Гитлер. Утраченные годы. Воспоминания сподвижника фюрера. 1927-1944 - Эрнст Ганфштенгль

К этому времени его сексуальная извращенность была полной, хотя до какой степени это было известно Гитлеру, пославшему за ним, я не знаю. Знавшие Рема по военным годам офицеры всегда утверждали, что тот был совершенно нормальным, и даже описывали оргии, в которых он принимал участие в армейских борделях. Он наверняка в это период заболел сифилисом, и это могло оказать какое-то влияние на его дальнейшее поведение. Скандалы начались вскоре после того, как он вернулся в октябре 1930 года. В руки третьих лиц каким-то образом попали письма его мужчин-компаньонов в Боливии, и начались обвинения. Бывший высокого мнения перед путчем Людендорфа об организаторских способностях Рема генерал фон Эпп даже упрекал его в связи с этими слухами на самой ранней стадии и получил от Рема честное слово, которое совсем не было таковым. Позднее, примерно в 1932 году, скандал стал достоянием общества, и, хотя его как-то приглушили, Рем совершенно открыто признавался Тони Дрекслеру в своем извращении, потому что последний передал это мне. У Гитлера никогда не было иллюзий, и его поддельный ужас, когда он обнаружил, что Рема необходимо расстрелять в 1934 году, был, конечно, чистой выдумкой.

1 января 1931 года Коричневый дом был официально открыт как штаб-квартира партии. Для меня была отведена крохотная комнатка на четвертом этаже, что выглядело совсем неприемлемо, поскольку это означало, что иностранные корреспонденты, приходящие к нам с визитами, будут бродить по всему зданию под тем предлогом, что ищут меня. Моим ближайшим соседом был Генрих Гиммлер. До 1930-х годов он был всего лишь расплывчатым прихлебателем внутренней группировки нацистской партии, но Гитлер, наконец, нашел ему нишу и доверил формирование особой охранной группы, отвечавшей за защиту персоны Гитлера. Рост этой группы был медленным, и прошло какое-то время, пока число ее членов достигло трехзначной величины, а в конце она набирала кадры для концентрационных лагерей и обеспечила 35 дивизий войск СС. Но если бы кто-нибудь попросил меня предсказать это, я бы послал этого человека провериться на предмет сумасшествия.

Именно в кабинете Гиммлера я впервые увидел молодого Бальдура фон Шираха. Не могу догадаться, что заставило его родителей дать ему такое оперное имя. Достаточно было стукнуть его по голове, чтобы он испустил дух. Он говорил действительно на хорошем английском и как-то заглянул ко мне в кабинет, чтобы поинтересоваться, не возьму ли я его к себе секретарем, или адъютантом, используя нацистскую терминологию. Он неуклюже уселся на другом краю стола, взял в руки ручку и, говоря, стал передвигать предметы по столу, поэтому я ответил ему весьма резко и спросил, где он научился таким манерам. Так что наши отношения начались плохо, и я никогда ему не нравился, но кончилось тем, что он женился на Хенни Гофман, и одно время рассматривался золотым мальчиком партии и чуть ли не кронпринцем.

Что касается моих формальных обязанностей, тут я испытывал мало удовлетворения. Гитлер так и не перерос своих привычек кофейной и своей врожденной неспособности соблюдать упорядоченный режим дня. Я организую встречи с журналистами, на которые он не приходит, либо вынужден целый день охотиться за ним в одном из его гласных прибежищ. Вся его жизнь велась в этом импровизированном стиле богемы. Он появлялся в Коричневом доме в одиннадцать или двенадцать, как ему заблагорассудится. Он либо давал знать о своем приходе, либо ничего не говорил и заставлял людей дожидаться его часами.

Единственное место, где можно было с уверенностью рассчитывать на то, чтобы поймать его, – все то же кафе «Гек», где он, как правило, созывал двор примерно с четырех часов дня. Он ненавидел любого рода сборища, где его можно было поймать на слове, припереть к стене, и предпочитал неформальный «стол для завсегдатаев», дававший ему неограниченную возможность говорить и разглагольствовать, не встречая возражений. Обычно рядом с ним были люди, слушавшие его как завороженные, и от него было очень трудно чего-нибудь добиться, потому что каждый жадно ловил его слово, и приходилось ждать часами, чтобы застать его одного. По прошествии времени он сообразил, что я не прихожу слушать те же самые истории в пятый раз и что у меня есть нечто конкретное, чтобы сообщить ему, но это время еще не наступило.

Я делал, что мог. Был в Париже один не чуждый мне журналист по имени Гюстав Эрве, с кем я устроил обмен открытыми письмами, выступая за франко-германское взаимопонимание. Потом был еще старый Эрман Бар – очень приличный австрийский фельетонист и писатель. Он был стойким католиком, но куда-то написал статью, где неплохо отзывался о нацистском движении, и я уговорил Гитлера использовать свой престиж и напечатать статью этого автора в иллюстрированном выпуске «Беобахтер». Розенберг порезал ее на кусочки, и Бар, очень расстроенный, не захотел впредь иметь с нами ничего общего. Был еще один португальский журналист из «Дневника новостей». Я постарался убедить Гитлера коротко переговорить с ним в кафе «Гек», но проблема состояла в том, что Гитлер не имел представления, о чем надо говорить с иностранными журналистами. Он либо хотел заранее обратить их в нацизм, либо рассчитывал, что они станут его страстными обожателями. Он не умел обращаться к журналистам с дружелюбными банальностями, с помощью которых настоящий политик может надуть прессу. В этом случае наш португальский визитер был очень раздражен. Он провел бесполезно несколько дней в дорогом отеле «Регина» и, естественно, написал очень неблагоприятную статью. Она попала в руки Филиппа Боулера – одного из гитлеровских адъютантов, который великолепно говорил по-португальски, потому что долгое время прожил в Бразилии. Они, конечно, набросились на меня за то, что я плохо занимаюсь своим делом.

Сейчас я вижу из письма, которое написал 9 февраля 1931 года, что все мои примечания лишь все более подтверждались. Некто по имени Максимилиан фон Гамм обратился ко мне через моего друга Карла Оскара Бертлинга в Берлине, спрашивая, не найдется ли для него какая-нибудь работа в партийной организации. Он не мог считать мой совет ободряющим: «Зарубежная и внутренняя политика НСДАП при этом русифицированном немце Альфреде Розенберге настолько неуклюжа, если не сказать преступна, что в данный момент я могу разглядеть только второе бедствие, нависшее над партией. Антиклерикальная агитация, разжигаемая самим этим мифом, может привести лишь к национал-большевизму… Большинство в руководстве партией – посредственности, и ничего хорошего не может получиться от их продолжающегося влияния… Вы только будете мне благодарны, если я отговорю вас от того, чтобы присоединиться к нам… Очень грустно все это писать, но пока он не исправится, Гитлер при всей его невероятной мощи оратора никогда не станет больше, чем мальчишкой-барабанщиком для остальных. По нынешним временам он просто не обладает качествами, необходимыми для лидера Германии».