Самые скандальные треугольники русской истории - Павел Кузьменко

Кругосветка вышла наполовину: Германия, Франция, Испания, Куба, Мексика, США и назад пароходом в Ленинград. Снабженный корреспондентскими корочками «Известий», Маяковский встречался с разными писателями левого толка. Скажем, в Париже с Луи Арагоном, за которого в 1929 году выйдет замуж сестра Лили Брик Эльза, или в Нью-Йорке с лучшим другом юности, эмигрировавшим, но сохранившим футуристические убеждения Давидом Бурлюком. А вот встречу, скажем, с Зинаидой Гиппиус или Иваном Буниным в Париже просто невозможно себе вообразить. Поэт выступал с лекциями при переводчике (он совсем слегка владел французским и мог лишь немного изъясниться по-английски) в разнообразных коммунистических и не только таких клубах. Лучший поэт СССР под покровительством всесильного ОГПУ был многим интересен. Он выступал с чтением стихов и в левых еврейских организациях, где аудитория выходцев из России в первом поколении, как правило, по-русски понимала.

Естественно, что во время столь долгой разлуки он писал Лиличке страстные письма и получал в ответ такие же. Понятно, что здоровый тридцатидвухлетний мужчина все-таки внял благословению Лили завести себе романчик. Его участницей стала американская гражданка с классическим для США именем Элли Смит, которая была моложе Маяковского на 11 лет. Изначально ее звали Елизаветой Зиберт, из семьи российских немцев. В начале 20-х родители вывезли ее из России. В Америке она успела выйти замуж. Но брак оставался довольно формальным.

Они познакомились 17 июля 1925 года в Нью-Йорке на поэтическом вечере Маяковского. Затем чудесно провели время в загородном летнем лагере еврейской молодежной организации «Нит гедайге». У поэта есть стихотворение об этом, полное откровенных глупостей, вроде совета Форду обойтись двумя машинами, а остальные подарить Советам. Или:

За палаткоймирлежит угрюм и темен.Вдругракетой сонзвенит в унынье в это:«Мы смело в бой пойдемза власть Советов…»Ну, и сон приснит вамполночь-негодяйка!Только сон ли это?Слишком громок сон.ЭтокомсомольцыКемпа «Нит гедайге»песнейзаставляютплыть в Москву Гудзон.

Видимо, Маяковский хоть на короткий срок, но влюбился в молодую Лизу, раз ни словом в письмах не поделился с любимой Лиличкой об этом увлечении. Он забыл и о своей когда-то такой страстной лирической откровенности. В этом стихотворении он словно муж, пишущий жене о разных американских достопримечательностях и старающийся не проговориться о своих шашнях. А между тем, может быть, в ту ночь под песни заокеанских комсомольцев Элли Смит зачала единственного ребенка Маяковского. Дочь Патриция-Елена родилась в 1926 году. Формальный муж Элли благородно признал ребенка своим. Маяковский тоже попозже признал, но отцовское участие его было весьма незначительным. Лиличка не велела. Вернулся — и снова поэт весь Лилин. Лишь в последний год жизни он отважится завести роман в том же городе, где жила его главная любовь и наказание.

В декабре 1925 года в тройственной семье важное событие. Маяковский получил отдельную четырехкомнатную квартиру в Гендриковом переулке[16] на Таганке. И сразу же прописал там Бриков и еще Луэллу Краснощекову. Она жила там, пока в 1929 году не вышла замуж. С одной стороны, это оправдывалось угрозой уплотнения. Отдельная квартира, хоть и с небольшими комнатками, в 20-е годы в Москве была непозволительной роскошью. С другой стороны, жизнь втроем уже вошла в привычку. У всех троих появились отдельные спальни, прямо как в милой семье Гиппиус. Только визиты в спальню Лили происходили.

Первой большой поездкой за рубеж Маяковский заслужил доверие советской власти в лице приставленного к нему контингента ОГПУ. Помимо живших с ним Бриков и частого гостя семьи Якова Агранова, которого поэт ласково называл Аграныч, в квартире в Гендриковом регулярно бывали один из заместителей Менжинского Михаил Горб, высокий чин Яков Горожанин, интересная парочка Фаня и Зоря Воловичи. Зоря — такое мужское имя. Фаня будет причастна к похищению в 1930 году в Париже белого генерала Кутепова и сядет во французскую тюрьму. А Зоря поможет ей сбежать. Маяковский без проблем получал заграничные визы и стал ездить в Европу ежегодно. Изредка его сопровождала Лиля.

