Панорама времен - Грегори Бенфорд

Гордон повернул к дому. Видимо, он слишком переволновался сегодня — Клифф, Вьетконг, Лакин. Волны не сметут берега за одну ночь. А что касается неясных сообщений, что кубинцы выбрасывают удобрения в океан и убивают там жизнь, — это маловероятно. Скорее всего — просто паранойя.

Этой ночью он был уверен, что дела обстоят именно так.

Глава 14

Гордон взял с лабораторного стола и раскрыл “Сан-Диего знион”. Он сразу же пожалел, что не купил “Лос-Анджелес аймс”, так как “Юнион” в его обычной буколически-пасоральной манере уделил много места описанию свадебной церемонии Хоуп Кук — недавней выпускницы Института Сары Лоуренс, и кронпринца Сиккима Палдена Тонула Намгиала. “Юнион” просто захлебывался от восторга, что американская девушка выходит замуж за человека, который на днях может стать махараджей. Стоящую новость опубликовали на первой странице в виде короткой заметки: смерть Дейви Мура. Гордон нетерпеливо перелистал страницы, чтобы попасть в спортивный раздел, и был удовлетворен, когда нашел там более подробный рассказ. Сахарный Рамос послал Мура в нокаут в десятом раунде их схватки за звание чемпиона в весе пера, которая проходила в Лос-Анджелесе. Гордон запоздало пожалел, что не достал билеты. Он так замотался с классами и с исследовательской работой, что все остальное отошло на второй план, а когда вспомнил, билеты были уже проданы. Значит, Мур умер от кровоизлияния в мозг, не приходя в сознание. Еще одно пятно на репутации бокса. Гордон вздохнул. В прессе появлялись вполне предугадываемые комментарии профессионалов, требующих вообще покончить с этим видом спорта. На какое-то мгновение он задумался: а не правы ли они?

— Вот новый материал, — раздался над ухом голос Купера. — Я в течение недели получал хорошие резонансные кривые, и вдруг — на тебе!

— Вы его расшифровали?

— Конечно. Почему-то очень много повторов. Гордон прошел за Купером к его рабочему месту, где на столе лежали развернутые лабораторные тетради. Он вдруг почувствовал, что надеется на то, что все это окажется ерундой, простыми помехами. Тогда ему сразу стало бы гораздо легче. Не пришлось бы беспокоиться о каких-то посланиях: Купер смог бы спокойно работать над экспериментальным подтверждением своих тезисов, и Лакин остался бы доволен. У него сейчас и так хватало сложностей, и ему хотелось, чтобы этот спонтанный резонанс развеялся как дым. Их письмо в “Физикал ревью леттерс” вызвало интерес, и никто не критиковал их работу. Может, лучше оставить все как есть?

Но надежды растаяли, когда он увидел записи, сделанные четким почерком Купера:

TPANSWBPRY 7 FROM CL 998 CAMBE 1998 3 ZX RA 18 5 36 DEC 30 29.2 RA 18 5 36 DEC 30 29.2 RA 18 5 36 DEC 30 29.2 Этот таинственный напев из букв и цифр занимал целых три страницы, а затем следовало: ДОЛЖНО ПОЯВИТЬСЯ В ТАХИОНОВОМ СПЕКТРЕ 263 КЕЛЬВИНА ПИК МОЖНО ПРОВЕРИТЬ РЯДОМ НАПРАВЛЕННЫХ ИЗМЕРЕНИЙ СЛЕДУЕТ ZPASUZC AKSOWLP ПРОБОЙ В ПРЯМОУГОЛЬНЫХ КООРД MZALS SMISSION ИЗ 19BD 1998 COOPGHQE После шла полнейшая бессмыслица. Гордон изучал информацию, полученную Купером.

— Остальное выглядит как простой набор включений и отключений. Там нет никакого кода.

Купер кивнул и почесал ногу ниже своих обрезанным под шорты джинсов.

