Я проснулась в Риме - Елена Николаевна Ронина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
= 40 =
Ларисе тогда только исполнилось девять лет. В этом возрасте мало кто из детей себя помнит и осознает. Из прошлой жизни в памяти остались темно-синие обои с белыми вензелями, огромные двухстворчатые двери с большими ручками, которые распахивались сразу двумя руками, и белый бюст в коридоре. Мужская голова. И еще тепло большого женского тела. Интересно, что помнила она это тело с точки зрения чувств женщины. Вот она топчется по груди, по коленкам и знает, как это отзывается в теле большой и доброй тети. И еще человек в шинели. Вот и все воспоминания.
Остальное рассказывала мать. Как напьется. Вообще-то она была молчунья. Вечно что-то терла, мыла, стирала и все время головой вниз. И никогда они не обнимались, не целовались. Как-то было не принято. Или стеснялась Варвара? А ведь кроме Ларисы у нее в жизни никого не было. Наверное, она и хотела, но не умела.
Зато пить и при этом хитрить, прятать бутылки она научилась быстро. И была в этой хитрости какая-то особенная народная цепкость. Видать, кто-то пил в родове, не иначе. Просто раньше не приходило в голову попробовать. Но вот попробовала – и понеслось. Вечная беда и проблема Ларисы. Она только и думала: почему некоторые выпьют, уснут, а утром как штык на работе. Вот Федорыч – сантехник. Каждый день с бодуна. Рядом находиться невозможно. Но ведь руки золотые. Работает без выходных и проходных. А какой доброты человек! Редкостной. Всегда конфетка замусоленная в кармане.
Варвара пила минимум три дня. Это поначалу, потом перешла на пятидневку. И ведь долго никто не знал. Вроде как болела или Лару от болезней лечила. Да еще ведь придумывала про девочку разные разности. Откуда она у нее только ни падала, какие части тела себе только ни обжигала. И ведь верили. А потом уже Лариса подросла и начала замещать мать на работе. В больнице наконец-то взяли в толк, что происходит в этой маленькой и многострадальной семье, но закрывали глаза. Дочь за мать отрабатывала по полной, а иначе им было не выжить. Помогали им все: кто вещи нес, кто торшер, кто ботинки, кормили в больнице.
Через пять лет при госпитале построился дом, и Лариса с Варей въехали в отдельную квартиру. Крошечную, на первом этаже, но сколько же было счастья. Даже Варя очнулась на какое-то время.
– Мам, ты только посмотри! Только мы с тобой. Такой уют наведем.
И какое-то время Варя держалась, но болезнь быстро вернулась. После восьмого класса Лариса поступила в медицинское училище. Так и жили. Варя – в полной прострации, Лариса – стиснув зубы. Она понимала, что за нее постоять в жизни некому. Она должна все сделать сама. Она им докажет. Кому им? Тем, кого поносила в пьяных слезах Варвара: Витольда, его сучку хромую и старую сводню. С возрастом Лариса именам дала родственные определения. Витольд, судя по всему, был ее отцом, хромая сучка – его второй (или просто) женой, старая сводня – бабкой.
Девушка больше всего на свете боялась повторить жизнь матери. Боялась голода, боялась нищеты.
– Иди и требуй у этих господ. Забирай свое! Им еще припомнится!
Нет, она не пойдет требовать. Это Лариса решила для себя твердо. Забрать-то можно, но только, что приходит без труда, потом так же легко и уходит. Нет уж. Она свое получит и так. Она сама построит свой мир. Девочка рано поняла, что все не так уж и сложно. Нужно только очень много работать и четко видеть цель. Она добьется сама.
Да, конечно, в мечтах она думала про дом с синими обоями. Она же не робот. Она придет туда с мужем, на руках сверток – ребенок, на ней красивые полуботиночки, платье светлое в горох, на губах яркая помада. Муж, конечно, в форме – военный. Здравствуйте. А я Лариса. Помните такую? Хотела вам сына показать. Все же родственники. Вот в садик отдам, на работу выйду. Куда? А вы разве не знаете, я – хирург. Муж? А он летчик.
Но такие мечты были не смыслом жизни, да и когда мечтать. Зубрила, работала, дома поднимала пьяную мать. Та быстро превратилась в неопрятную старуху, бегала по дворам, просила милостыню, позора не оберешься. Иногда казалось, что из этого круга ей не вырваться. Мать утянет за собой.
Про институт сначала и думать не смела. Как? Жить на что? Но через три года после окончания училища все же поступила. Была всегда самая старшая, самая толстая и училась лучше всех. Все просто хотели быть врачами, а для нее это было желанием не просто доказать – выжить.
= 41 =
Леля объявилась перед самым окончанием института. Она позвонила на работу. Надо же, нашла. Сказала, что месяц назад умер отец. Она все никак не могла их разыскать. Женщина приглашала и Ларису, и Варвару в гости. Лариса задохнулась тогда от такой наглости.
– Вам надо, вы и приезжайте. Я не понимаю, зачем нам встречаться.
– Я больна, мне сложно. Прошу тебя приехать.
Это было страшное испытание – переступить порог той самой квартиры. Она ее узнала сразу. Те же обои, и двери высокие двойные, и даже голова белая в коридоре. Видимо, греческий бог. Леля выехала навстречу в инвалидной коляске.
– Здравствуй, Лариса, проходи. – И она проехала вперед в комнату.
Вообще-то Лариса не собиралась проходить или что-то выяснять. Она пришла, чтобы все высказать в коридоре, хлопнуть дверью и уйти. Эта женщина изменила ее жизнь, искалечила жизнь ее матери, она отобрала у них все: квартиру, семью, вот эту совершенно другую размеренную жизнь. Но увидев инвалидную коляску, она опешила. И поплелась следом.
Они прошли через спальню – какое странное расположение комнат – и оказались в небольшой комнате, которая, видимо, служила гостиной. Посредине – большой овальный стол. Все накрыто для чаепития.
– Если ты не против, то я начну. Я – Элеонора, но всегда все меня звали Лелей… – Та немного помолчала, и Лариса наконец подняла глаза. Они встретились взглядами. Симпатичная, приятное открытое лицо, волосы, чуть подернутые сединой, уложены в низкий пучок. Прямой пробор открывал высокий лоб, тонкие брови. Рот
