Падение и величие прекрасной Эмбер. Книга 2 - Катарина Фукс

Они жаждали мужской руки, крепких сильных пальцев, которые бы ласкали их, сдавливая, сжимая; они жаждали губ, которые бы целовали их бесчисленными поцелуями, и при этом бы чуть кололись молодые усы…

Эти воображаемые ощущения доводили меня до настоящего исступления.

Я изо всех сил сжимала бедра, запрокидывала голову… Я облизывала указательный палец, гибкий и длинный, и вот он уже проскальзывал в щелистые влажные и мягкие ходы междуножья. Там он увлажнялся сильнее… Я еще сильнее сжимала бедра… Но наслаждение не могло быть полным. Моему междуножью нужен был сильный крепкий мужской орган. Только мужчина мог удовлетворить мою распаленную плоть, я сама не в силах была сделать это…

Я засыпала, забывалась сном и просыпалась в смятении. Меня будило утреннее пение соловья. Мое тело изнывало в тоске по мужскому живому телу. Я хотела просыпаться рядом с молодым, сильным и красивым мужчиной, прикладываться нежными полными губами к его округлому мускулистому плечу… Я не думала теперь ни о Рамоне, ни о Педро… Мне безумно хотелось отдаваться мужчине, я жаждала мужской ласки… Я даже не думала о браке, поглощенная этими нахлынувшими на меня ощущениями…

Однажды я подумала серьезно о себе, о своих ощущениях, и вот что решила. Я должна поскорее выйти замуж за Рамона. Я не гожусь в монахини. Я умру, если мужчина не будет овладевать моим телом. Скорее бы Рамон уговорил моих родителей! А тогда уж я дам ему понять, что хочу стать его женой.

В сущности, мне было все равно: Рамон или какой-то другой человек. Меня не занимал его характер, я даже не могла вспомнить, какое у Рамона лицо…

Между тем за мной никто не приезжал. Я умирала от нетерпения. Удалось ли Рамону уговорить моих родителей? В конце концов, если даже они и не согласны взять меня обратно домой, это вовсе не означает, что Рамон не может жениться на мне. Да, мы поженимся.

Как можно скорее. Сделаю ли я его счастливым? Да! Не знаю, что называет счастьем старая девственная настоятельница, но я дам ему счастье моего юного, уже расцветшего и созревшего для мужских ласк тела, счастье моих налитых грудей, моих округлых ягодиц и нежного живота. Я дам ему это счастье телесной любви, я рожу ему детей. Решено!..

Миновало еще несколько дней. Рамон не ехал в монастырь, никаких известий от моих родителей или от его отца не было.

Я начала сильно тревожиться.

«А вдруг против меня составили заговор? – волновалась я. – Вдруг мои родители, сговорившись с отцом Рамона, решили держать меня здесь до тех пор, пока я не соглашусь стать послушницей, а потом принять постриг? Они могли услать Рамона под каким-нибудь предлогом, он такой наивный… Но почему ты с такой снисходительностью называешь его наивным? – спросила я себя». И замерла.

Да, я знала ответ. Ответ коварно угнездился в глубине, в самой глубине моей души. «Ты снисходительно называешь его наивным, потому что он верит тебе, верит в твою честность, в твою невиновность, в саму эту возможность почтенной супружеской жизни с тобой».

Я нахмурилась.

«А что во мне непочтенного? – дерзко убеждала я себя. – Чем я хуже любой другой женщины? Или эти притворные скромницы никогда не ложатся в одну постель со своими мужьями, а то и с другими кавалерами? Я в сто раз чище и лучше их, потому что я обо всем этом говорю искренне!..»

Боже! Зачем я тогда не открылась матери-настоятельнице? Зачем не рассказала ей обо всем? Зачем не испросила доброго совета?

Вместо этого я упивалась своей греховностью, коснела в грехе…

Я твердо решила передать Рамону весточку. Но как? Идти по торной дороге греха всегда проще, нежели ступать по тернистой тропе добродетели. Простолюдины грубо, но верно говорят, что свинья всегда найдет грязь. Так можно было сказать и обо мне.

В ту весну в монастырском обширном огороде было много работы. Монахини усердно трудились, но сами справиться не могли. К тому же среди них были старые и немощные. Тогда мать-настоятельница пригласила нескольких сельских девушек, чтобы они работали на огороде за поденную плату. Монахини хорошо оплачивали их работу и к тому же кормили.

Я не была послушницей и не должна была работать. Теперь я часто сержусь на мать-настоятельницу за ее мягкость. Почему она не принудила меня сделаться послушницей? Почему не утомляла мое грешное тело, мои руки работой? Ведь это могло бы отвлечь меня от греховных помыслов и побуждений. Но ведь она сама предупредила, что решить свою судьбу могу только я сама. Потому она и не принуждала меня.

Но однажды утром я пришла на огород и принялась за работу вместе со всеми. Сестры встретили меня приветливо. Работа мне даже понравилась. Видно, это в моем характере, в моей натуре – всем своим существом предаваться чему-либо. Так я отдалась работе, забыв сначала, с какой целью пришла сюда. О, если бы я навеки позабыла об этом!

Но нет, не позабыла. Настало время полдничать. Сельские девушки сели чуть поодаль от монахинь. Это было признаком почтительного отношения. Я постояла, словно бы раздумывая. Затем сделала вид, будто наконец решилась присоединиться к сельчанкам.

Я подсела к ним. Начала есть. Они ели скромно. Я представила себе, что, должно быть, когда они полдничают у себя, во время полевых работ, то шутят, пересмеиваются, болтают о парнях. Ах, как мне хотелось туда, в мир, который представлялся мне миром любви, веселья, счастья…

Я начала исподволь разговаривать с девушками. Они отвечали. Кажется, они не поняли, кто я. А может, и вовсе не знали о моем позоре.

Но постепенно мы разговорились, и когда кончили полдничать, я пошла работать рядом с ними. Я выбрала одну девушку, которая показалась мне добродушной. Два дня я работала с ней рядом, начала вести с ней доверительные разговоры. Я сказала, что у меня есть жених и я скоро выйду замуж. Она, в свою очередь, призналась, что у нее есть жених и она ждет свадьбы. Я раздумывала, рассказать ли ей о моем страшном грехе, и если рассказать, то как. Подумав, я решила, что лучше все же рассказать. Ведь если она согласится исполнить мою просьбу, то ей, конечно, могут насплетничать обо мне.

И тут моя новая приятельница сказала такое, что сразу облегчило мою задачу. Она призналась, что недавно отдалась своему жениху, и, даже, возможно, ждет ребенка.

– Но даже если это и так, я не боюсь, – закончила она свое признание. – Свадьба все прикроет!

После такого мне легче было рассказать о себе. Конечно, рассказывать правду я не собиралась. А рассказала вот что.

– Наверное, ты слыхала обо мне. Обо мне много сплетничают… – Девушка ничего не слыхала, тем интереснее ей было что-то услышать, я стала говорить дальше, – Бог знает, что обо мне болтают, а ведь я ни в чем не виновна. Конечно, со мной случилось страшное, но моей вины в том нет…