Вихри Мраморной арки - Конни Уиллис

— Мне снилось, что в доме пожар, а потом приехали пожарные машины, все потушили… но сами загорелись, и пожарники тоже, и деревья, и…

— Хватит, доедай лучше, — оборвал его папа и мягко добавил, обращаясь к жене: — Сквозь нас все время проходят нейтрино. Прямо насквозь, по всей Земле. Они совершенно безопасны. Никаких дырочек не пробивают. Это не страшно, Эвелин. Не думай о нейтрино, они не принесут вреда.

— Роза, помнишь, у тебя раньше было кружевное платье? — спросила мама, не отрывая взгляда от штор. — Желтое такое… Много-много маленьких отверстий, дырочек.

— Можно встать из-за стола? — Брат сжимал в руках книгу с фотографией солнца на обложке.

Папа кивнул, и брат пошел прочь, читая на ходу.

— Надень кепку! — отчаянно вскрикнула мама, провожая сына взглядом, а потом повернулась и посмотрела на Розу покрасневшими глазами. — Тебе ведь тоже снились кошмары, правда, Роза?

Роза покачала головой, уставившись в тарелку с хлопьями. За завтраком она разглядывала запретное солнце сквозь щель в жалюзи. Полоски жалюзи чуть разошлись, и на тарелку к Розе прыгнул маленький солнечный зайчик. Они с мамой обе уставились на него. Роза прикрыла пятно света рукой.

— Тебе снились хорошие сны, Роза, или ты не помнишь? — мамин голос звучал почти обвиняющее.

— Помню! — ответила Роза, рассматривая солнечное пятно на руке. Ей снился медведь. Огромный золотой медведь со сверкающей шерстью. Роза играла с медведем в мячик. Обеими руками держала сине-зеленый мяч. Медведь лениво потянулся золотой лапой и выбил мяч из рук Розы. В жизни она не видала ничего прекрасней этого мягкого, плавного взмаха гигантской лапы. Вспоминая, Роза улыбнулась сама себе.

— Расскажи, что тебе снилось, Роза! — попросила мама.

— Ладно, — буркнула Роза. — Мне снился большой желтый медведь, который бросал синий мячик.

Мама моргнула.

— Бросил нас всех в никуда! — выкрикнула Роза и бросилась из темной гостиной на яркое утреннее солнце.

— Надень шляпу! — воскликнула мама, почти срываясь на визг.

Роза долго стояла у двери и наблюдала. Он разговаривал с бабушкой. Та отложила в сторону сантиметр — желтый, с угольно-черными делениями — и с улыбкой кивала. После долгого-долгого разговора он ласково потрепал ее по руке.

Бабушка медленно встала и отошла к окну — к выцветшим красным шторам, за которыми шел снег. Так она стояла и смотрела — не на шторы, а наружу, на снег, — с мягкой и спокойной улыбкой на лице.

Роза хмуро протиснулась сквозь толпу в кухне и уселась напротив Рона. Он по-прежнему держал руки на красной клеенке стола. Роза тоже оперлась руками о стол, почти касаясь его. Она беспомощно развела ладони.

— Ведь это не сон, да? — спросила она. Он едва касался ее пальцами.

— С чего ты решила, будто я знаю? Я же не отсюда, помнишь? Я же работаю в бакалейном, ты сама сказала!

— Ты все знаешь, — просто ответила она.

— Не все.

Какая сокрушающая ложь… Вытянутые руки задрожали, она ухватилась за металлическую столешницу, силясь встать.

— Все теплее и теплее, Роза-мимоза, — протянул он. Она не успела добежать до комнаты, беспомощно осела у двери, глядя, как бабушка снимает мерки, пишет и роняет вокруг листочки бумаги. И вспоминала.

Мама его даже не знала! Ну, встречалась в бакалейной лавке. Мама — которая никуда не ходила, носила темные очки, рубашки с длинными рукавами и шляпы от солнца даже в своей затемненной голубой гостиной — специально познакомилась с ним в магазине и привела домой. Она сняла шляпу и нелепые садовые перчатки и отправилась в бакалею — искать его. Наверное, для этого потребовалась невероятная храбрость.

— Он сказал, что видел тебя в школе и хотел пригласить на свидание, но боялся, что я не разрешу, ведь ты совсем еще девочка… верно, Рон? — нервически бормотала мама. Роза не расслышала, как она его назвала — то ли Рон, то ли Роб или Род. — Вот я и предложила прийти к нам домой прямо сейчас, вместе, и познакомиться. Я всегда говорю, не откладывай на завтра! Правильно, Рон?

Он нисколько не смутился.

— Хочешь мороженого, Роза? Я на машине.

— Конечно, она с удовольствием поедет. Правда, Роза? Ах, вот бы солнце протянуло ленивую лапу, гигантскую золотую медвежью лапу, и выбило их всех. Прямо сейчас!

— Роза! — Мама машинально поправила прическу. — Так мало времени осталось! Хочется, чтобы ты узнала…

Тьма и кровь. Маме хочется, чтобы я боялась, как и она. А я не боюсь, мама! Слишком поздно! Все почти случилось…

А потом она вышла с ним на улицу, увидела его машину с откидным верхом, оставленную на подъездной дорожке, и почувствовала первый, слабый трепет страха. Крыша была опущена. Она взглянула в загорелое, улыбчивое лицо и поняла: «Он не боится!»

— Куда поедем, Роза? — спросил он, закинув руку на спинку сиденья. Он мог бы с легкостью сместиться чуть ниже, обнять ее за плечи. Роза прижалась к двери, обхватила себя руками.

— Давай просто покатаемся. Без крыши! Мне нравится солнце. — Она хотела напугать его, увидеть, как меняется его лицо — словно у мамы от Розиных рассказов о том, что ей снилось.

— Мне тоже! — заявил он. — Ты тоже не веришь в чепуху, которой нас пичкают? Про солнце? Просто трусливые сплетни, вот и все. У меня ведь не случился рак кожи, так? — Он словно невзначай обнял ее за плечи загорелой, золотистой рукой. — Сколько людей истерят на пустом месте! Мой учитель физики считает, что до коллапса Солнце может целых пять тысяч лет испускать такие потоки нейтрино. А все эти разговоры про северное сияние… Можно подумать, вспышек на Солнце раньше не было! Нечего бояться, Роза-мимоза! — Его рука оказалась в опасной близости к ее груди.

— Тебе снятся кошмары? — спросила она, отчаянно стараясь напугать.

— Нет. Мне снишься только ты! — Его пальцы небрежно чертили узоры по ее блузке. — А что тебе снится?

Она ждала, что он испугается, как мама, От прекрасных снов дочери мама хмурилась и в ужасе распахивала глаза, и Роза начинала специально придумывать, сочинять еще страшнее, разрушала всю красоту — чтобы мама боялась.

— Мне снилось, что я кручу золотой обруч. Горячий. Ладонь жгло от прикосновения. И у меня были сережки, золотые колечки, крутящиеся в ушах, совсем как обруч. И золотой браслет… — Рассказывая, она внимательно следила за его лицом, ждала, высматривала страх. А он небрежно касался ее груди, подбираясь все ближе и ближе к соску. — Я покатила обруч под горку, и он помчался, быстрее, быстрей. Я за ним не успевала. Он катился сам собой — колесо, золотое колесо, подмявшее весь мир.