Отвертка - Илья Стогов

— Что такое мжава?

— Это грузинская капуста. Очень дешевое блюдо. Четверть цента за порцию. Причем ее подают в виде целиком замаринованных кочанов. Диаметром в полметра. Когда официант поставил на стол два полуметровых кочана, места не осталось даже для пепельницы… Стогов чуть не умер от удивления.

Ирландцы заулыбались.

— На следующий день мы снова пошли в грузинский ресторан. В другой, потому что в тот Стогов идти отказался. На этот раз он тщательно изучил меню, долго мялся и наконец говорит официанту: «Принесите две бутылки водки и… э-э-э… вот эту хинкали». Тот спрашивает: сколько нести? Стогов насторожился: «Один! Вернее, одну! В общем, самое маленькое!» Когда официант принес наш заказ, то даже повара из кухни вышли смотреть на мужчин, которые заказывают две бутылки и одну хинкали на двоих. Просто на самом деле это такие очень маленькие грузинские пельмени…

Когда Осокин хотел, он мог понравиться даже кариатидам некрасовского парадного подъезда. Скорее всего, эту историю он выдумал. Хотя кто знает?.. После развода с женой я много пил и предпочитал не запоминать ничего из творящегося вокруг.

Когда Брайан отправился за следующей порцией пива, Осокин все-таки перешел к разговорам, к которым давно должен был перейти… у него были пьяные и бесстыжие глаза, глядя в которые я удивлялся: как это он еще кружку назад не перешел к этим разговорам?

— Знаете, Деирдре, у вас такое странное имя… Красивое и странное… Оно что-нибудь означает?

Пока Осокин трезвый — он неплохой парень. Но такой, как сейчас… На какой-то стадии вечеринки он вдруг выбрасывал на хер верхний слой своего лица, и каждый раз я видел перед собой уже не знакомого Лешу Осокина, а снайпера. Не спеша находим цель… совмещаем мушку с прицелом… кладем палец на курок…

Ба-бах! До трусов перепачканный в помаде Осокин пожимает плечами: «Ну что ты будешь делать с этими туловищами, старик?.. Ну никакого отбоя!..»

Дебби усмехнулась.

— Это национальное ирландское имя. Из очень старинной легенды. Как у вас Василиса.

— Василиса — это не из легенды. Василиса — это из сказки. Сперва она была лягушкой, а потом вышла замуж за принца.

Мартин кивнул:

— Да-да. Я читал эту сказку, когда учился в колледже. А у оборотня, который ее украл, конец хранился там же, где и яйцо.

— Что же за легенда?

— Расскажи ему, Дебби.

— У нас в Ирландии есть такая старинная книга легенд. Называется «Книга Красной Коровы». Там рассказывается, что у короля из Дублина была дочь по имени Деирдре, которая не умела любить. Она владела магией и могла влюбить в себя любого мужчину королевства, но сама не любила никого… В общем, это длинная и старинная легенда. Дети в Ирландии даже изучают ее в школе. В начальных классах…

Осокин начал плести что-то насчет того, что вряд ли принцесса могла быть красивее Дебби. Мартин тут же выдал историческую справку: рыжие волосы в древней Ирландии считались признаком простонародного происхождения. Дебби, запрокидывая голову, смеялась.

— Пойду еще за пивом, — буркнул я и отправился к бару.

Народу в баре успело набиться раза в два больше, чем рассчитывали те, кто проектировал стойку. Поэтому, прежде чем я получил пиво, мне пришлось потолкаться в очереди.

Бармен, наливавший «Гиннесс», глянул на меня поверх бокала и спросил:

— Это с вами настоящие ирландцы?

— Ага. Настоящие.

— Драться будут?

— Не думаю.

— А песни петь?

— Если заплатите, могут и спеть.

— Может, им футбол включить?

— Не надо футбол. Дайте пива.

Он нацедил еще один бокал и спросил опять:

— Чего ж они, раз ирландцы, не переходят с пива на виски? Обычно после пяти «Гиннессов» просят уже «Джонни Уокера».

Действительно, подумал я, чего это мы? Я привстал на цыпочки и попытался привлечь внимание парней. Те слушали, как Осокин что-то рассказывает, и громко смеялись.

Громче всех смеялась Дебби. У нее были белые зубы. Мне было неприятно смотреть на то, как она смеется.

— О'кей. Давайте «Джонни». Рэд лейбл. Одну штуку.

— С содовой?

— А как пьют настоящие ирландцы?

— Если настоящие, то пьют чистый виски, без всяких содовых.

— Тогда и мне чистый. Без всяких…

Бармен выставил передо мной приземистый бокал. По его сторону стойки отстаивались мои бокалы с «Гиннессом». Я уселся на высокий табурет и пододвинул виски поближе.

