Сильмариллион(пер. Н.Григорьева, В. Грушецкий) - Джон Толкин

Теперь поединок Саурона и Фелагунда, прославленный потом в песнях, был предрешен. И он состоялся, причем оружием в нем были заклинательные песни. В древней балладе рассказано, как сила Короля Фелагунда скрестилась с темным знанием Саурона.

Он начал с древнего ведовства.О вероломстве звучали слова,

Коварном ударе исподтишка,Который наносит родная рука.

А Фелагунд, покачнувшись, запел,Что стойкости духа неведом предел.

Отважный вступает в неравный бойИ тайну в могилу берет с собой;

Ему дорога лишь свобода и честь.Пел, что из плена спасенье есть...

Сплетались напевы, боролись мотивы,Сияли и гасли речей переливы;

Заклятья Врага нарастали, как шквал,И Фелагунд, защищаясь, призвал

Всю силу, все чары эльфийских земель...Птиц Нарготронда послышалась трель;

Море вздыхает за окоемом;За Западным Краем, Эльфийским Домом,

Волны, ласкают жемчужный песок;Тучи сгущаются, свет поблек

Над Валинором. От нового горя —Пролитой крови хмурится море.

Нолдоры силой берут корабли.Светлые гавани тают вдали.

Вздыбился лед у чужих берегов...Черные скалы да волчий зов,

Жалобы ветра, стаи ворон,В ямах Ангбанда — невольничий стон...

Гром уже грянул, огонь запылал —И Финрод к подножию трона упал.

Саурон сорвал с путников орочьи обличья, но узнать, кто они и куда шли, так и не смог.

Он бросил пленников в подземелье и угрожал безжалостной расправой, если ему не скажут правду. Время от времени во тьме вспыхивали страшные глаза и волк-оборотень пожирал одного из несчастных, но никто не дрогнул и не выдал тайны.

В далеком Дориате страх сжал сердце Лучиэнь. Она пришла за советом к матери и узнала, что Берен заточен в темнице Саурона и бежать оттуда невозможно. Поняла Лучиэнь, что в целом свете никто не поможет ей спасти возлюбленного. И тогда решила она сама отправиться на выручку. Не ведая прошлого, доверилась она Даэрону, но он опять выдал ее планы Королю.

Удивился Тингол. Не по себе ему стало. Но нельзя же было собственную дочь посадить в темницу. Без света Небесных Огней быстро истаяла бы она и превратилась в тень. Но и на свободе оставлять дочь казалось невозможным. Тогда приказал он построить такой дом, который не повредил бы Лучиэнь, но и убежать из которого было бы нельзя. На севере Дориата росли могучие буковые леса. Среди деревьев особенно выделялось одно, росшее неподалеку от ворот Менегрота. Этот лесной исполин имел имя — Хирилорн. Три его огромных ствола с гладкой корой напускали ветви высоко над землей. По приказу Короля между ветвями Хирилорна построен был деревянный домик, там должна была жить Лучиэнь. Лестницы охрана спускала только для слуг, приносивших необходимое.

Дальше баллада рассказывает, как бежала Лучиэнь из своей древесной тюрьмы. Пустив в ход чары, она отрастила длинные волосы, сплела из них плащ, скрывший ее с головы до пят, и наложила на него сонное заклятие. Остатков хватило на длинную веревку; опустив ее к подножию дерева, она погрузила стражу в глубокий сон. По ней же спустилась она из своего гнезда и не замеченная никем исчезла из Дориата.

Случилось так, что Келегорм с Карафином отправились поохотиться на Охранной Равнине — в последнее время Саурон наводнил ее волками. Братья взяли с собой гончих и поехали поразмяться. Была у них и еще одна забота — разузнать, что слышно о Короле Фелагунде.

Возле стремени Келегорма ровно бежал огромный волкодав Ган. Он, как и Нолдоры, был пришельцем в Среднеземье. Давным-давно в Благословенном Краю Оромэ подарил его Келегорму, и там, в беспечальном еще мире, пес учился служить хозяину верой и правдой. Не изменил он ему и в долгом путешествии за море, разделил с ним бремя Проклятье, легшего на плечи Нолдоров, и нес его безропотно, не думая о предсказании, давно предопределившем его собственную судьбу: суждена ему была долгая жизнь, и только встреча с величайшим волком, когда-либо рыскавшим по земле, должна будет положить ей предел.

Именно Ган и нашел Лучиэнь. Братья устроили привал неподалеку от западных границ Дориата, а пес, не знавший устали, никогда даже не спавший, по обыкновению рыскал вокруг. Никакие чары не могли сбить его со следа, ничто не могло укрыться от зорких глаз и тончайшего нюха. Он поймал Лучиэнь, как куропатку, и принес хозяину. Обрадовалась Лучиэнь, увидев одного из князей Нолдоров, а значит, врага Моргота, сбросила плащ и назвала себя. Великая красота эльфийской девушки мигом разожгла страсть Келегорма. Однако говорил он учтиво и сулил всяческую помощь, если согласится девушка вернуться вместе с ним в Нарготронд. Ни словом не обмолвился Келегорм, что имя Берена известно ему, но внимательно слушал ее рассказ и ни единым взглядом не выдал, как близко касается братьев судьба воина из племени Аданов.

Конечно, охоту пришлось прервать и возвращаться в Нарготронд. Там с Лучиэнь не спускали глаз, за ворота дворца выходить не позволяли, волшебный плащ отобрали и запретили говорить с кем-либо, кроме братьев. Теперь, когда Берен и Король Фелагунд томились в темнице Саурона, нужно было только подождать немного, пока они не умрут. Все складывается как нельзя лучше — считали братья. Лучиэнь у них в руках, а Тингола можно, в конце концов, силой заставить выдать дочь за Келегорма. Братья не собирались добывать Сильмариллы ни силой, ни хитростью, пока не захватят всю власть в Среднеземье. Ородреф не мог помешать этому плану — слишком перебаламутили они жителей Нарготронда. Теперь Келегорм слал гонцов к Тинголу, требуя поскорее назвать условия свадьбы.

Только пес Ган, сердце которого не изменилось со времени жизни в Валиноре, полюбил Лучиэнь искренне и пылко с первого мига их встречи. Он один горевал, видя ее в плену. Храбрый четвероногий воин давно почувствовал зло, окутывавшее Нарготронд все плотнее, поэтому он каждую ночь верным стражем ложился у порога спальни эльфийской принцессы. Лучиэнь, попавшая из огня да в полымя, часто разговаривала с Ганом, рассказывая ему о Берене: о том, каким другом он был зверям и птицам и всем живым существам, не служившим Морготу. Надо сказать, Ган понимал все до единого слова. Благородный зверь вообще понимал любое существо, обладавшее голосом, и еще там, на Заокраинном Западе, даровано было ему право говорить самому, но только трижды в жизни.

В первый раз заговорил Ган с Лучиэнь однажды ночью, принеся ее плащ и посоветовав немедленно бежать. Только ему ведомыми тайными путями он вывел свою обожаемую подопечную из Нарготронда. Гану приходилось видеть, как орки использовали иногда вместо лошадей волков, и вот теперь, смирив исконную гордость, он посадил Лучиэнь на спину и помчался от гибнущего королевства на север.