Прощание с Доном. Гражданская война в России в дневниках британского офицера. 1919–1920 - Хадлстон Уильямсон

Однако штаб 3-го корпуса внешне был весьма доволен ситуацией, а его командир генерал Иванов дал мне разрешение бывать там, где я хотел, поэтому я оставил офицера и груз с командиром артиллерии и вернулся в вагон, надеясь добраться до Пуховой следующим утром.

Наконец мы отъехали, подцепившись к поезду, который шел со скоростью похоронной процессии, а в Евстратовке, чуть к северу от только что отремонтированного моста через Калитву, мы столкнулись с одной из медчастей 5-й дивизии, дислоцированной вокруг Россоши для переформирования и обучения. Конечно, у них не хватало всего: и запасов, и оборудования, но я почувствовал себя в состоянии проявить щедрость, так как получил несколько больших мешков, полных великолепной медицинской одежды, носков, медицинского имущества и лекарств из Англии, и та благодарность, с какой эти важнейшие вещи были восприняты забытыми всеми солдатами, щедро возместила затраты и трудности, вызванные их отправкой. Я никогда не позволял российскому персоналу касаться моих личных запасов.

В Пуховой штаб 2-й Донской стрелковой бригады располагался в деревне вместе с различными артиллерийскими батареями всех калибров, одна из которых была вооружена британскими 18-фунтовиками. Батареи поддерживались донскими бронепоездами. Мы вместе с генералом Янко из финляндских гвардейцев проехали в его резервную роту, и нам показали столько солдат, сколько могли.

– В то время как британской помощью мы заткнули им глотки как средством пропаганды для поднятия боевого духа, – объяснил он, – ее результаты на переднем крае удручающе ничтожны.

Мундиры бойцов были в жутко изношенном состоянии, и только примерно у 10 процентов состава имелось в наличии максимум две-три вещи из британской униформы. Однако их дух представлялся весьма высоким, а дисциплина была лучше, чем где бы то ни было до сих пор. Они были сформированы вокруг ядра старого Финляндского гвардейского полка, а офицеры были едкие как горчица и обладали существенными военными познаниями. Мне удалось прислать сюда имущество и одежду, а также консервированные фрукты для офицерской столовой этого полка и выдать их офицеру-медику 300 бандажей из своего личного запаса.

Я наконец начал ощущать, что достигаю каких-то результатов, но от моего объявления о том, что собираюсь завтра утром побывать на 17-й батарее, у всех поднялись брови, и послышались громкие возражения.

– О нет, господин майор! – заявили мне. – Возле нее постоянно падают снаряды!

– Ну и что из этого? – вопрошал я.

– Там слишком опасно!

Зная, что некоторые русские имеют в виду под словом «опасно», я решил рискнуть. Но к этому времени неизменная летняя жара уже отступила, и почти незаметно пришла осень с сухой безветренной погодой и легкими похолоданиями по утрам. Листья начали опадать, а вечерний горизонт принимать синий оттенок зимы, так что туман рассеивал свет фар приближающихся автомобилей и грузовиков. В тот самый день стало холодно, начался сильный ливень, и от окружавших меня военных исходил сильный запах влажной шерсти, кожи и меха. Поэтому я принял решение провести это утро с бронепоездами и отказался от поездки на батарею, пока погода не улучшится.

Большинство бронепоездов в этом районе имели легкую броню и состояли из передней и задней бронированных платформ с бронированным паровозом, находящимся между ними. У них на вооружении было одно легкое полевое орудие да шесть пулеметов, число которых иногда доходило и до двенадцати. На тяжелобронированных поездах обычно устанавливали британское 60-фунтовое орудие, французскую 6-фунтовую пушку «канет» или любое тяжелое орудие, которое можно было смонтировать на железнодорожной платформе. Они каждое утро отправлялись на встречу с красными и в течение часа-двух вели дальнобойную дуэль. Бронепоезда также предшествовали всем пехотным атакам и часто сражались с огромной решительностью сами по себе, хотя при этом подвергались существенному риску оказаться отрезанными от своих войск из-за действий блуждающих кавалерийских отрядов противника. Тем не менее их моральный эффект был так велик, что вражеские войска не проявляли склонности заниматься порчей железнодорожной линии, если был хоть какой-то шанс на появление поезда.

Отсутствие артиллерии у обеих воюющих сторон придавало бронепоездам и бронеавтомобилям значительную мощь, и они, похоже, были для рядового русского пехотинца таким же страшилищем, каким были для германцев британские танки при их первом появлении на Западном фронте. Броневики – некоторые из них были сделаны из старых танковых орудийных башен – были особенно мобильны в открытой степи и могли производить окружение крупных пехотных соединений, которые ничего не могли противопоставить им, кроме беспорядочного винтовочного огня.

Запросы командиров бронепоездов в отношении орудий были обычно до смешного велики, но, как и многие русские, полковник Кандерин воображал себе, что лишь он может требовать, а британское правительство тут же пришлет сюда горы современных военных материалов, подобно фокуснику, извлекающему кролика из шляпы. Он выдал мне пропуск на проезд на любом бронепоезде, на каком мне захочется, позволяющий сопровождать их в бою, поэтому на следующий день я устроился на тот, что назывался «Гундорович», чтобы атаковать позиции красных к югу от реки.

Утром пришел поезд командующего армией, с которым прибыли два моих офицера: Ллойд Дейвис, минер, приехавший в качестве гостя Сидорина, и Прикетт, яркий кокни, не питавший уважения ни к кому – особенно к русским генералам, – он появился здесь, чтобы увидеть в действии стоксову батарею в руках гвардейцев-финляндцев. Я предупредил Дейвиса, что уже побывал в качестве гостя Сидорина, и предложил им обоим составить мне компанию в моем вагоне. Прикетт разыскивал вагон для себя самого, который был ему пообещан одним из офицеров Финляндского гвардейского полка из кучи еще пригодных, но брошенных на запасных путях сразу к югу от моста у Лисок, и в конце концов он отыскал один с тремя хорошими купе, гостиной в натуральную величину с торцовым окном и с великолепной кухней. Преимущество этого вагона было еще в том, что он был небольшой и светлый, и мы им пользовались до самого момента прощания с нашими домами на колесах в марте следующего года.

Сидорин уехал на машине, чтобы осмотреть левый фланг, где воевали 2-я и 8-я дивизии, а поскольку в машине не оказалось места для его гостя, Ллойда Дейвиса, то последний неожиданно был предоставлен самому себе. Поэтому я пригласил его походить вокруг вместе с Прикеттом, который отныне был прикреплен к финляндской гвардии и был уверен, что лучше находиться «перед» передовой линией огня, чем «на» ней, для ведения боевых действий предстоящих нескольких дней.