— Не правда ли, сегодня удивительно милый вечер?

Слева от меня сидела девица. Я повернулся к ней, и девица улыбнулась. Толпа прижимала нас почти вплотную друг к другу, и я ощущал запах ее дешевых духов.

Насколько я мог разглядеть, у девицы были длинные черные волосы и длинные белые ноги. Мой друг Осокин говорит про таких девиц, что они напоминают ему неприбранную кровать.

— Так себе вечерок.

— Может, потанцуем?

— А что, уже объявили белый танец?

— Пригласи меня сам.

Я выпил виски. Подумал, что содовая все-таки не помешала бы. Но не стал говорить об этом бармену.

— Знаешь, милая. В той битве, когда кайзеровские дивизии теснили наших на верденском направлении, мне оторвало правую ногу. И теперь я хожу с деревянным протезом. Так что насчет потанцевать — извини, не ко мне.

Девица сочувственно покачала головой:

— А ходишь — ничего. Как с настоящей…

— Привычка.

Она наклонилась к самому моему уху:

— Можно потрогать?

— Лучше не надо. Боюсь, от твоего прикосновения дерево может загореться. Мне не хотелось бы устроить здесь пожар.

Я слез со стула, рассчитался с барменом за пиво и виски и сказал, что «Гиннесс» заберу через пару минут. «Понимаю», — кивнул бармен. «Не правда ли, сегодня удивительно милый вечер?» — сказала девица парню справа от нее, когда я отошел на пару шагов.

В туалете тоже была небольшая очередь. Руки пришлось мыть втроем в одной раковине. Когда я с пятью бокалами «Гиннесса» протиснулся обратно к столику, то застал там только Брайана и Мартина. Они на английском обсуждали девушек из-за соседнего столика.

Я поставил пиво и огляделся.

— А где остальные? Дебби? Осокин?

— Дебби ушла с этим твоим другом. Он сказал: «Мы щас придем».

В тот вечер мы просидели в «Долли» до трех часов ночи. Домой я приехал только в полпятого. Ни Дебби, ни Осокин так и не вернулись.

18

Дождь барабанил в подоконник нудно и жалостливо. Словно там наверху кто-то плакал. Кто-то большой и беззащитный. Как ребенок, которому никогда не суждено стать взрослым.

Из окна были видны крыши домов. Повсюду было одно и то же — дождь и ничего, кроме дождя.

Серое низкое небо всей тяжестью давило на город. От пейзажа воняло тоской.

Дебби почти шепотом спросила:

— Хочешь кофе?

Я кивнул.

— Здесь будем пить?

— Все равно.

Она помолчала, а потом сказала:

— Давай здесь. Я сейчас принесу кофейник.

Ничто так не обесценивает жизнь, как смерть, и ничто так не обесценивает начало, как конец.

У всей этой истории с Дебби, ирландцами, убийством и капитаном Тихорецким было начало — и вот все кончилось. Больше ничего не будет. Зачем же тогда это начиналось, думал я, глядя на плачущие тучи. Зачем?

Дебби собирала чемоданы. Она возвращалась в Ирландию, улетала нынешней ночью рейсом Петербург — Дублин. С утра она позвонила, сказала, что парни куда-то смотались, и попросила помочь упаковать вещи.

Я согласился и приехал к ней в гостиницу. Мне было все равно.

От множества выкуренных сигарет во рту стоял металлический привкус. Я все равно вытряс из пачки еще одну, прикурил и отвернулся от окна. Смотреть на льющийся за окном дождь больше не было сил.

Чемоданы Дебби были собраны и стояли в углу. Их лакированные бока блестели. Три больших, дорогих, с металлическими замками и кожаными ремнями. Один старый, размером поменьше.

Бубня под нос, пожилая горничная унесла постельное белье, и на кровати Дебби остался лишь серый казенный матрас, шерстяное одеяло и тощие подушки с печатями гостиницы. На полу валялись листки бумаги.

Все в комнате говорило мне о том, что история окончена и еще об одной части моей бестолковой жизни можно забыть.

Дебби ногой толкнула дверь и внесла в комнату поднос с кофейником и двумя чашками. Шаги гулко раздавались в пустой комнате.

— Садись.

— Ничего. Постою.

Я взял чашку, налил себе кофе и вернулся к подоконнику. Мне было неприятно смотреть на ее кровать. Мы молча пили кофе, и я слушал, как в стекло за моей спиной барабанит дождь. Грустный, серый, осенний дождь.

— Осокин звонил. Сказал, что через полчаса будет здесь. Обещал помочь отвезти вещи.

Ответить на это было нечего. Я молчал и, обжигая губы, пил кофе.