Перекресток одиночества 4 (СИ) - Михайлов Дем

Всегда ищи мотив и кому выгодно — так тебе откроется истина.

Судя по рассказу Чертуры не были бескорыстными благодетелями. В течении считай шестидесяти лет — если брать в счет и сорокалетний срок Кирилла — они являлись регулярно и забирали свою «десятину» от урожая. Они жадно сгребали тыквы, огурцы, яблоки и пригоршни вишни.

Вот, казалось бы, мотив — еда.

Но… с чего бы это вдруг тюремщикам понадобилось грести еду у заключенных? И с чего бы вдруг тюремщики голодали?

К тому же я еще хорошо помнил те порой удивительной вкусности блюда из тюремного меню. Кормежка там была восхитительная и хорошо сбалансированная. Рыба, овощи, гарнир… В кресте мне голодать не приходилось — да там даже десерт давали!

Вот почему у меня в голове ничего не складывалось — раз там такая богатая кухня, то тюремщики просто не могли голодать или испытывать недостаток во фруктах и овощах…

Я не успел погрузиться в размышления достаточно глубоко — Митомир вернулся и принес горячего чаю в старом алюминиевом чайнике. От старца явственно попахивало спиртным и когда он, до смешного виновато и одновременно воровато обернулся на шелестящий сад, где трудились его собратья, а потом предложил добавить в чай немного из старой объемистой фляжки, мы отказываться не стали. Алкоголя, честно говоря, хотелось сильно — но не выпивки ради, а для крохотного успокоения нервной системы. Моя тяга к спиртному давно исчезла, но сегодня я был рад «усиленному» чаю и не колеблясь подставил кружку. Милена сняла со спины свой небольшой «домашний» ранец, как она его называла, выудила из внешнего кармана мельхиоровый портсигар, щелкнула красивой крышкой и предложила нам взять по самокрутке. Мы не отказались и вскоре по достаточно прохладному безликому коридору потянулся сигаретный дымок, сделавший это место чуть более родным.

С наслаждением втянувший в себя дым Митомир сделал небольшой осторожный глоток прямо из фляги, потряс головой и только затем шумно выдохнул сквозь стиснутые желтые зубы всю эту алко-никотиновую смесь. Посидев чуток, он повторил всю операцию с самого начала, после сбросил меховую безрукавку, уселся на ней, устроился поудобней и продолжил рассказ столь буднично, будто и не отлучался никуда. И рассказанное им довольно сильно встряхнуло меня и заставило на многое взглянуть чуть иначе.

Дело в том, что медленно увеличивающиеся в числе пальмирцы своих ночных гостей изрядно побаивались, относясь к ним примерно так же, как в старые времена крепостные крестьяне относились к владеющим ими помещикам. Боялись они их. И пуще всего страшились не смерти, а изгнания из этого рая. Ведь что тем стоит еще раз щелкнуть пальцами и переместить всех совсем уж старичков на мороз, а сюда нагнать более старательных работяг? Прежние пальмирцы даже к своему убежищу относились даже не как к убежищу или домашнему очагу, а как к работному дому, где им дали временный приют в обмен на старательные труды.

Страшно им было… и поэтому они старались как могли задобрить жутких чертуров. И посему довольно быстро там в старом «контуре» как первые пальмирцы называли медленно исчезающие в новой растительности контуры бывшего тюремного креста, они соорудили небольшой скромный столик, застлали его чистой тряпкой вместо скатерти и каждым поздним вечером старались навалить на него побольше поспевших даров с деревьев и разрастающегося огородика. В столик вколотили загнутый крепкий железный штырь и на этот крючок цепляли ведущую в прудик веревку, где в опущенном в воду садке плескался жирный золотой карп — потомок обычной золотой рыбки. На угол столика ставили и бутылочку выгнанного из яблочной бражки самогона — сразу же как только сумели собрать простенький самогонный аппарат. В общем все делалось с большим уважением — само собой не забыли и пару скамеечек удобных поставить. Все ради удобства благодетелей.

«Раболепны они были» — так с грустной улыбкой произнес Митомир перед очередной затяжкой, а выпустив струя дыма, добавил — «Да и мы такие же».