Серьезные маяковсковеды, должно быть, недоумевали, когда был открыт архивный доступ к переписке Лили Брик и Владимира Владимировича. Вот он отчитывается из Парижа о времяпровождении с Эльзой Триоле: «Заказали тебе чемоданчик замечательный и купили шляпы. (…) Духи послал (но не литр, как ты просила, — этого мне не осилить) — флакон, если дойдет в целости, буду таковые высылать постепенно. Осилив вышеизложенное, займусь пижамками». В 1929-м она попросила его наряду с чулками и бельем привезти «автомобильчик». И он привез.

Тем не менее Маяковский все смелее начинал пользоваться данной ему свободой. Дома у них регулярно собиралось множество гостей. Литераторы, чекисты, артисты и пр. Если Лиля позволила себе дома принимать экзотического любовника киргизского партийного деятеля Юсупа Абдурахманова, то и Маяковский позволил себе в открытую ухаживать за скромной библиотекаршей Наташей Брюханенко. Летом 1927 года он отправился с ней отдыхать в Крым. И вдруг Осип Брик из компетентных источников получает новость и сообщает ее Лиле. «Лиличка, кажется, наш Володя хочет семью, гнездо и выводок». Это было уже превышением длины поводка, отмеренного главной музой. И она пишет ему в Крым: «Ужасно крепко тебя люблю. Пожалуйста, не женись всерьез, а то меня все уверяют, что ты страшно влюблен и обязательно женишься». Все заканчивается для неискушенной в цинизме девицы печально. На вокзале Лиля встречает Маяковского, и он без колебаний расстается с Наташей.

Последний длительный роман Маяковского вообще стал результатом слишком уж хитроумной матримониальной комбинации Лилички. Осенью 1928 года поэт уезжает в Ниццу якобы на лечение последствий воспаления легких. На самом деле этой поездке предшествовала переписка, о которой Лиля не знала. В Ниццу приехала из Америки Элли Смит с дочерью. Там Маяковский в первый и последний раз увидел своего единственного ребенка.

Но если Брик чего-то и не знала, то Агранов по долгу службы знал все. Ребенок — серьезный аргумент для возможной потери власти Лили над поэтом. Позже она заставит его написать Элли в Нью-Йорк, что он любит только Лилю Юрьевну и больше встреч с Патрицией-Еленой у него не будет. Но пока он пребывал во Франции, Лиля попросила свою сестру познакомить Щеника с какой-нибудь симпатичной пустышкой, чтобы он отвлекся, развлекся и вернулся в статус-кво. Языковой барьер предполагал, что Эльза найдет какую-нибудь русскоговорящую. И она нашла двадцатидвухлетнюю манекенщицу дома моды Шанель Татьяну Яковлеву. Красивую и длинноногую.

Детство этой девушки прошло в Пензе, в страшной бедности. Но благодаря родственным связям ей удалось вырваться во Францию, где она сделала блестящую карьеру в модном бизнесе. Ко времени знакомства с Маяковским она была уже не только «лицом», но и «ногами» дома Шанель. Рекламные постеры с ее изображением встречались по всему Парижу.

Маяковский влюбился, и Татьяна ответила ему взаимностью. И целый год, до осени 1929-го он вырывался в Париж при первой возможности. Там он агитировал Яковлеву выйти за него замуж и вернуться на родину. Но девушка была не пустышкой и понимала, что такое Советская Россия. Она поднимала на смех его мечты, его преданность коммунистическому режиму, и он понимал, что Татьяна права. Лиля относилась к его влюбленности в русскую парижанку снисходительно до тех пор, пока Маяковский не допустил главного преступления против их долгого романа, не посвятил Татьяне стихи. Более того, опубликовал в 1928 году «Письмо Татьяне Яковлевой», стараясь вернуться в былую лирическую откровенность.

…Ты одна мнеростом вровень,стань же рядомс бровью брови,дайпро этотважный вечеррассказатьпо-человечьи……Ты не думай,щурясь простоиз-под выпрямленных дуг.Иди сюда,иди на перекрестокмоих большихи неуклюжих рук.Не хочешь?Оставайся и зимуй,и этооскорблениена общий счет нанижем.Я все равнотебякогда-нибудь возьму —однуили вдвоем с Парижем.

Маяковский давно не писал так о любви. Лиля почувствовала тот самый «переплеск» «Человека» и «Флейты-позвоночника». Но если тогда все было замешано на ревности и трагедии, то теперь чувствовалась тоска о простой любви, доброй, о семье и доме. Все же Владимиру уже тридцать пять лет. Лиле еще больше. Сексуальные отношения между ними должны были рано или поздно кончиться. Но власть над его поэзией не должна была заканчиваться никогда.