— Просто точки и тире, — пробормотал Гордон.

— Забавно, — снова кивнул Купер.

Гордон заметил, что в последнее время Купер ограничивался получением данных и воздерживался от высказывания своего мнения. Возможно, столкновение с Лакиног, научило его тому, что агностическая позиция — наиболее безопасная. Казалось, Купер вполне доволен, что само писец регистрировал обычные резонансные сигналы: они служили теми самыми кирпичами, из которых будут ело жены его тезисы.

А вот в этих первоначальных RA и DEC, — Гордон погладил подбородок, — что-то похожее на астросигналы.

— Хм-м, — позволил себе высказаться Купер, — может быть.

— Конечно, Right ascention — прямое восхождение, а DEC — declination — склонение. Это координаты, фиксирующие место в пространстве.

— Может быть.

Гордон с раздражением посмотрел на Купера.

— Своя рубашка ближе к телу. Послушайте, я хочу во всем разобраться. А вы продолжайте измерения.

Купер кивнул и отвернулся, явно довольный тем, что ему удалось избавиться от этой проблемы. Гордон вышел из лаборатории, поднялся в комнату 317 — кабинет Кэрроуэя. На его стук никто не откликнулся. Тогда он зашел в приемную факультета, просунул голову в дверь и спросил:

— Джойс, где доктор Кэрроуэй?

По когда-то заведенному обычаю конторских служащих называли по имени, а научных работников факультета титуловали. Гордон всегда чувствовал себя неловко, когда придерживался этого правила.

— Вам большого или маленького? — спросила темноволосая секретарша, поднимая брови, никогда не остававшиеся в покое.

— Большого, но не ростом, а массой.

— Ищите его на семинаре по астрофизике. Он сейчас закончится.

Гордон тихонько проскользнул в помещение, где проходил семинар, как раз тогда, когда Джон Бойль заканчивал лекцию. Зеленые классные доски были испещрены дифференциальными уравнениями новой гравитационной теории Бойля. Он выдал заключительную фразу, приправил ее шотландской шуткой, и семинар рассыпался на отдельные кружки, в которых начались оживленные беседы. Бернард Кэрроуэй тяжело поднялся со своего места и принялся спорить с Бойлем и каким-то человеком, которого Гордон не знал. Гордон наклонился к Бобу Гоулу.

— Кто это? — спросил он, кивком показав на высокого курчавого мужчину.

— Сол Шриффер из Йельского университета. Он и Фрэнк Дрейк занимались проектом “Озма” — слушали радиосигналы других цивилизаций.

— Ух ты. — Гордон откинулся назад и стал наблюдать за Шриффером. Он чувствовал прилив энергии, ноздри раздувались от предвкушения охоты. Ему пришлось отложить на несколько месяцев дело с посланиями, во-первых, из-за безразличия Лакина, а во-вторых, все это время новых сигналов не поступало. Но теперь, когда сигналы пришли вновь, он неожиданно понял, что нужно заняться ими вплотную.

Бойль и Шриффер спорили о справедливости вывода Бойлем приближенного значения некоторой величины для упрощения уравнения. Гордон наблюдал за ними с интересом. Только непосвященные думают, что ученые спокойно обмениваются мнениями. В действительности эти споры протекают очень бурно, с выкриками и жестами. За ними, конечно же, скрывается столкновение личностей. Шриффер шумел гораздо сильнее, чем его оппонент. Он здорово нажимал на мел, который скрипел и ломался, хлопал руками, пожимал плечами, хмурился. Он говорил и писал очень быстро, часто опровергая то что говорил несколько мгновений назад. В его расчетам проскакивали небрежности, которые он тут же поправлял, стирая неправильные записи широкими взмахами тряпки. Тривиальные ошибки не имели значения, Шриффер старался схватить суть проблемы. Точное решение могло быть получено и позже. Доску покрывали его торопливые каракули.