Путь Проклятого - Ян Валетов

В толпе навзрыд заплакала какая-то женщина, и, как по команде, этот плач подхватили десятки, а, может быть, и сотни других голосов. Заныли дети. Толпа разом заговорила, зашевелилась, но это не было беспорядочным движением – люди действовали в едином порыве, подчиненные единой воле, словно муравьи в муравейнике.

Снова дунул ветер, угли на пожарище взорвались искрами и кое-где к небу бросились бледные, почти прозрачные языки пламени. Граница света накрыла толпу, превратив Элезара и Иегуду в темные силуэты на красном. Темнота разлетелась на клочья, буквально на несколько секунд, но и этих мгновений хватило, чтобы увидеть лица.

Женщина средних лет, темноглазая, с закопченным усталым лицом, прижимала к груди мальчика трех-четырех лет отроду, такого же грязного и испуганного, как она. Малыш рыдал, и слезы прорезали в грязи глубокие борозды, превратив замурзанное личико в страшноватую полосатую маску.

Мужчина с наполовину сгоревшей седой шевелюрой обнимал невысокую женщину с птичьим лицом и двух девочек лет десяти, удивительно похожих на мать.

Скорбные лики глубокого старика и старухи – практически застывшие, морщинистые, на которых мрачным огнем пылали глаза фанатиков – этот безумный взгляд человека, не ведающего сомнений в своей правоте Иегуда не смог бы спутать ни с каким другим!

Еще одна семья – пятеро: мать, отец и трое детей – на этот раз взрослые с мертвыми, полностью лишенными надежды лицами и насмерть испуганные подростки, обнимающие маленькую сестру.

Одинокий мужчина с тяжелым, как могильный камень, взглядом из-под насупленных бровей, застывший, как ассирийское изваяние.

Совсем юная девушка, с глазами полными слез…

Лица, лица, лица….

Мужчины, женщины, старики, дети… Сотни лиц.

Слезы, искаженные ужасом черты, сочащиеся смертью глаза фанатиков…

Непонимание, гнев, страх, испуг, ненависть, любовь, скорбь, сочувствие…

В неверном свете угасающего пламени они сливались в одно практически лишенное индивидуальности лицо – лицо неминуемой грядущей смерти. Такую же печать скорой кончины Иегуда видел у людей во время осады Ершалаима. Все живое предчувствует гибель и боится её, и только люди, несмотря на страх, идут к ней осознанно, словно ищут спасения.

Порыв ветра утих, и Иегуда перестал видеть толпу – теперь только стенания достигали его ушей. Слова любви, слова прощания, проклятия, благословения, мольбы сливались в низкий многоголосый шум, и этот шум плыл над плато, наталкиваясь на дворцовые постройки, на скалы и отражался от них тысячекратно. Казалось, сама крепость рыдает над теми, кто защищал её.

Бен Яир шагнул к Иегуде и тяжело задышал прямо в лицо старику. Пахло от него тяжело, потом и острым запахом загнанного зверя. Когда-то в молодые годы Иегуда убил леопарда – сначала ранил метким выстрелом, а потом, несмотря на опасность, гнал, ориентируясь по кровавому следу. И погоня эта кончилась бы для беспечного и неопытного Иегуды смертью – леопард вышел ему за спину, но зверь потерял слишком много крови и ослаб, потому и не смог прыгнуть, как задумал. И умер, пытаясь разгрызть древко копья, пронзившего грудь. От огромной мертвой кошки пахло, как сейчас от Бен Яира – так, что резало ноздри, а по спине пробегали мурашки. Только леопард давно был мертв, а Элезар, не уступавший ему ни в хитрости, ни в жестокости, ни в кровожадности – жив и силен, и куда как более опасен. Иегуда предпочел бы оказаться один на один со зверем, как тогда, в пустыне, чем видеть прямо перед собой эти горящие безумным огнем, черные и бездонные, как асфальтовые озера, глаза.

