Сталинские соколы. Возмездие с небес - Станислав Сапрыкин

В штаб прибыл какой-то чин и долго беседовал с командиром, после чего оберст-лейтенант собрал пилотов и сообщил, что от нас требуют разбрасывать листовки над русскими, и в качестве доказательства показал несколько листов с картинкой и надписью на русском. Он перевел, что листовки содержат призыв к солдатам красной армии убивать своих командиров и комиссаров и сдаваться в плен, что Германия спасет народ России, и в первую очередь крестьянство, от жидовской оккупации кровавых большевиков.

Динорт сказал, что вначале отказался браться за эту работу, мотивируя неприспособленностью Ю-87, и вообще, это не наша задача, однако прибывший чин убедил его в необходимости таких действий. Мы немного поспорили, но все же решили брать некоторое количество листовок в кабину стрелков, чтобы те, приоткрыв фонарь, сбрасывали пропаганду за линией фронта. В конце концов, согласились мы, в этом нет ничего постыдного, нас же не заставляют участвовать в экзекуциях по уничтожению тех самых большевиков, а если ифаны прекратят сопротивление и будут сдаваться в плен, это только спасет их жизни.

В середине дня мы вылетели для нанесения удара по железной дороге. Динорт лично возглавил звено из четырех самолетов, взяв с собой двух лейтенантов 2-й эскадры и нас с Хансом. Мы успешно разбомбили поезд, и, сбросив по пачке листовок, благополучно вернулись на базу.

Сегодня печальный день, я похоронил Ханса! Это ужасное состояние – потеря боевого товарища. Все было так. С утра два экипажа штаба. мой и фельдфебеля Ехемса, включили в состав двух звеньев Ю-87 для атаки русского аэродрома. Нас эскортировала пара истребителей. Путь к цели вышел на редкость удачным. На аэродром вышли на четырех тысячах метров, не встретив воздушного противодействия. Зенитки русских стреляли только с окраин аэродрома, и звенья отлично поразили цели, мне удалось точно попасть в стоящий на летном поле самолет.

Мы набрали высоту и пошли «домой». Пара «велосипедистов», ссылаясь на «жажду», ушли раньше, возможно, их привлекла возможность свободной охоты. Наши Юнкерсы остались одни. Через некоторое время Ханс обратил внимание, что за нами со значительным превышением идут несколько самолетов. Попытавшись задрать голову максимально вверх и назад, я разглядел две или три приближающиеся точки. К тому времени звенья достаточно снизились. Мне удалось разглядеть пару двигателей на крыльях, по очертаниям машины походили на Ме-110. Наверное, Динорт отправил несколько тяжелых истребителей для нашего эскорта, поделился я мыслью с Хансом. Успокоившись, мы перестали смотреть вверх.

«Гром прогремел», когда я увидел, как двухмоторный самолет, принятый нами за Ме-110 быстро пикирует на замыкающий Юнкерс второго звена. Впереди атакующего шли две хорошо заметные полосы реактивных снарядов. Пилот атакованной «Штуки» успел крикнуть что «освещен», его надрывный крик до сих пор звенит у меня в ушах, затем самолет, разваливаясь в воздухе, начал падать. Я бросился на врага, но разница в скорости была слишком значительна. Ифаны продолжали повторять атаки сзади сверху используя пулеметы и реактивные снаряды. Звено отстреливалось, но наши МГ оказались неэффективными против скоростных целей. Это было настоящее «избиение младенцев». Я признал всю необоснованность собственного пренебрежения к ифанам после трех одержанных побед. Это были русские эксперты на бомбардировщиках Пе-2, которые большевистские летчики иногда использовали в качестве истребителей. С большой дистанции их можно было принять за Ме-110, хотя «Пе» не имели мощного носового вооружения.

Еще две «Штуки» получили повреждения и пошли на посадку. Я пытался вести бой, то уходя в вираж, то пикируя, насколько давала высота, но качественный и количественный перевес был на стороне противника. Пулемет Ханса, не прекращающий стрекотать, вдруг замолчал, «журналист» не отвечал. Бросив тщетные попытки сбить русских, я стал уходить на малой высоте, в двигатель попало несколько пуль. Юмо стал греться, выбрасывая легкий паровой шлейф, уменьшив без значительной потери скорости нагрузку на мотор, я стал готовиться к вынужденной посадке, но все-таки дотянул.

Ханс был мертв, убит пулеметной очередью, при том, что сам самолет не получил критических повреждений, имея несколько пулевых пробоин. Сегодня скорбный день. Еще один экипаж погиб, и два – сели на вражеской территории. В том числе и два моих штабных друга. Ехемс и его стрелок Бок. Через несколько дней им удалось выбраться, избежав плена, судьба другого экипажа неизвестна. Радостная весть о спасении товарищей притупила, но не заглушила боль от потери Ханса. Кто теперь будет прикрывать мою спину?

Наступило 10 августа, мы воюем уже полтора месяца. Ранним утром штабная эскадрилья перелетает на аэродром Яновичи, на котором уже находятся остальные группы «Иммельмана». Это километрах в ста двадцати от Лепеля восточнее Витебска и в ста километрах на северо-запад от занятого Смоленска – ключевого города на пути к Москве.

Шесть Ю-87 во главе с оберст-лейтенантом Динортом поднялись в воздух в 5.45. С нами чудесно спасшийся экипаж из фельдфебеля Ехемса и обер-фельдфебеля Бока. В слабом тумане, не мешающем самолетовождению, мы набираем большую высоту и двигаемся вглубь России, дальше на восток.

Меня неожиданно переводят на завод Темпельхоф в качестве заводского летчика. Не знаю, помощь ли это моего покровителя оберста Байера или случайность, но я не рад переводу. Жизнь в Берлине и большие шансы выжить, не участвуя в боях, – это замечательно, но бросать фронт, когда впереди нас ждет всего несколько месяцев победоносных битв и заслуженные лавры героев, кажется несвоевременным.

Приходится расставаться с ребятами, и, получив добродушно-смешливое напутствие Динорта, лететь в Берлин. Я еще не имею права на отпуск и принципиально не хочу заезжать домой. Вот когда получу ожидаемый орден, тогда и смогу вернуться с высоко поднятой головой. Бедняга Ханс получил свою награду уже посмертно.

Несмотря на близость столицы, я, приученный к аскетизму приятелями из штаба, веду достаточно скромную жизнь, облетываю заводские самолеты и пишу рапорты о возврате в боевые части. Наконец меня слышат и в декабре направляют в Краков, где планируется переучивание эскадр пикирующих бомбардировщиков на новую модификацию «Штуки». Мне даже предлагают перевестись в истребительную авиацию, но я уже не хочу, привык к Ю-87 и работа пикирующего бомбардировщика кажется мне интересной.

«Дора» остается пикирующим бомбардировщиком, но благодаря усиленному бронированию может использоваться как штурмовик. Самолет надежный и защищенный, но, несмотря на новый, более мощный двигатель, самолет кажется тяжеловатым. С максимальной бомбовой нагрузкой скороподъемность явно неудовлетворительная, хотя горизонтальная скорость возросла. В Кракове я исполняю роль инструктора и продолжаю писать просьбы о переводе. Обещанная быстрая победа так и не наступает, хотя наши успехи на востоке бесспорны. На фронтах тяжелые бои, русские упорно сопротивляются, и в конце концов меня возвращают в I группу 77-й эскадры, с которой я и начал войну. В составе 8-го корпуса эскадра находится в Крыму, где поддерживает наземные войска, действующие против крепости Севастополь.