Наташа Кампуш. 3096 дней - Наташа Кампуш

Из этого процесса я усвоила две вещи: во-первых, что жертвы насильственных преступлений не всегда вызывают доверие. Все бельгийское общество было убеждено в том, что за Марком Дютру стоит большая сеть — сеть, достигающая высших кругов. По радио я слышала, каким нападкам подвергалась Сабина Дарденн, не пожелавшая подкинуть дров в огонь этих теорий, а, напротив, твердо настаивавшая на том, что кроме самого Дютру никого больше не видела. А во-вторых, что сочувствие и эмпатия[42] по-отношению к жертвам не бесконечны и могут быстро перерасти в агрессию и неприятие.

Примерно в это же время я в первый раз услышала по радио свое имя. По радио культуры шла передача о документальных книгах, как я внезапно вздрогнула: «Наташа Кампуш». Уже шесть лет я не слышала, чтобы это имя произносилось вслух. Единственный, кто мог ко мне так обратиться, сам поставил вето на мое собственное имя. Ведущий упомянул его в связи с новой книгой Курта Тотцера и Гюнтера Каллингера. Название гласило: «Бесследно пропавшие — самые сенсационные случаи Интерпола». Авторы рассказывали о своих изысканиях — и обо мне. Мистический случай, в котором не было ни одного горячего следа, а также трупа. Я сидела перед радио, и мне хотелось кричать: «Здесь я! Я жива!» Но никто не мог меня услышать.

После этой передачи моя ситуация показалась мне такой безвыходной, как никогда ранее. Я сидела на кровати, и вдруг все предстало передо мной в ясном свете. Я не могу так провести всю свою жизнь — это я понимала. Я понимала также и то, что Похититель никогда в жизни меня не освободит, а побег абсолютно исключен. Выход был только один.

Попытка самоубийства, предпринятая мной в тот день, была не первой моей попыткой уйти из жизни. Просто исчезнуть, раствориться в таинственном Ничто, где нет больше ни боли, ни чувств — таким представлялся мне тогда акт самоутверждения. Ведь у меня не было иных полномочий распоряжаться своей жизнью, своим телом, своими поступками. Возможность самостоятельно лишить себя жизни была моим последним козырем.

Когда мне было 14 лет, я несколько раз безуспешно пыталась удавиться с помощью деталей одежды. В 15 — перерезать вены. Я вонзила в кожу большую швейную иглу и ввинчивала ее все глубже, пока хватило сил. Рука горела почти невыносимо, тем самым усмиряя терзавшую мою душу внутреннюю боль. Временами, когда физическое страдание на короткие моменты заглушает душевные мучения, наступает облегчение.

В этот раз я хотела испробовать другой способ. Это случилось в один из вечеров, когда Похититель запер меня в подвале раньше, чем обычно, и я знала, что до следующего дня он не появится. Приведя в порядок комнату, я аккуратно сложила пару имеющихся у меня футболок и бросила прощальный взгляд на фланелевое платье, в котором была похищена, висящее теперь на крючке под моей кроватью. В мыслях я попрощалась с матерью. «Прости, что я ухожу. И что я снова ухожу, не сказав ни слова», — шептала я. Ну что же может случиться? После этого медленно подошла к плите и включила ее. Когда конфорка накалилась, я положила на нее бумагу и пустые рулоны от туалетной бумаги. Потребовалось время, пока бумага начала куриться — но это сработало. Я поднялась по лестнице и улеглась в кровать. Застенок наполнится дымом, и я тихо уйду, самостоятельно уйду из жизни, которая давно перестала быть моей.

Не знаю, как долго я лежала на постели в ожидании смерти. Мне показалось — целую вечность, на которую я уже настроилась. Похоже, дело двигалось достаточно быстро. Вскоре едкий чад достиг моих легких, и я сделала глубокий вдох. Но тут моя, казалось навсегда утерянная жажда жизни, громко заявила о себе. Каждая клеточка моего тела объявляла протест. Я начала кашлять, зажала рот подушкой и ринулась вниз по лестнице. Отвернула кран, сунула полотенце под струю воды и кинула его поверх тлеющей бумаги на плиту. Вода зашипела, едкий дым стал гуще. Кашляя, со слезящимися глазами, я размахивала в воздухе полотенцем, чтобы разогнать дым, лихорадочно размышляя, каким образом скрыть от Похитителя попытку покончить с собой. Самоубийство, ультимативное неповиновение, худшее из вообразимых преступлений.

