдала… – голос женщины прервался спазмом.
– Но послушайте, ведь наверняка был какой-то повод, – на этом драматическом месте («Отдала бабушке…» – ведь знала же юная истеричка, куда побольнее мать ударить!) я прервала ее монолог. – Какая-то, например, неудача…
– Да, кажется, мальчик, который ей нравился, сходил куда-то с ее подругой или просто написал той что-то милое и ласковое во «ВКонтакте»…
– О, я так и думала. И, знаете, мне кажется, что это даже хорошо, что нарыв прорвался…
* * *Естественно, что первым делом я захотела увидеть дочку Светланы, Наташу. Девочка предстала весьма невротизированной и негативной. Учителя придираются, одноклассники – придурки, подружки – все сплошь предательницы. Самооценка, скачущая между сильно завышенной и столь же сильно заниженной. Само собой: если дома годами получаешь не то, что тебе надо, а то, что надо было матери в ее фантазиях двадцать лет назад, – чего же ждать?
Светлана, закономерно испуганная прозвучавшими у дочери суицидальными мотивами, настойчиво требовала от меня ответа. Ладно, пусть прошлое было ошибкой. Но как теперь-то себя с ней вести?!
Единственный метод, который пришел мне в голову, – «правдотерапия». Вот все то, что Светлана рассказала мне о своем детстве и своих чувствах, она в моем кабинете рассказала и Наташе. Не знаю, какой реакции мы со Светланой ожидали. Но, всё внимательно выслушав, Наташа… от души рассмеялась.
– Наша бабушка – это да! – сказала она, когда я спросила ее о причине смеха. – Это надо видеть и слышать. Она семьдесят банок огурцов на зиму с дачи закатала. Я говорю: «Бабушка, зачем нам столько соленых огурцов?!», а она: «То, что на земле выросло, должно быть переработано. Кто знает, как жизнь повернется, – может, еще спасибо земле скажем».
Светлана выглядела очень удивленной – ее мать казалась ей какой угодно, но не смешной.
– Теперь мне хоть правила понятны, – сказала мне Наташа на одной из следующих встреч. – Но еще практики не хватает. Мать-то моя, бабушкой воспитанная, всем за всё благодарна, ей помогут или слово доброе скажут – так она чуть не кланяется, а меня все раздражают. Может, мне и правда у бабушки немного пожить?
– Почему нет? – согласилась я.
Бабушка на переселение согласилась, но встретила внучку неласково:
