Игры писателей. Неизданный Бомарше. - Эдвард Радзинский

Рамон остановился и вопросительно взглянул на Шатобриана. Поэт промолчал. Он понял.

– Бомарше! Почему Бомарше? При чем здесь Бомарше?.. Еще раз простите за беспокойство. Сейчас даже в сумасшедшем доме нет никакого порядка. Впрочем, как и везде. Вся страна превратилась в сумасшедший дом. Не то что во времена императора... И пациенты часто бегут.

– До свиданья, – сухо сказал Шатобриан.

– Я ваш верный почитатель. Жаль, что не знал, к кому приведут меня поиски бедного маркиза. Я захватил бы томик ваших стихов – всегда мечтал о вашем автографе...

И, поклонившись, Рамон исчез в безлунной ночи.

И опять заскрипели ступеньки – вошел слуга:

– Простите, мсье, но мадам просила сообщить, что она беспокоится...

– Почему посторонние проходят в наш сад? Почему мне не докладывают о них?

– Мсье, здесь нет посторонних! Мы исполнили ваш приказ: облазили весь сад, как вы велели. И никого! Всюду пусто.

– Как это – пусто? Только что отсюда увели полного старого господина! Его сопровождали несколько человек в белом!

Слуга посмотрел на него с большим изумлением. И Шатобриан замолчал. Но обглоданный цыпленок лежал на столе...

А потом наступила зима.

Шатобриан все собирался поехать в Шарантон, но уже вскоре ему стало не до того: Наполеон покинул остров Эльбу и высадился во Франции.

Как пополнилась его книга...

Шатобриан немедленно отправился в Париж.

До Парижа уже дошли слухи о городах, без боя сдававшихся Бонапарту. Поэт умолял короля остаться в столице. Пусть остальная королевская семья уедет – Парижу нужен только он, король!

– Мы укрепимся в Венсеннском замке и приготовим Париж к обороне. Мы воодушевим тех, кто в состоянии бороться против Бонапарта. Да, скорее всего, мы погибнем, погибнете и вы, сир. Но эта гибель станет бессмертием Бурбонов. Честь короля, исполнившего свой долг, будет спасена! И последним подвигом Бонапарта станет убийство бесстрашного старца. Несколько часов сопротивления навсегда обагрят священной кровью триумфальное шествие вернувшегося тирана...

План Шатобриана пришелся королю по душе. Но как вытянулись лица у придворных! Они уже паковали королевские бриллианты...

И вскоре король, объявивший нации, что смерть за народ будет достойным финалом его жизни, который поклялся, что умрет только на французской земле... бежал в Гент! В ночь на 20 марта к Поэту явились из дворца и сообщили; король покидает Париж. И просили последовать за своим властелином. Он не хотел ехать, но Селеста буквально впихнула его в карету.

20 марта в четыре утра вне себя от ярости Поэт вместе с королем бежал из Парижа.

Наступили страшные дни в Генте. Король назначил Шатобриана исполнять должность министра внутренних дел, потому что тогда нашлось немного охотников на роли министров сбежавшего короля.

Бонапарт признал впоследствии, что Поэт в Генте «оказал королю важные услуги». Император был слишком щедр... Единственная услуга – Поэт дождался вместе с королем Ватерлоо.

Этой фразой (но лучше написанной) можно закончить очередную главу в его книге.

А потом было Ватерлоо, и Поэт вернулся в Париж с королем вслед за иноземными солдатами.

Он жил в суете – вчерашний министр, а ныне пэр Франции.

Пришел октябрь, и наконец Поэт сумел сосредоточиться над книгой в Волчьей долине. Он торопился: с деньгами было неважно и вскоре предстояло продавать любимое имение. А здесь хорошо писалось...

В Волчьей долине он вспомнил о странном госте. И вновь собрался поехать к нему в Шарантон.

Но накануне дня Святого Франциска приехала очаровательная Жюльетта. Они так давно не виделись...

Мадам Шатобриан изобразила радость. Жюльетта была частью славы Поэта, приходилось с нею мириться...

Октябрь опять выдался на редкость теплый. Светило солнце. Тишина, мирные звуки... Где-то пилили дрова на зиму... Аккорды пианино – это Селеста играла Моцарта. Нервно...

О, Жюльетта... Она – сама нежность... Они сидели в роще на ее любимой скамейке, там, где дорога поворачивала вверх к вершине холма.

– Тепло... будто лето. Какой прекрасный вечер!

Он помнил ее совсем юной, беззаботной, подставившей лицо дождю. Теперь она не любит сидеть при солнечном свете... Но в вечернем свете она прекрасна по-прежнему.

– Тишина, – сказал Поэт. – Падает лист, кружит на ветру, висит в воздухе... Ветер, вздохи – шорохи листвы.

Молчание. И ее слова, тоже как вздох:

– Мой милый друг...

Она погладила его руку. Приглашение к беседе...

Их беседа могла показаться бессвязной, потому что в долгих паузах они продолжали разговаривать молча. Они и так понимали друг друга.

Она рассказала, как сразу после битвы при Ватерлоо Веллингтон решил совершить и другое завоевание:

– Герцог влетел ко мне в гостиную с криком: «Я разбил его в пух и прах!» Он был уверен – и здесь его ждет победа... Каков глупец!

Она ненавидела Наполеона, но еще больше – Веллингтона, посмевшего уничтожить славу Франции.

Он испытал те же чувства.

В книге надо соединить эту сцену с другим воспоминанием...

Войско Наполеона уже стояло совсем рядом с Гентом, где обосновался жалкий двор сбежавшего старого короля. И несчастный король, и двор, и сам Поэт ждали с часу на час начала решающего сражения. И уже приготовились бежать дальше...

Тогда, чтобы успокоить нервы, Поэт вышел на Гентскую дорогу.

С любимым томиком «Записок» Цезаря под мышкой он шел, печально улыбаясь своим мыслям.

Когда захотели арестовать мудрого Кондорсе, его узнали по томику Горация, с которым он не расставался. И если завтра Поэту суждено погибнуть, его опознают по любимому томику Цезаря...

Он шел по пыльной дороге в совершенном одиночестве. Где-то громыхал гром – он отчетливо слышал эти нарастающие удары. Однако небо... небо оставалось совсем безоблачным. И вдруг он сообразил: это были не гром и не гроза! Где-то совсем рядом шло великое сражение.

В этой битве сейчас решались и судьба Франции, и его судьба. Если победят союзники, то Поэт-министр вернется со своим королем-победителем в Париж, но... Но это будет конец славы Франции, ее оккупация. А если победит Наполеон, это будет конец его мечтам. И до смерти ему придется быть бездомным, нищим изгнанником.

И он... пожелал победы тому, кто преследовал его все эти годы!

Он выбрал славу Франции.

Но это была битва при Ватерлоо...

Все это он рассказал ей (и все это он напишет в книге). И опять – благодарное пожатие ее руки.

– Ах, моя Жюльетта... Наступает какая-то новая жизнь. Что же она нам сулит?

(«Кроме жалкой старости...» Этого он не сказал. Но она поняла.)

– Да, – ответила она. – Сколько великих имен кануло в Лету, сколько честолюбий, а мы вот живем, не переставая страдать...

– И славить Господа, – закончил он.

Поэт уже почувствовал приближение гения. Он откинул назад остатки кудрей. Это был все тот же Рене... ее Рене, перед которым никак нельзя было устоять.

Глаза его сверкнули. И он сказал несколько нараспев:

– Человечество живет между мучительными невозможностями. Люди мечтают о цивилизации равенства. Может быть, равенство и пойдет на пользу всему роду человеческому, но личности оно пойдет во вред. Невозможно для народа жить с титанами, которые не терпят равенства. И невозможно для духа жить без них.

И еще: свобода, а точнее – вечный беспорядок свободы порождает тягу народов к деспотии. Недаром сама деспотия вырастает из корня, называемого народным представительством. Так учил Платон. И это еще одна мучительная невозможность. Невозможность жить без свободы и невозможность жить без деспотии...

Я чувствую: наш век – это только начало пути в бездну. Готовятся вселенские катаклизмы. По нашему образцу восстанут целые народы. Ощущение грядущей великой крови не покидает меня. И все чаще мне мерещится зловещая рука, которую порой среди волн видят моряки перед великим кораблекрушением...

И этот добрый мир, который сейчас вокруг нас... Обрамленное плющом окно... путник на горизонте... холмы и летящая одинокая птица... покойные ночные шорохи – все исчезнет в катастрофах, в железных звуках грядущего. Но, успокаивая себя, дорогая, я говорю: «Грядущие кровавые сцены меня уже не коснутся, у них будут другие художники. Так что ваша очередь, господа!»

Она задумчиво повторила:

– Зловещая рука...

Потом нежно улыбнулась и протянула ему для поцелуя свою пухлую нежную руку.

А потом они говорили о смерти.

– Я все чаще к ней возвращаюсь, – сказала мудрая красавица. – Вчера мы долго говорили о смерти с молодым де Садом. Вы с ним не знакомы? Жаль...У него не так давно умер отец– бедняга просидел в Шарантоне все время, пока у нас была империя. Но в революцию он... Ах да, в революцию вас не было во Франции! В революцию он успел издать ужасающие романы, полные непристойностей и богохульства. Но перед смертью раскаялся и оставил завещание: «Все мои рукописи сжечь. Чем раньше обо мне забудут, тем лучше»...