– Что, старик? – просипел Бен Яир. – Видишь? Ты ничего не изменил! Ничего! Ты мог и не пытаться… В Гамале было пять тысяч героев. Разве мы хуже тех, кто умер в Гамале? В Иотопате погибли все, кроме предателя Маттиаху! Он проклят навеки, он и все его семя до самых дальних потомков, а о умерших в пещерах под городом до сих пор читают каддиш во всех синагогах… Разве мы хотим, чтобы нас прокляли? Здесь собрались герои, старик, а не трусы, как ты! Жаль, что я не приказал зарезать тебя сразу, когда ты прибился к нам…

Он оттолкнул Иегуду прочь, и тот едва не упал спиной на камни, но все же устоял. А Элезар уже отвернулся от него и снова обратился к толпе, вознеся вверх руки:

– Даже враги будут восхищаться нашим мужеством! – прокричал он в небо. – Сам Яхве одобрит наш выбор, потому что наши жизни принадлежат только ему! Римляне не получат ничего, кроме мертвых тел! Смотрите, братья и сестры! Сейчас рядом со мной станут те, кто протянет руку помощи упавшим духом! Мои соратники, мои друзья, защитники нашей страны и нашей веры! Бен Канвон!

Могучий Бен Канвон прошел мимо Иегуды, не удостоив старика взглядом, словно и не заметил. Взор его был обращен вовнутрь, словно у человека, поглощенного молитвой.

– Бная! – позвал Бен Яир.

Тонкий и изящный, словно юная девушка, лучник Бная стал от него по левую руку.

– Йоав! Мальта!

Эти двое пращников были похожи, как братья – темнобородые, широкие в плечах, косолапые и веселые. Сейчас у них были чужие, застывшие лица.

– Цифон! Грида! Хонни! Бни Фети! – продолжал выкрикивать Элезар, и верные ему бойцы выстраивались возле него, давая толпе рассмотреть добровольных помощников-палачей.

– Ха-Этки, Бен Ханахтом! Цаида!

Их было двенадцать, если считать Бен Яира. Двенадцать, как колен Израилевых. Двенадцать, как тех, кто сидел с Иешуа за трапезой в тот самый день, когда Иегуда последний раз говорил с ним. И день сегодня был подходящим – вместе с восходом солнца на земле начнется 15-й день месяца нисана.

Тот самый день.

Элезар опустил руки и сразу стал меньше, сгорбился – Иегуда вдруг заметил, как он постарел. Со спины его можно было принять за старика, согнутого грузом прожитых лет.

Увидев, что вождь опустил голову, толпа внезапно затихла – стало слышно потрескивание угольев в угасающем пожарище, и плач младенца прозвучал так отчетливо, словно он не лежал на руках у матери, стоявшей среди людей, а был на руках у Бен Яира.

– Попрощайтесь, – сказал Элезар негромко, но, казалось, его голос был слышен и у подножия горы, там, где у начала Левка стояли, задрав головы, прокуратор Флавий Сильва и окрыленный доверием примипил Десятого легиона.

На самом деле слова не долетали до них, но, почему-то, по спине Сильвы пробежал холодок – кто-то невидимый обдал военачальника ледяным выдохом, от которого между лопаток выпал иней. Он невольно поежился и тут же быстро, едва ли не с испугом глянул на Публия, краем глаза успев уловить и то, как примипил дернул плечами, и мгновенный взгляд искоса в его сторону, брошенный старым боевым другом. Если бы прокуратору сказали, что он чувствовал рядом с собой дыхание смерти, он бы не поверил. А, может быть, поверил, но никогда бы в том не признался, потому что воин знает силу предчувствий, но не должен останавливаться перед ними. Публий же, воспитанный в детстве рабыней-ассирийкой, был суеверен и этого не стеснялся. Он-то сразу сообразил, кто глядит на них в упор, сообразил и содрогнулся, хотя понял, что смерть пришла не за ним….