Если на утро дары были нетронуты — самые свежие откладывались, а остальные шли в похлебку. Ближе к вечеру они снова собирали столик, аккуратно раскладывая блестящие овощи и сияющие здоровые яблоки, благо у них было их несколько сортов, а искусственное примитивное опыление по-прежнему давало прекрасные результаты. А уж растущие размеры фруктов и овощей удивляли с каждым годом все сильнее…

Так повторялось изо дня в день. Это давно превратилось в некий священный ритуал и пальмирцы радовались как дети, когда наутро дары оказывались приняты наведавшимся тюремщиком. В старых записях есть упоминания радостных хороводов вокруг опустевшего столика. Имеется и достаточно неплохо сделанный рисунок, запечатлевший как вокруг пустого столика ведут хоровод взявшиеся за руки радостные старцы в белых балахонах. Еще бы не радоваться — подношение принято и этим днем никто не выгонит их на мороз…

Смех сквозь слезы…

Еще была там на столике тарелочка с нарезанной нехитрой закуской. Рядом с бутылочкой стояла красивая старинная стопка, неведомо как попавшая сюда в чьем-то кармане. Стопка еще екатерининских времен, как про нее говаривали тогда. Стопка полна самогоном и прикрыта чистой дощечкой с простенькой резьбой. Это было безмолвное приглашение угоститься прямо на месте. Вежливо предлагали — тяпните стопочку на дорожку, чтобы настроение поднять. А затем закусите чем бог послал. Долгое время все это игнорировалось являвшимся тюремщиком, но однажды, возможно будучи не в духе, тюремщик стопку опустошил — наутро она оказалась пуста. Само собой, стопку наполнять продолжили и с тех пор она пустела куда чаще. Прибавили еще одну откупоренную бутылочку — а всю пустую тару тюремщик всегда возвращал обратно, хорошо понимая, что тут стекольной фабрики нет и любая посуда на вес золота. В общем Чертур со временем являться стал куда чаще, равно как и выпивать все больше. Ну как больше — сто-двести грамм самогона в зависимости от душевного настроя.

И как-то раз он не ушел. Так и заснул на скамеечке, навалившись на стол тяжелым водолазным шлемом. Будить его, само собой, никто не осмелился и просто дождались, когда страшный гость проснется и сам уйдет. Но он не ушел. Он подозвал к себе тогда уж совсем немощного Кирилла и по-простому так попросил водички и опохмелиться. То и то было незамедлительно выдано, после чего они еще долго о чем-то беседовали. Позднее беседа повторилась — и к ней присоединился еще один старик.

Помимо слов появились и ответные дары — еще почва, немалое количество пищевой соли в деревянных ведрах, небольшие глыбки мутноватого сахара, отрезы домотканой белой ткани. Все это появлялось далеко не всегда, но иногда все же появлялось — и послужило огромным подспорьем для маленькой колонии. Не могущие поверить в свою удачу первые пальмирцы делали все, чтобы это счастье не заканчивалось…

Так началась долгая эпоха робких уважительных бесед всесильных тюремщиков с вечно боящимися трудягами пальмирцами. Очень мало чего сохранилось из этих разговоров — записей не велось, а те, кому было дозволено там присутствовать, языки держали за языками ну или не позволяли фиксировать их слова на бумаге. Но известно, что чаще всего тюремщики рассказывали не о себе, а о своей несчастной планете, придавленной Столпом.

Мир Под Пятой Смерти — так они называли свою планету и это было совсем не фигуральное выражение. В первую очередь они много чего рассказывали о далеком прошлом этого мира. И не только рассказывали — но и показывали.

Покосившись на наши застывшие в ожидании лица, Митомир хитро и чуть пьяно улыбнулся и ловким жестом фокусника достал из карманов три металлические штуки, при виде коих Милена мгновенно сделала стойку. На наших глазах старик все так же ловко несколько раз чем-то щелкнул, прокрутил, вынул из другого кармана плоский ящичек с мутной стеклянной боковиной, присоединил к ней первую конструкцию и поставил все это на пол коридора у самой стены. Дважды пальцем нажал крохотный рычажок, после чего щелкнул парой рычажков сверху. На противоположной стене появилось мутное прямоугольное изображение. С щелчком передвинув на пару делений странную металлическую ленту, чем-то похожую на миниатюрный конвейер, Митомир умело добился четкости изображения.