На следующее утро в комнате стояла вонь, как в коптильне. Придя в застенок, Приклопил в недоумении втянул в себя воздух. Он выдернул меня из кровати, начал трясти и рычать на меня. Как я могла посметь лишить его себя! Как я могла посметь так злоупотребить его доверием! На его лице попеременно отражались то ярость, то страх. Страх перед тем, что я могу все разрушить.

СТРАХ ПЕРЕД ЖИЗНЬЮ

Внутренняя тюрьма

Удары кулаком и пинки., удушение., царапины, ушибы и защемление запястья, толчки на дверные косяки. Удары молотком и кулаками в область желудка (тяжелым молотком). Я вся была покрыта синяками: на правом бедре, правом предплечье (5 раз по 1 см) и нижней части руки (ок. 3,5 см в диаметре), на правой и левой внешней стороне бедра (слева ок. 9-10 см в длину, от глубокой черной до фиолетовой окраски, ок. 4 см в ширину), также на обоих плечах. Ссадины и царапины на бедрах, на левой икре.

I want once more in my life some happiness And survive in the ecstasy of living I want once more see a smile and a laughing for a while I want once more the taste of someone's love

Запись в дневнике, январь 2006

Мне было 17, когда Похититель принес в застенок видеокассету с фильмом «Плезантвиль». В нем рассказывалось о брате и сестре, выросших в 90-е годы в США. В школе учителя говорят о мрачных перспективах на рынке рабочих мест, СПИДе и угрозе гибели мира из-за глобального потепления. Дома разведенные родители ругаются по телефону, кто займется детьми на выходные, и с друзьями тоже сплошные проблемы. Мальчик окунается в мир телесериала из 1950 годов: «Добро пожаловать в Плезантвиль! Мораль и целомудрие. Сердечные приветствия: „Дорогой, я дома!“ Правильное питание: „Еще кусочек кекса?“ Добро пожаловать в идеальный мир Плезантвиля! Только на TV-Time!» В Плезантвиле мать сервирует еду именно в тот момент, когда отец приходит домой с работы. Дети красиво одеты, и играя в баскетбол, всегда попадают в корзину. Мир состоит только из двух улиц, а у пожарной охраны одна единственная задача: снимать кошек с деревьев — пожаров в Плезантвиле не бывает.

После ссоры из-за пульта дистанционного управления ребята внезапно оказываются в Плезантвиле. Вдруг они очутились в плену этого странного местечка, где отсутствуют краски, а люди живут по правилам, непостижимым уму детей. Если получится войти в это общество, то жизнь в Плезантвиле может оказаться замечательной. Но стоит нарушить его законы, как дружелюбные жители превращаются в свирепый сброд.

Фильм казался мне аллегорией той жизни, которую вела я. Внешний мир для Похитителя был равноценен Содому и Гоморре, где всюду подстерегали опасности, грязь и порок. Этот мир был для него воплощением всего того, в чем он потерпел фиаско и от чего он хотел оградить себя, а также и меня. Наш мир за желтыми стенами должен был быть миром Плезантвиля: «Еще кусочек кекса?» — «Спасибо, дорогая!» Та иллюзия, которую он постоянно озвучивал в своих рассуждениях, как прекрасно мы могли бы жить. В этом доме с отполированными до блеска, слишком ярко сверкающими поверхностями, и с мебелью, задыхающейся от собственного мещанства. Но он и дальше работал над фасадом, инвестируя в свою, нашу, новую жизнь, на которую в следующий момент набрасывался с кулаками. В одной из сцен «Плезантвиля» говорилось: «То, что я знаю, и есть моя реальность». Сейчас, перелистывая свой дневник, я иногда поражаюсь, как хорошо смогла вписаться в полный противоречий сценарий Приклопила: