Дикие карты - Говард Уолдроп

Однажды поздно вечером Тахион заглянул к ней в комнату и обнаружил ее лежащей в постели — Блайз читала. В руках у него было тридцать розовых роз на длинных стеблях, и он, несмотря на ее смех и протестующие восклицания, принялся осыпать ее душистыми цветами. Когда цветочное покрывало было готово, он растянулся рядом с ней.

— Сумасшедший! Если я уколюсь…

— Я срезал все шипы.

— Ты точно сошел с ума. Сколько времени на это ушло?

— Уйма.

— Тебе что, нечем было заняться?

Тахион перевернулся и обнял ее.

— Честное слово, мои пациенты не остались обделенными. Я сделал это сегодня рано утром.

Он уткнулся носом ей в ухо, а когда понял, что она не собирается его отталкивать, скользнул по щеке дальше. Его губы помедлили на ее губах, таких нежных и полных обещания, и когда нежные руки обвили его шею, Таха захлестнуло возбуждение.

— Ты подаришь мне эту ночь? — прошептал он прямо в эти полусомкнутые губы.

— Ты задаешь этот вопрос всем девушкам?

— Нет! — воскликнул он, уязвленный легкой насмешкой в ее голосе. Потом уселся на постели и принялся стряхивать нежные лепестки со своего бледно-розового одеяния.

Блайз успела оборвать лепестки с нескольких цветков.

— Если верить доктору Боннерсу, ты переспал со всеми медсестрами на этом этаже.

— Этот старый зануда вечно сует свой нос куда не следует; и потом, некоторые здешние сестры недостаточно привлекательны.

— Значит, ты ничего не отрицаешь. — Она воспользовалась общипанным стеблем как указкой.

— Я не отрицаю, что мне нравится спать с девушками, но с тобой все будет совсем по-другому.

Женщина откинулась на подушки и прикрыла глаза рукой.

— Я уже где-то это слышала.

— Где? — спросил он, внезапно загораясь любопытством, поскольку почувствовал, что она говорит не о Генри.

— На Ривьере, когда я была намного моложе и куда как глупее.

Тахион подобрался к ней поближе.

— О, расскажи мне об этом.

Роза шлепнула его по носу.

— Нет, это ты расскажи мне о том, как у вас на Такисе принято соблазнять девушек.

— Я лично предпочитаю делать это во время танца.

— Почему?

— Потому что это ужасно романтично.

Женщина откинула одеяло, набросила на плечи янтарный пеньюар и вскинула руки.

— Показывай.

Обхватив ее за талию, он сжал левой рукой ее правую руку.

— Я научу тебя «Искушению». Это очень красивый вальс.

— И он оправдывает свое имя?

— Давай попробуем, и тогда ты сможешь решить сама.

Посвящая ее во все тонкости танца, он то напевал своим приятным баритоном мотив, то прерывался, чтобы на ходу объяснить ей что-нибудь.

— Уф! У вас все танцы такие сложные?

— Да. Это свидетельствует о том, какие мы умные и замечательные.

— Давай станцуем еще раз, только теперь ты просто напевай мелодию. Думаю, я усвоила основные па, а если я вдруг собьюсь, то просто толкни меня.

Он кружил ее, сверху вниз глядя в ее смеющиеся синие глаза, когда их слуха достигло возмущенное:

— Гхм!

Блайз ахнула и, похоже, только сейчас сообразила, какое неподобающее зрелище собой являет: босая, с рассыпавшимися по плечам волосами, в прозрачном кружевном пеньюаре, открывающем взору куда более, чем позволяет благопристойность. Она юркнула обратно в постель и натянула одеяло до самого подбородка.

— Арчибальд, — пискнула она.

— Мистер Холмс, — проговорил Тахион, опомнившись и протягивая руку.

Тот и не подумал ее пожать, глядя на инопланетянина из-под грозно сведенных бровей. Президент Трумэн назначил его руководить спасательными мероприятиями на Манхэттене, и в те несколько безумных недель, что последовали сразу за катастрофой, им пришлось совместно участвовать в нескольких пресс-конференциях. Сейчас вид у него был значительно менее дружелюбный.

Он подошел к кровати и запечатлел на макушке Блайз отеческий поцелуй.

— Я был в отъезде, а когда вернулся, узнал, что ты больна. Надеюсь, ничего серьезного?

— Нет. — Она рассмеялась. Смех вышел немного пронзительным и натянутым. — Я стала тузом. Разве это не удивительно?

— Тузом! И какие у тебя способности… — Он умолк на полуслове и уперся взглядом в Тахиона. — Если позволите, я хотел бы поговорить со своей крестницей наедине.

— Разумеется. Блайз, увидимся утром.

Когда семь часов спустя он вернулся, ее уже не было. Блайз ван Ренссэйлер выписалась, сообщили ему; старый друг семьи, Арчибальд Холмс, увез ее примерно час назад. На миг Тахион задумался о том, чтобы заглянуть к ней в пентхаус, но потом решил, что этого делать не следует. Она была женой Генри ван Ренссэйлера, и точка. Tax попытался убедить себя, что ему все равно, поэтому снова принялся волочиться за молоденькой сестричкой из родильного отделения.

Он старался выкинуть Блайз из головы, но в самый неподходящий момент вдруг ловил себя на том, что вспоминает прикосновение ее легких пальцев к своей щеке, густую синеву ее глаз, аромат ее духов, но чаще всего — ее сознание. Воспоминания о красоте ее разума не давали ему покоя, ибо здесь, среди лишенных пси-силы существ, он чувствовал себя очень одиноким. Здесь никто не вступал в телепатический контакт с первым встречным, и Блайз была единственной, с кем он вступил в настоящую связь с тех самых пор, как попал на Землю. Оставалось только в очередной раз горько пожалеть о том, что они никогда больше не встретятся.

Тахион снял квартиру в только что отремонтированном доме из бурого песчаника неподалеку от Центрального парка. Стоял душный августовский день сорок седьмого года, и он расхаживал по комнате в шелковой рубахе и шортах. Все окна были распахнуты настежь в тщетной попытке уловить хотя бы слабое дуновение ветерка, на плите заливался пронзительным свистом чайник, а из патефона оглушительно гремела «Травиата» Верди. Такой уровень громкости был продиктован Джерри, соседом снизу, который, будучи страстным поклонником Бинга Кросби, вот уже в сотый раз прослушивал «Лунный свет тебе к лицу». Тахион пожалел, что молодой человек не познакомился со своей нынешней подружкой в солнечный полдень где-нибудь на Кони-Айленде; его музыкальные пристрастия, по-видимому, определялись исключительно местом и временем встречи с очередной пассией.

Инопланетянин сорвал гардению и размышлял над тем, в какую стеклянную вазу ее лучше всего поставить, когда в дверь постучали.

— Ну ладно, Джерри, — рявкнул он, бросаясь к двери. — Я сделаю потише, но только если ты согласишься завязать с Бингом. Почему бы нам не заключить перемирие и не прослушивать какие-нибудь музыкальные произведения, где нет слов, — Гленна Миллера, например, или еще кого-нибудь? Только умоляю, не заставляй меня больше слушать этого губошлепа.